На плечах великанов

Фото предоставлено Пресс-службой Театральной олимпиады / Интерпресс
Фото предоставлено Пресс-службой Театральной олимпиады / Интерпресс

Мировой гастрольный тур спектакля “Великий укротитель” Димитриса Папаиоанну, действа для десяти исполнителей, уже во второй раз прокладывает дорогу в Россию. Два года назад, вскоре после премьеры, “Великий укротитель” стал финальной точкой фестиваля NET в Москве. Только что его сыграли в рамках Театральной олимпиады в Санкт-Петербурге.

Под звуки штраусовского вальса “На прекрасном голубом Дунае” в обработке Стефаноса Друссиотиса (он же ассистент режиссера и художник по свету) ощерившееся и изломанное пространство сцены – десятка оттенков серого – тревожно оживает, как и застывшая на авансцене черная человеческая фигура. Всё приходит в движение, чтобы в полном безмолвии поведать о беспредельности человеческих возможностей, не только мысли, но и пластики, пронестись вихрем преображений по истории живописи, вызывая у публики рой ассоциаций.

Персонаж Магритта тут оставляет на авансцене пустые башмаки Ван Гога, пускающие корни в устланную серыми щитами сцену, как в плодородную почву искусства или в вечность. Обнаженный перформер, который, кажется, мог бы служить натурщиком самому Микеланджело, вдруг оказывается в миллиметре от того, чтобы преобразиться в Святого Себастьяна Андреа Мантеньи, недаром за его спиной виднеются в призрачной дымке древки стрел. Нагое тело, только что полное жизни, внезапно обнаруживается на операционном столе, а черные фигуры, его туда водрузившие, единым движением извлекают белые воротники, накидывают их на шеи и, склонившись над белеющим телом, предстают хирургами с картины Рембрандта “Урок анатомии доктора Тульпа”. Они взрезают материю и вытягивают кишки-канаты, кишки-колбаски и прочие сочащиеся кровью органы, чтобы, снова мгновенно перегруппировавшись, совершить очередную метаморфозу – молниеносно избавиться от тела и рассесться вокруг теперь уже пиршественного возрожденческого стола, поглощая в изобилии колбаски, только что обозначавшие чьи-то внутренности. На сцене появятся и натюрморты, в частности, отсылающий к самой знаменитой трагедии Шекспира – огромная раскрытая книга и череп на ней.

Многое из демонстрируемого в “Великом укротителе”, и хореографическое, и цирковое, выросло, похоже, из работ режиссера преды-дущих полутора десятилетий, скажем, из “Первичной материи”, где сам Димитрис Папаиоанну выступал в качестве одного из перформеров. Именно в “Первичной материи” (в 2013 работа участвовала в фестивале “Территория”) Папаиоанну экспериментировал с дополнением физически якобы ущербного человека фрагментами тела другого. В “Великом укротителе” странных головоногих существ – к примеру, с торсом женщины и ногами от мужских силуэтов, да еще развернутыми ягодицами вперед – немало. Придумано и воплощено это в абсолютном совершенстве, как и иллюстрация предельного ужаса, стилистически напоминающая о Сальвадоре Дали, – раскиданные по сцене части человеческих тел, выпрастывающиеся чуть ли не из преисподней и в нее же уползающие.

Время – великий укротитель: все великие возможности, великие порывы и великие воплощения, как, впрочем, и невеликие, оно сводит к бренности и тлену. Оттого в финале одного из самых перфекционистски придуманных действ из-под сцены на ровной серой поверхности приподнимают насмешливо сложивший конечности скелет, чьи кости обреченно ссыпаются на страницы книги, книги бытия человеческого. Время укрощает даже самых буйных мыслью и непримиримых с его всевластием.

Взгляд Димитриса Папаиоанну на все сущее – это одновременно взор из Эллады и мирочувствование современного творца, не ведающего границ, границ искусств и государств. Это взгляд художника, хореографа и перформера, находящего связи, в том числе пластические, там, где их не углядеть на первый, второй и даже третий, пусть пристальный, внимательный и ищущий взгляд. “Великий укротитель” сложен из вспышек фантазии, порой повторяемых с элегантной навязчивостью. Скажем, лейтмотив спектакля – голый человек на голой земле, укладывающийся на перевернутый светлой стороной щит (один из тех серых, что выстилают сцену), ногами к зрительному залу, – напоминая о картине “Мертвый Христос” того же Мантеньи. Тело укрывают легчайшей тканью, а затем роняют рядом еще один деревянный прямоугольник (фактура в спектакле используется самая бесхитростная – дерево, жатая бумага, гофрированная фольга, выглядящие, однако, всемогущими) – покров взвивается в воздух и, струясь, опадает где-то рядом, обнажая обнаженное. Так происходит много раз подряд в самом начале спектакля, и к этому образу возвращаются не однажды.

Но самое интересное в “Великом укротителе” даже не всполохи причудливой фантазии и их театральное воплощение, а способы совмещения, мгновенные переходы, стык нестыкуемого, невозможность предугадать развитие темы.

Вот скрывается под горбатым мостиком – все из тех же выгнутых щитов – неведомый беглец, а над его телом втыкаются в древесину полчища стрел, выпущенные невидимым врагом, и тут же превращаются в колосящееся желтое поле, с которого собирают урожай. Земля тем временем начинает исторгать иные плоды: выплевывает из себя одно за другим нагие мужские тела – напоминанием о том, сколько мертвецов сокрыто в благодатном черноземе и скольким еще предстоит родиться, чтобы ими стать.

Мощных образов с явно онтологической, а то и хтонической подоплекой в бессловесном “Великом укротителе” – необыкновенное изобилие. Димитрис Папаиоанну признается: “Меня увлекает возможность художника создать свою вселенную” и создает ее из всего, доставшегося сегодняшнему дню в наследство.

Мария ХАЛИЗЕВА

«Экран и сцена»
№ 22 за 2019 год.