О возрастающих симпатиях и доверительности отношений говорит телеграмма Дягилева, присланная им из Петербурга в январе 1901 года, в знак поддержки Теляковского в один из неприятных моментов его жизни: “Преклоняюсь пред Вашей неустанной борьбой, искренне верю в торжество Ваших идей, примите выражения глубочайшего почтения к Вашей замечательной деятельности”.

Возникший весной 1901 года конфликт Дягилева и художников-мирискусников с Волконским и угроза возможной отставки Дягилева настолько взволновали Теляковского, что, находясь в эти дни в Петербурге, он срочно отправился к последнему на квартиру. Теляковский пытался по возможности повлиять на развитие конфликта, с одной стороны, внушая директору мысль о недопустимости разрыва с “Миром искусства”, с другой – увещевая Дягилева пойти на компромисс, призывая его к “осторожности и тактичности”.

Вернувшись в Москву, он сразу же написал Волконскому, чтобы тот “так или иначе, но вошел бы в соглашение с Дягилевым”. В дневнике же, размышляя о происходящем, записал: “При таком положении вещей остается одно – или ждать дальнейшего движения назад, или ждать катастрофы”.

Спустя несколько дней Дягилев приехал в Москву за советом и, не застав Теляковского, отбывшего в заграничную командировку, прислал ему письмо из Петербурга, в котором, в частности, писал: “Я знаю, что Вы вините меня в известной горячности, излишней молодости и вообще относитесь ко мне, как к молодому башибузуку <…> Я прекрасно знаю, что сразу нельзя, я сочувствую всем доводам, которые Вы приводили в защиту осторожности и тактичности, необходимых при общественной деятельности, но иногда этих похвальных качеств мало. Иногда надо быть человеком, мужчиной, деятелем!!!”

Случилась катастрофа, которую предвидел Теляковский – Дягилев был уволен, без прошения, по 3-му пункту, лишавшему его права поступления в дальнейшем на службу.

А через три месяца катастрофа постигла и директора Волконского – он вынужден был подать в отставку из-за конфликта с Матильдой Кшесинской. В результате этого “придворно-административного переполоха” (как выразился А.Н.Бенуа) в должности директора оказался Владимир Теляковский.

Естественно, такой поворот событий вселил в Дягилева уверенность в его немедленном возвращении на службу.

Однако, пересев в кресло директора, Теляковский вынужденно увидел ситуацию в несколько ином свете и вскоре заявил Дягилеву, “что нельзя и думать в настоящую минуту о поступлении его на службу”.

Он объяснял Дягилеву преждевременность его возвращения нежелательностью “лишних толков и разговоров”, недоброжелательностью к нему генерала К.Н.Рыдзевского. Много позднее он приводил еще одну причину, по которой считал невозможным для себя возврат Дягилева сразу же после ухода Волконского: “Подобный резкий шаг поставил бы меня в неловкое положение относительно ушедшего Директора”. Но дело было не только и не столько в этих внешних причинах.

Теляковский знал, что Дягилев, окрыленный первым успехом на поприще театральной службы, еще при Волконском начал “метить в директора”.

Не подвергая сомнению его художественные и деловые качества, Теляковский продолжает встречаться с ним, вести разговоры о театре, пользоваться его советами, размышляя при этом: “Все это довольно грустно, ибо видишь не того человека, которого бы хотелось. Дягилев именно подходящий человек для театра – мог бы приносить большую пользу своими знаниями и энергией, но в жизни его проглядывают разные приемы, не совместимые с прямой и открытой натурой”.

Чутье и московский опыт администратора, знание законов жизни казенного учреждения, каковым являлись Императорские театры, безошибочно подсказывали Теляковскому, что та стратегия “бури и натиска”, о которой мечтал Дягилев, здесь неосуществима. Службистская муд-рость Теляковского, которую так презирал Дягилев, приучила директора вынужденно соглашаться на компромиссы, диктуемые условностями жизни вверенных ему театров. В то же время, погрузившись в их жизнь, он почувствовал, что театр – это живой организм: “Есть известные традиции и даже рутина, которые нарушать надо очень обдуманно”.

С этим никогда бы не согласился Дягилев. И Теляковский раз и навсегда отказался от сотрудничества с ним: “…я никогда не пойму Дягилева, как никогда он меня не поймет”, хотя и предвидел, что если не вернет Дягилева на службу, тот будет считать его своим врагом. Так и случилось.

На страницах дневника 1901–1902 годов можно увидеть, как завязывается история многолетней вражды этих двух крупнейших театральных деятелей, вражды, за которой стояла коллизия столкновения двух систем – государственной и частной.

Для Дягилева театр был местом свободной реализации его художественных замыслов и независимой коммерческой деятельности антрепренера. Для Теляковского Императорские театры были не только сферой искусства, но и частью жизни империи (как бы критически подчас к этой жизни он не относился). Он никогда не забывал, что находится на государственной службе, бывшей для него служением – в самом высоком смысле.

Когда окончательно выяснилась невозможность возвращения Дягилева в дирекцию, он занял позицию открытой и непримиримой конфронтации. В своих статьях о положении в опере и балете Мариинского театра, напечатанных в “Мире искусства” осенью 1902 года, Дягилев обрушил на Теляковского поток жестокой критики: он отказывал ему в последовательности, в целостном понимании художественных задач; ставил ему в вину отсутствие смелости, воли и упорства; упрекал в том, что тот почивает на дутой славе, полученной в Москве “за введение на сцену так называемых декадентских обстановок”. Нововведения директора – и московские, и петербургские – он оценивал как “лишь тепловатые и неубедительные потуги на современность”, как желание “всех удовлетворить, чтобы все остались довольны, и консерваторов не обидеть, и радикалам рот зажать”. Дягилев не скрывал своей цели: он публично доказывал необходимость новых людей во главе театрального ведомства.

Осенью 1905 года была предпринята массированная кампания по смещению Теляковского с поста директора.

В начале сезона Теляковский дал в печати крайне неудачное интервью. Вряд ли, беседуя с корреспондентом “Петербургской газеты”, он мог предположить, что его не слишком-то обязательные рассуждения будут представлены как “Программа директора театров” – так назвал Дягилев свою статью, опубликованную в газете “Русь” 15 сентября 1905 года.

Высмеивая “бессистемную и беспринципную программу” Теляковского, Дягилев не мог отказать себе в удовольствии неизменно называть его не иначе, как “господин в должности директора” – дело в том, что официальное утверждение Теляковского на посту директора состоялось лишь в 1909 году – не потому, что кто-то был против, а просто забыли это сделать.

К Дягилеву присоединился Бенуа, назвавший Теляковского “посредственным дилетантом и образцовым служакой”.

Новый сюжет в отношениях возник в связи с антрепренерской деятельностью Дягилева. Признавая успех первых русских спектаклей в Париже, Теляковский категорически отрицал заслугу антрепренера в том, что тот “открыл” русских артистов: “В садке рыбу ловил Дягилев… Пусть попробует поискать новые таланты, а эти мы сами давно пооткрывали…”.

Для второго “Русского сезона” в Париже весной 1909 года Дягилев заручился протекцией великого князя Владимира Александровича. Он рассчитывал получить государственную дотацию и содействие дирекции Императорских театров в предоставлении декораций, костюмов, мастерских, помещений для репетиций, зала Эрмитажного театра – таковы были требования, изложенные в “Памятной записке”, составленной Дягилевым, подписанной великим князем, врученной министру двора, который передал ее директору.

Разумеется, для Теляковского сама идея способствовать Дягилеву в завоевании им популярности на гастролях артистов, к успехам которых он, Теляковский, считал себя причастным, выглядела абсурдной и оскорбительной. Прочитав полученную “Записку”, он, по его словам, “был поражен содержанием этой бумаги”.

Однако он волей-неволей оказался действующим лицом в трехмесячной эпопее, движимой столкновением великокняжеских интересов, в центре которых, как выяснилось, стояла обиженная Кшесинская – Дягилев опрометчиво не договорился о ее месте и положении в парижских спектаклях, она отказалась от участия и закрутила интригу. Усугубилось все внезапной кончиной великого князя Владимира Александровича. Предприятие Дягилева оказалось на грани краха, ибо государь не пожелал поддерживать антрепризу.

Теляковский мог торжествовать, однако, позиция, занятая им, кажется осторожной и гибкой. С одной стороны, директор слишком привык к колебаниям в высших сферах, к ненадежности и переменчивости принимаемых решений. С другой стороны, он понимал щекотливость и опасность сложившейся ситуации, в которой Дягилев, борясь за осуществление своего плана, выставлял главным инициатором и, тем самым, главным ответчиком Владимира Александровича, после кончины которого ответственность за все падала на самого государя.

Умудренный печальным опытом, Теляковский советовал министру “обсудить вопрос дягилевской антрепризы со всех сторон, дабы быть готовым на случай иного решения хоть часть вещей дать” и со своей стороны заготовил некий вариант того, что считал возможным предложить.

Конечно, ему не доставляло радости помогать Дягилеву, так же как Дягилеву было неприятно выступать в роли просителя. Но, тем не менее, им пришлось вести неприятные для обоих переговоры.

В разгар этих переговоров последовало вторичное и на сей раз категорическое запрещение государя оказывать парижской антрепризе какую-либо поддержку. Дягилеву пришлось выискивать иные пути для осуществления задуманного.

Тем не менее, второй “Русский сезон” прошел триумфально. И тут выяснилось, что императорские балетные сцены оказались в новой, непредвиденной ситуации.

Успех дягилевских спектаклей повлек за собой стремительно возраставшую череду гастролей русских артистов за границей, что, в свою очередь, стало создавать серьезное осложнение жизни казенных театров.

Теляковский, по-видимому, не ожидал подобного развития событий.

В 1909 году на вопрос корреспондента “Петербургской газеты” “нет ли оснований опасаться, что “заграница”, где артистам платят гораздо больше, переманит у нас со временем всех знаменитостей”, – он отвечал: “Не думаю <…> вряд ли стоит менять прочный успех в России на минут-ный заграничный успех”. К факту же самих гастролей отнесся положительно.

Но вскоре ситуация меняется. Спрос на русских артистов резко возрастает.

Весной 1910 года газета сообщает: “Бегство в Америку принимает характер болезни и угрожает оставить казенную сцену совсем без артистов”.

Теляковский еще держится: “Эти угрозы об уходе с казенной сцены – не страшны <…> Все разговоры о золотых горах <…> мираж”.

Но вскоре покидает труппу Большого театра Михаил Мордкин, заключает на два года контракт в Америке Анна Павлова, в разгар сезона 1910/11 годов отправ-лен в отставку Вацлав Нижинский. С сезона 1910/11 годов тон записей Теляковского меняется. Он вынужден все больше и больше сообразовывать репертуар с гастролирующими артистами: “Все эти отпуска очень усложняют дело ведения балета. Дабы не иметь историй, приходится отпускать”.

Подобное положение дел складывается и в опере. В конце концов, гастролирующие артисты начинают игнорировать контракты с дирекцией.

Еще более возмутило Теляковского намерение Дягилева распространить свою антрепризу на Россию. “Он теперь является конкурентом Императорских театров”, – негодовал директор по поводу предполагаемых дягилевских спектаклей на петербургских сценах (в Суворинском театре, в Народном доме, чуть ли не в Михайловском театре), которым не суждено было осуществиться.

Оценка Теляковским деятельности Дягилева, отягощенная грузом их многолетних отношений, конечно, во многом несправедлива.

Личная неприязнь и нескрываемая обида, атмосфера интриг и слухов, окружавшая личность Дягилева и всю его деятельность, все более открытые притязания на директорство заслонили для Теляковского художественную суть начинания, тем более – его перспективу.

В основе успехов русского балета, которые французская пресса относила целиком на счет Дягилева, конечно же, лежали художественные достижения последнего десятилетия. И к ним был причастен Теляковский. Молодое поколение артистов – Павлова, Карсавина, Нижинский, Мордкин – нашли при своем выходе на сцену энергичную поддержку директора, так же как и балетмейстеры – Фокин в Петербурге и Горский в Москве. Русский балет продемонстрировал не только высокий уровень искусства, но и потенциальную готовность к тем новым задачам, которые очень скоро поставил перед ним Дягилев.

Превознесение заслуг Дягилева, выдвижение его фигуры на первый план – и как крупнейшего художественного деятеля, и как администратора – Теляковский воспринимает болезненно.

Вообще эти годы едва ли не самые трудные в его театральной службе. Вокруг Императорских театров и их руководителя развертывается острая полемика в прессе.

С одной стороны, она подстегивается дягилевскими триумфами, с другой – исполнившимся летом 1911 года десятилетием пребывания Теляковского на посту директора, что подталкивало к подведению некоторых итогов.

Юбилей вряд ли был радостным для Теляковского. В борьбе сторонников и противников директора силы последних явно значительнее. “Походом против Теляковского” назвал корреспондент “Новостей сезона” публикации, появившиеся в сентябре 1911 года. Выпады против Теляковского и впрямь принимали порой не совсем корректный характер.

В обвинениях, выдвигаемых против него, было немало несправедливого, было некое лукавство, с которым его противники игнорировали положение и условия работы директора Императорских театров, предъявляя требования заведомо невыполнимые.

Наиболее яростным и непримиримым был Дягилев, который откровенно заявлял о несоответствии Теляковского занимаемому месту, считая абсурдным пребывание его на посту директора.

Все это происходит на фоне усиливающихся слухов и толков о его отставке, о которой пишут как о деле решенном. Главным претендентом на место подразумевается Дягилев: “В настоящую минуту есть только одно лицо, имеющее все данные, чтобы занять это место. Этот человек родился, он пришел на этот свет для того только, чтобы сделаться директором теат-ров… Я говорю, конечно, о Сергее Павловиче Дягилеве”, – продолжал настаивать Александр Бенуа.

И, наконец, последнее появление имени Дягилева на страницах дневника В.А.Теляковского – 9 апреля 1917 года (для справки – 28 апреля Теляковский подал прошение об отставке, 6 мая приказ был подписан. Дневниковые записи обрываются 8 июня): “Вчера вечером у меня почти три часа сидел Немирович, <…> Между прочим, он мне сообщил некоторые подробности заседания в Зимнем дворце <…> для обсуждения будущего правительственных театров <…> Немирович бы должен занять место помощника Комиссара над всеми 7-ю труппами, а я бы остался в распоряжении Комиссара, <…>. Другим кандидатом на место помощника Комиссара называли Дягилева”.

Они так и остались противостоящими фигурами, конкурентами!

Теляковский и Дягилев нередко упрекали друг друга в отсутствии истинной любви к искусству. И тот, и другой были не правы. Они оба искренне любили искусство. Оба преданно служили ему – каждый по-своему.

В дополнение публикуем отрывки из подневных дневниковых записей В.А.Теляковского сезона 1909–1910 годов, относящиеся к С.П.Дягилеву.

1909 год

28 августа

Сегодня был первый приемный день сезона. Между прочим, “Петербургская газета” присылала своего доверенного Манфреди для интервью со мной. Вчера я не принял Розенберга, а сегодня прислали другого. Хотелось им узнать о моем взгляде на дягилевские спектакли за границей. Я сказал, что успеху наших артистов радуюсь, что же касается распространения русского искусства, то тут вопрос – принесут они пользу или нет.

1 сентября

Великие Князья Сергей Михайлович и Андрей Владимирович очень беспокоятся спектаклями Дягилева за границей. Сергей Михайлович говорил несколько раз по телефону с Крупенским – что Дягилев опасен мне как конкурент на место Директора, и советовал принять энергичные меры. Словом, идет запугивание этим жупелом, конечно, все на основании интриг Кшесинской, которая, несмотря на то, что ушла из театра, но долго будет вмешиваться в театральные дела.

5 сентября

Корреспондент “Петербургской газеты” совершенно не то понял из моей беседы. Я говорил, что сомневаюсь, чтобы спектакли Дягилева принесли бы пользу русскому искусству в смысле его распространения.

7 сентября

В нескольких газетах написано было мое мнение по поводу распространения русской музыки за границей Дягилевым. Рецензии эти не высказали главной моей мысли, это что, по-моему, несмотря на огромный успех наших артистов, музыке русской долгие годы не суждено появляться на иностранных сценах после того, как пришлось видеть образцовое исполнение нашими артистами. Прошлый год “Снегурочка”, поставленная Каре в Opera Comique не имела успеха с французами, ибо одновременно давал Дягилев “Бориса Годунова” в Grand Opera.

9 сентября

Еще едва начался сезон, а наши балетные артисты уже почти все получили ангажементы на будущее лето. Главным образом подписаны контракты с Дягилевым. Я сказал Сергееву, чтобы он предупредил балетных артистов, что я не разрешаю им подписывать контракты, ибо очень возможно, что это лето будут спектакли в Петергофе.

15 сентября

Не будь за Дягилева Великий Князь Владимир Александрович, и вообще бы не было поездок Дягилева, и не беспокоился бы тогда Великий Князь Сергей Михайлович, как вообще никто не беспокоился за все время существования их театров, которые до сих пор не считали нужным вывозить за границу балет. Поездка, предполагаемая Великим Князем, есть не что иное, как интрига Кшесинской, которую как не имеющую успеха за границей Дягилев не пригласил. Вот альфа и омега этой истории.

17 сентября

Сегодня мне звонил по телефону Великий Князь Андрей Владимирович. Он интересовался узнать, в каком положении будущая антреприза Дягилева. Как ни странно, но он меня спрашивал, правда ли, что его мать, Великая Княгиня Мария Павловна, опять приняла под свое покровительство антрепризу Дягилева. Я ему сообщил, что слышал, будто об этом сообщал барону Великий Князь Сергей Михайлович. Великий Князь Андрей Владимирович предполагает, что, вероятно, Мита Бенкендорф или Эттер устроили это, ибо Дягилев ездил в Контрексвиль, где находилась Великая Княгиня. Андрей Владимирович тоже хотел узнать мое мнение относительно поездки нашего балета от Министерства. Я вкратце сообщил ему, что считаю это предприятие весьма рискованным по дороговизне, из-за того, что уже Дягилевым заключены контракты и из-за вмешательства Великой Княгини Марии Павловны, уж не говоря о том, что вообще неслыханная вещь, чтобы императорский балет перекочевывал с места на место.

12 октября

Артисты (Эдуардова, Смирнова) жаловались, что с Дягилева очень трудно получить деньги.

1910 год

12 января

Дягилев надеялся, что Великая Княгиня будет просить Государя Императора о субсидии Дягилеву 25.000 рублей из Министерства финансов. Великая Княгиня категорически ему в этом отказала, прибавив, что ему, вероятно, известно мнение Государя о нем, Дягилеве. На вопрос, какие деньги у Дягилева есть, он ответил – ни гроша, а ему необходимо для начала дела 150.000 рублей. По поводу дефицита прошлый год Великая Княгиня заметила Дягилеву, что, несмотря на чрезмерные расходы, в счетах все-таки недоставало 20.000 fr., которые Дягилев не мог указать, куда ушли. Вот в каком положении находится его антреприза.

16 апреля

Недаром Гоголь написал “Ревизора” и “Мертвых душ”. Россия, по преимуществу, страна, в которой среди мирного населения вполне спокойно могут проживать Хлестаковы и Чичиковы. Без роду и племени, ничем, кроме нахальства, не отличаясь от других, они вводят в заблуждение не только мирных россиян, но и министров, и даже Государя. Все говорят: “Кто бы мог думать”, но спокойно подставляют свои карманы и шеи, которыми пользуется безнаказанно Дягилев, рассказывая разные небылицы. Все знают, что он врет, но все ему верят, ибо гипнотизированы его твердой волей – именно тем, чего сами не имеют. Я думаю, что как-нибудь Дягилев не только получит деньги от Министра, но заставит его самого танцевать у себя на сцене в Париже, и он это сделает, думая, что это Высочайшее повеление. Прямо история одновременно комична и грустна. Если два министра не знают, как избавиться от Дягилева, как же они могут поступать в более важных делах. Ведь это прямо смеху подобно. Это какие-то марионетки, которых Дягилев заводит и которым надо объяснять, что не всем людям, например, можно доверять, что жуликам не надо верить, что политика в Европе не зависит от балета Дягилева и т.п. Бедная Россия – ты вся тут, доверчивая, глупая, дородная, всегда всеми обманутая, подчас смешная – недаром тебя побили японцы, и сколько раз тебя ни обманывает Англия, ты все к ней льнешь. Государю Императору сами министры подносят к подписи бумаги, не разобрав и не зная сами, что дают подписывать. Дягилев уехал в Париж, и решили теперь послать телеграмму нашему послу Нелидову. Этот старый рамолик поддерживает Дягилева и, наверное, заварит кашу.

По поводу дягилевской истории сегодня со мной 4 раза по телефону говорили Великий Князь Андрей Владимирович и 3 раза Великий Князь Сергей Михайлович, причем все время у телефона по-семейному стояла Кшесинская и слушала.