Ведущий артист самарского театра юного зрителя “СамАрт” Павел Маркелов успел сыграть Хлестакова и Треплева, Мелузова и Бумбараша. Его судьба кажется счастливой. Актерскую индивидуальность Павла отличает широкий диапазон. Ему одинаково близки самые разные амплуа – героя, неврастеника, простака, он отлично чувствует эксцентрику и гротеск. Но вот чего нет в его натуре, так это самодостаточности, успокоенности. На первый взгляд – легкий, изящный (в свои 33 выглядит на 25), он суров и придирчив к себе. Мы беседовали на фестивале “Золотая репка”, где Маркелов принимал участие в работе Лаборатории “Молодые режиссеры. Спектакль для маленьких”.

 

– Вы помните свое первое театральное впечатление?

– Очень смутно. По-моему это был выездной спектакль “Винни Пух и его друзья” Куйбышевского ТЮЗа, то есть того театра – “СамАрта”, где я сейчас работаю. Осталась впечатление-вспышка от чего-то нового, неизведанного, невероятно волнующего. Мне было лет пять или шесть. Тут, наверное, стоит сказать, что детство я провел не в городе, мы жили в селе. Когда стал учиться в школе (к тому времени семья переехала в Самару), наш класс вывезли в Самарский театр драмы. Тот спектакль я отчетливо помню – “Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина” в постановке Петра Львовича Монастырского. Помню артистов: Валерия Маркина, Елену Харитонову (оба они потом из Самары уехали). Помню свой восторг. Тогда точно понял: вот чем я хочу заниматься. Мне казалось, актерам там, на сцене, хорошо.

– Вы учились в Щепкинском училище. Это был сознательный выбор?

– К окончанию школы я уже сильно интересовался театром, смотрел телеспектакли, выписывал журнал “Театр”. Мне и всем моим одногодкам казалось, что самые “крутые” институты – это Щука и ГИТИС. Как водится, я пытался поступать везде, срезался в Школе-студии МХАТ, в ГИТИСе записался на прослушивание. Но, оказавшись в Щепке, понял: это мое. Мне понравилась атмосфера, там было уютно. Я полюбил этот дворик с памятником Щепкину. Педагоги были очень внимательны к абитуриентам. В других местах я чувствовал себя наглецом, пришедшим в храм. А в Щепке возникало ощущение (смешно, наверное, прозвучит), что меня здесь ждут. Когда выяснилось, что я прошел конкурс, мой мастер Владимир Алексеевич Сафронов сказал, что я могу пробоваться в другие институты. Но я ответил: выбираю этот! Сегодня думаю, меня вела судьба. Я очень благодарен Щепке за то, что она мне дала.

– Хорошая школа всегда видна. А как возник в вашей судьбе “СамАрт”?

– Этот театр возник в моей жизни еще до отъезда в Москву. Желание быть на сцене все крепло, и к четырнадцати годам я поступил в театральную студию, которой руководил режиссер этого театра Анатолий Болотов, и мы, ученики студии, принимали участие в елочных представлениях, помогали администраторам на “Золотой репке” (фестиваль начинался в 1994 году). Театр стал мне родным. Мы знали всех артистов по именам, и они нас узнавали (что было очень приятно). Когда я заканчивал школу, в истории “СамАрта” произошло большое событие: здание реконструировали и театр открылся “Бумбарашем” Адольфа Шапиро. Очень сильное впечатление. Я, когда ехал учиться, уже знал, что хочу работать именно в этом театре.

– Насколько я помню, именно вас ввел Шапиро на роль Бумбараша, когда из театра ушел Эдуард Терехов.

– Это так. Как будто меня ждали.

– “СамАрт” – уникальный театр по многим причинам. И, прежде всего, у актера здесь появляется возможность поработать с режиссерами разных школ, стилей, направлений.

– Вы правы. Именно эта счастливая возможность стала одним из импульсов моего появления здесь.

Придя в театр, я стал много работать у Александра Сергеевича Кузина – очень удачное начало.

– Александр Сергеевич не только постановщик, но и педагог.

– Он любит работать с молодежью. Он ей доверяет. Как-то он сказал после премьеры “Очень простой истории”, что ему показалось, что в этом спектакле я сформировался как самостоятельный артист.

– Вы играли Петуха?

– Да. Именно на постановках Кузина я рос. Играл Алешку в “На дне”, одного из Теркиных в “Василии Теркине”, Хлестакова в “Ревизоре”.

– Мне кажется, одной из лучших ваших ролей стала роль Дона в спектакле Кузина “Здесь живут люди” по пьесе Атолла Фугарта. Критики писали о вашей большой актерской удаче.

– Не мне судить. Я бы еще вспомнил о счастливом Гансе.

– Я очень люблю “Счастливого Ганса”. По-моему, это один из лучших детских спектаклей, которые я видела. Он сочетает уют, приветливость по отношению к аудитории (чему способствует пространство шатра, где происходит действие) с умным и глубоким содержанием. Редко я встречала такого счастливого зрителя, как на “Гансе”.

– Выпуск этого спектакля совпал с переломным моментом в моей личной жизни, и спектакль меня спас. Научил, как правильно жить. Как относиться к событиям, которые тебе выпадают на долю. “Ганс” стал счастливым и в этом смысле. Когда я говорю, что Ганс – моя любимая роль, это не совсем шутка. Хотя любимая – всегда последняя, как последний ребенок.

– Расскажите о вашей работе с Анатолием Праудиным.

– С Анатолием Аркадьевичем связан очень важный этап моей театральной биографии. Я пока даже не готов его по-настоящему проанализировать. Праудин открыл во мне какие-то новые силы, о которых я не подозревал.

– Вы имеете в виду не только актерские работы?

– И актерские тоже.

– В спектаклях Праудина вы сыграли Мелузова, Треплева, роли, формирующие артиста. Мне кажется, Чехов всегда очень важен в репертуаре. Он держит артиста в форме, собирает его.

– Еще как собирает. Это автор, не позволяющий ни секунды невнимательности к роли. Роли, требующей бесконечного процесса.

– Что привело вас на режиссерский курс?

– Никогда не хотел заниматься режиссурой. Больше того, я никогда не относился серьезно к артистам, воображающим, что могут ставить спектакли. Хотя мне не раз говорили, что я должен попробовать себя на этом поприще. Но когда мне предложили учиться на курсе у Праудина, мне показалось, что глупо отказываться от такого предложения. Скорее, не для того, чтобы становиться режиссером, а чтобы расширить свой профессиональный горизонт. До сих пор не знаю, буду ли я заниматься постановками. Но, скорее всего, буду. Аппетит приходит во время еды. Подбираюсь к режиссерской профессии с большой осторожностью. Хотя Анатолий Александрович еще после премьеры “Талантов и поклонников” сказал мне, что если наступит момент, когда мне станет тесно в актерской профессии, то я смело могу идти в режиссуру.

– В прошлом году вы участвовали в Лаборатории “Молодые режиссеры. Спектакль для маленьких”.

– Я считаю, что это оказалось преждевременным опытом. Мы еще не были готовы.

– У вас есть какая-то заветная пьеса, которую вы хотите поставить?

– Когда мне задают такие вопросы, я отшучиваюсь. Мне всегда казалось, что в режиссуру можно идти только в том случае, когда у тебя есть некая пружина, желание что-то важное сказать. Сегодня я думаю, что режиссура – хороший способ познавать мир, способ самопознания.

– Есть еще один способ познавать мир – смотреть хорошее кино, читать умные книги.

– Когда выдается свободный вечер, я хожу в Киноклуб Дома Актера. Возможно, мое желание стать актером возникло после детских впечатлений от фильмов, увиденных на экране черно-белого телевизора. Потом произошла встреча с театром.

– Не могли бы вы назвать тех кинорежиссеров, работы которых вам близки.

– Я ветреный человек. Последнее мое увлечение – француз Кристоф Оноре. Давняя любовь – Кира Муратова. Удивительное дело, я был равнодушен к Андрею Тарковскому, любил только “Сталкера”. Вдруг, спустя годы, стал все сильнее тяготеть к его творчеству. Мечтаю пересмотреть все его фильмы.

– Какую роль играет в вашей жизни музыка?

– Ой, я совсем не знаток. Люблю всякую музыку от Арво Пярта до Филипа Гласса. Музыка – мистическая материя. Она либо совпадает, либо не совпадает с твоим внутренним “звучанием”.

– У вас нет такого обыкновения – настраиваться на работу в театре с помощью музыки?

– Что касается подготовки к работе, выходу на площадку, мне всегда важнее остаться, наоборот, в тишине. Хотя, в “Чайке” мне помогает романс-лейтмотив “Месяц плывет по ночным небесам”. Его я слушаю по дороге в театр. Но это, пожалуй, исключение.

– Мы начали разговор с вашего первого впечатления от “Винни Пуха”. Какие спектакли последних лет вас потрясли, на вас повлияли? В Самару часто приезжают известные театры, оркестры.

– Самара – город культурный, но, к сожалению, искусство гастролеров недоступно творческим людям.

– Билеты продаются по заоблачным ценам?

– Да. Когда привозили “Вишневый сад” Някрошюса, я был начинающим артистом. Мы узнали, что две трети билетов не продано и побежали на спектакль. Каково же было мое искреннее удивление и чувство униженности, когда вышел продюсер и предложил нам входные за такие деньги, которые нам не снились. Я не смог попасть. Мы лишены возможности попадать в Театр оперы и балета.

– Ну, это знакомая история. Редко кто из администрации понимает, что артистам, и особенно молодым, впечатления необходимы, как воздух.

– Главный недостаток работы в Самаре – нехватка впечатлений. Я чувствую, что мой багаж насмотренности (который я приобрел, учась в Москве) истощился, я начинаю выпадать из контекста.

– Но ведь вы бываете на гастролях, на фестивалях?

– Практика, к сожалению, такова: приехали, сыграли, уехали. Для меня была огромным счастьем творческая поездка на “Золотую Маску” – премия СТД на фестивале “Арлекин”.

Возвращаюсь к сильным театральным впечатлениям, спектаклям, которые на меня повлияли. На первом курсе Щепкинского училища я посмотрел “Гамлета” Някрошюса. В Маяковке было ползала, зрители уходили пачками. Я уже знал это имя. Спустя годы я в давке с трудом просочился на “Макбета”.

– Я часто думаю об этом феномене. Было время, приходилось отменять спектакли, потому что зал не был продан (так происходило в Питере). Сейчас и там, и в Москве лом на постановки театра Мено Фортас. Наверное, наш зритель дорос до Някрошюса. Хочется думать о людях хорошо. Они стали восприимчивее. Но вы уже студентом восприняли “Гамлета”.

– У меня не было ни опыта, ни пристрастий.

– Но такой метафорический театр вам близок?

– Ловлю себя на том, что в своих учебных работах пытаюсь искать нечто в похожем направлении. Я ни в коем случае не сравниваю себя с Някрошюсом, боже упаси. Как актеру мне ближе традиционный “причинно-следственный” театр. А как зритель и режиссер я тяготею к тому театру, что сродни чуду – метафоричному, мистериальному.