“Язычники” Леры Сурковой – тот спектакль, ради которого руководитель Театра.doc Елена Гремина готова биться с бюрократической машиной. Нечего и сомневаться: в закон, запрещающий мат на сцене, необходимо внести ряд поправок, оговаривающих исключения. Например, автор пьесы “Язычники” Анна Яблонская, погибла в теракте в 2011 и уже никак не сможет согласовать с требованиями появившейся цензуры свое последнее произведение – нужное сегодня, посвященное проблемам религиозности. Да, главная героиня в глубокой депрессии, как и ее окружение, не говорит “высоким штилем”, но это язык оправданного отчаяния от невозможности любви, от кризиса церкви, утратившей доверие мыслящего человека, лицемерия духовенства, ворочающего капиталами, всеобщего следования букве христианства вопреки его духу. Мир фарисейства и суеверий, так похожий на наш собственный, пронизывает зрителя спектакля тоской по подлинной вере, которая, кажется, навсегда уже разминулась с реальностью. Африканское язычество, к которому приходят герои в конце, скорее мрачная шутка драматурга, знак неизбежного идеологического тупика. В том же духе решена и другая постановка Леры Сурковой, известная, правда, менее “Язычников”, – “Фундаменталисты” по пьесе финна Юха Йокела.

Премьера камерного спектак-ля в Центре имени Вс. Мейерхольда прошла в октябре 2013 тихо, под шум фестиваля “Территория” и приезд в Москву Роберта Уилсона. Между тем, молодой режиссер проделала колоссальную работу над современной драматургией. Спектакль, выросший из читки в рамках партнерского проекта “Золотой Маски” – “Перепост”, многословен и многослоен. Несмотря на множество теоретических концепций, перед нами, как и в “Язычниках”, настоящая драма, на этот раз выстроенная из диалогов всего двух героев. Реплики звучат с большим драматизмом. Оказывается, театральным переживанием можно зарядить и теологический спор, зародившийся, будем честны, далеко не вчера. На первой читке пьесы такого эффекта не было, тонкая игра с подтекстами появилась в результате долгих репетиций. Теперь наэлектризованная мыс-лью атмосфера “Фундаменталистов” то и дело искрит тонким юмором.

Маркус, католический священник либерального толка, мечтавший о реформе церкви, об отказе от ложных ролей “пастыря” и “паствы”, от органной музыки и пышности обрядов, успешный писатель и публицист, отошел от былых дел. Он рассказывает свою историю разочарования, находясь в постоянном диалоге со зрителем. Предлагает представить ту или иную ситуацию, сделать скидку на условность происходящего, в какой-то момент просит чуть подыграть, изображая обитателей дома престарелых… Его жизнь повернула вспять после встречи с женщиной, отношения с которой двадцать лет назад прервались одним бестактным поступком. Хейди, бывший божий одуванчик, с тех пор превратилась в агрессивную сектантку самых консервативных взглядов. Она находит Маркуса, чтобы обратить его в “истинную” веру, он не отпускает ее, чтобы вырвать из лап фундаменталистов.

Знаю-знаю, формулируя словами Маркуса: «Кому-нибудь из вас уже кажется: “Нет, мне это не интересно”». Но за столкновением двух мировоззрений, из которых более свободное и интеллектуально раскрепощенное ожидаемо побеждает, скрывается противостояние женского мистицизма и мужской рациональности, стремление восстановить власть над потерянным объектом привязанности – не только духовную, но и физическую.

Минимальна игра со светом, сцена лишена глубины, музыки нет, сценография по-протестантски лаконична: пасторская кафедра, стул, растение в горшке. На заднике два круглых экрана для проекций крупным планом его (Валентин Самохин) и ее (Елена Нестерова) подлинных чувств, пейзажей из общего прошлого, кадров в режиме реального времени. Два экрана – два глаза, словно в фильме братьев Коэнов “Внутри Льюина Дэвиса”. Спектакль, и правда, в большей степени разворачивается внутри самого зрителя, обращается к миру, скрытому от посторонних, и находит там отклик.

В “Язычниках” Самохин играл жалкого отца семейства, жерт-ву, Нестерова – его властную супругу. В “Фундаменталистах” ведущий и ведомый поменялись местами, из довольно стереотипных персонажей превратились в полнокровных героев. Маркус – ироничный интеллектуал, самоуверенный и тщеслав-ный, ощущающий превосходство над ущербными современниками, блестящий теолог, чуждый сантиментов. Хейди в начале тараторит догматы, не слышит разумных аргументов, пугает отступника адом, но чуть позже предстает уставшей женщиной, влюбленной дурочкой, истеричной любовницей, пациенткой психиатрической клиники… За метаморфозами актеров следить не в пример интереснее, чем в “Язычниках”.

У Маркуса для всего находится разумное объяснение. Ад вывели на первое место гонимые первохристиане, чтобы иметь утешение. Прогрессивные теологи признают теорию эволюции и Большого взрыва, потому что религия не может противоречить научным фактам. В Библии немало географических ошибок, так как текст претерпел несколько более поздних редакций. Своей осведомленностью священник разрушает основу веры Хейди в историчность Библии, но ему недостаточно такой победы.

Маркус объясняет Хейди механизм попадания в сети. В России почему-то считается, что в сектах самое страшное – это потеря имущества. На самом деле, в них случается кое-что поважнее – уничтожение индивидуальности. Живой язык мыслящего человека секта заменяет клише: «Твои интонации, твои выражения, твоя манера повторять слово ”Господь”, даже то, как ты произносишь букву “с” в имени ”Иисус” – все это из жаргона вашей общины и других сект, скроенных по американским лекалам». Несчастным и закомплексованным тут предлагают любовь, человека психологически привязывают к организации доброе расположение и семейственность. В принципе то же самое происходит и в жизни обычных клерков, не понаслышке знакомых с понятием “корпоративный дух”: начальника грех не подставить, семью же – невозможно. Спустя время, когда волшебный психотерапевтический эффект притупляется, внутри общины ее членов удерживают страхом. Страхом перед адом в религиозных объединениях, аналогичным страхом перед нищетой и потерей статуса в крупных корпорациях.

Слово за слово, Маркус совершает идеологическое насилие, полностью овладевает чужой жизнью и тут неожиданно для себя обнаруживает, что любовь – такой же наркотик для опустошенной женщины, каким была и община “Живое слово”. Хейди не способна быть свободной, у нее нет своих мыслей, желаний, интересов, она не хочет нести ответственность и принимать решения и готова полностью отдать себя в распоряжение любовника. Но Маркус не признает таких отношений. И в без того сложносочиненный текст включается феминистская проблематика.

“Фундаменталисты” из теологического диспута и семейной драмы вырастают до философского высказывания о свободе. Той самой, что отстаивал Маркус в своих суждениях и что привела его к отказу от пасторского служения, а Хейди – в психбольницу. Священник, осененный далеко не новой идеей дуализма, судорожно набивает в планшет: “Человек и уникален, и при этом обычен. Жизнь одновременно важна и тщетна, опасна и безопасна. Не существует оси зла и оси добра”. Любой фундаментализм ложен, потому что мир не делится на черное и белое.

Мысль эта неизбежно приводит его вслед за Хейди к потере самоидентификации, что, впрочем, в спектакле артикулируется не четко, а жаль. Запретный плод изгоняет священника из рая психологического комфорта, где он твердо знал, что есть враг, на борьбу с которым незазорно положить жизнь. Личность существует до тех пор, пока питается иллюзиями, пока верит: в любовь Иисуса, в возможность реформы церкви, в необходимость наживать капитал – неважно, во что. Пока мысли зрителя цепляются одна за другую, разочарованный Маркус на сцене заканчивает свою последнюю проповедь: “…Пребывайте в покое Господнем. А те, кого этот покой Господен не интересует, пребывайте в своем покое”. В этот момент над его головой кружит белая бабочка, случайно залетевшая в спектакль с улицы.

В обоих случаях по-хорошему “литературный” театр Леры Сурковой показывает игровые возможности современной драматургии и говорит с публикой на темы, на которые мало кто решается высказаться во всеуслышание. “Язычники” в Театре.doc – работа более демократичная, с понятным конфликтом взаимной глухоты “отцов и детей”. Православие в том смысле, в котором его понимает большинство, там банально несовместимо с жизнью: богомольная и суеверная бабушка, усугубившая семейный разлад, радуется, что внучка-грешница умирает на Пасху, когда врата в рай открыты для всех. Спектакль “Фундаменталисты” явно рассчитан на более узкую аудиторию и предостерегает от духовной анархии. Кажущийся поначалу резонером, Маркус, обделенный религиозной чувственностью, воспринимающий Биб-лию как художественное произведение и первоисточник великой христианской культуры, в итоге приходит к неразрешимому экзистенциальному кризису, что будет пострашнее, чем смерть.