Ретроспектива Николая Кульбина к 150-летию со дня его рождения, которая продлится в Михайловском замке Русского музея до конца октября, призвана выдернуть из забвения имя само-бытного художника, чей интенсивный творческий путь пришелся на золотое время: 1907–1917. Вернее, на “серебряное”. Николай Иванович Кульбин, художник-самоучка, доктор медицины, врач Главного штаба, какое-то время живший в здании на Дворцовой, всем существом своим был связан с петербургской богемой Серебряного века, авангардом, футуризмом. Современники отмечали двойственность Кульбина: с одной стороны, авторитет в медицине, серьезный чиновный человек, с другой – страстный апологет “левацкого” искусства.
Существует легенда, что доктор Кульбин бросился в живопись в 1907 году после озарения, о котором с его слов Георгий Иванов поведал так: “Думал о делах – пациентах, лекциях… И у самой Троицкой площади – лошадь на боку, и ломовой хлещет ее, чтобы встала, – все по глазам, по глазам… А она встать не может, только дергается… И в эту минуту вспыхнули фонари по всему Каменноостровскому. Еще не совсем стемнело, и вдруг вспыхивают фонари. Знаете, как это прекрасно…”. И понеслось.
Кульбин из тех, кто выразил мощное жизнетворчество своей эпохи – последнего предреволюционного десятилетия. Экспонаты выставки сложно, да и не нужно, наверное, рассматривать автономно и самоценно, они служат скорее ключом – им можно открыть дверь и заглянуть в Серебряный век с его неповторимой декадентской атмосферой и радикальными выходками авангардистов. Узнавая о Кульбине, интересно раскапывать круг его знакомств, логику притяжений-отталкиваний. Вряд ли имя героя этой выставки что-то скажет среднестатистическому посетителю музея, но участие Кульбина в художественной жизни своего времени, интуиция и влияние – поражают.
Просто факты. Участвовал в выставке “Бубнового валета”. Сотрудничал с Николаем Евреиновым – особенно плотно; с Василием Кандинским, Всеволодом Мейерхольдом, Михаилом Матюшиным. Да с кем только не сотрудничал! Спонсировал печать “Декларации слова как такового” – манифеста 1913 года, подписанного совместно с Крученых. Стихотворение Велимира Хлебникова “Заклятие смехом” впервые было опубликовано в альманахе под редакцией Кульбина. Известно пронзительное письмо Хлебникова художнику с фронта Первой мировой: “…Ад перевоплощения поэта в лишенное разума животное, с которым говорят языком конюхов, а в виде ласки так затягивают пояс на животе, упираясь в него коленом, что спирает дыхание, где ударом в подбородок заставляли меня и моих товарищей держать голову выше и смотреть веселее…”.
А при этом портрет Николая Кульбина кисти Сергея Судейкина, завершающий экспозицию, совсем не представляет чудака (хотя контекст жизни способствовал), фанатичного проповедника новых идей. Художник изображен как мудрый суховатый подвижник, недаром кто-то из современников сравнил его на этом портрете с евангелистом.
Экспонаты разведены по залам в зависимости от жанров: пейзаж, портрет, работы для театра.
В первые годы плотных занятий живописью Кульбин писал в основном пейзажи. Закономерно, что первый зал сосредоточен на этой стороне его творчества. Как отметила куратор выставки, старший научный сотрудник Русского музея Юлия Солонович, очевидно влияние новаторской для рубежа веков французской живописи – как импрессионизма, так и постимпрессионизма; и не случайно на выставке “Импрессионизм в авангарде”, которая сейчас проходит в Музее русского импрессионизма, есть картины Кульбина. Крым, окрестности Петербурга, Куоккала, близкие художнику по духу северные пейзажи (он родился в Финляндии) – написаны в сочетании французской традиции и, несомненно, очень “своего” ощущения мира.
Наиболее интересны экспонаты следующего зала, где представлено театральное творчество художника, сотрудничавшего и с Мейерхольдом, и – особенно тесно – с Евреиновым. Оформ-лял его книги, в частности, знаменитый “Театр как таковой”. Как альтернативу евреиновской теории тотальной театрализации жизни Кульбин предложил идею “танцевализации жизни”. Внимание привлекает большой акварельный портрет Николая Евреинова, миниатюрная репродукция которого украсила обложку “Театра как такового”. Лидер Старинного театра представлен с соответствующими атрибутами: седые букли, черная маска в руке, взгляд устремлен куда-то вверх, к парящим арлекинам. Порадует театральных знатоков и портрет актрисы Старинного театра Фаины Глинской, напоминающий о наивности детского рисунка. Актриса изображена на фоне цирковой лошадки – как гимнастка с мечтательным взглядом, взмывшая над ареной. В этом “театральном” зале оказывается и пусть напрямую не связанный с темой театра, но вписывающийся сюда по колориту женский портрет в технике аппликации и вышивки.
Из театральных работ выставлены также эскизы: занавес для летнего театра в Териоках 1912 года, к спектаклю по арабской сказке “Шесть красавиц, не похожих одна на другую” в постановке Евреинова, к спектаклю “Феноменальная американка” по водевилю Михаила Кузмина в петербургском театре “Пиковая дама”. Но, как известно, музей и театр – две вещи несовместные, и при всей выразительности экспонатов, пожалуй, основная утрата выставки – отсутствие духа театра, его образности и пленяющей атмосферы. Впрочем, это свойственно выставкам Русского музея, связанным с именами выдающихся сценографов (вспомним юбилейные экспозиции Бакста или Головина): они демонстрируются или как станковисты, хотя станковая живопись не есть главное в их наследии, или же эскизы к спектаклям представлены, но не создают ощущения Его Величества Театра.
Последний большой зал – портретный, здесь в основном рисунки, быстро и смело сделанные в “Бродячей собаке”. Кульбин был одним из самых преданных ей людей, интерьеры легендарного кабачка украшали и его росписи, о чем свидетельствуют строки Кузмина: “И художники не зверски / Пишут стены и камин: / Тут и Белкин, и Мещерский, / И кубический Кульбин”. Только перечисление имен запечатленных на портретах людей захватывает дух: отец итальянских футуристов Маринетти, в организации приезда которого участвовал Кульбин, Корней Чуковский, Леонид Андреев, Куприн, Хлебников, Крученых. И для обычных посетителей – не знатоков искусства и, главное, театра – именно этот раздел оказывается наиболее интересным: люди откликаются на известные имена. Узнают, вспоминают, сравнивают с прототипом.
Налицо, конечно, просветительская задача выставки, делающей Николая Кульбина известным не только узкому кругу специалистов. Хотя художник продолжился в своих потомках: его дочь, Нина Николаевна, была театральным художником и бутафором, работала в Театре Комедии у Николая Акимова; внук – великолепный нонкоформист Гага Ковенчук; правнук – известный петербургский художник Алексей Кульбин.
Дмитрий ОБРАЗЦОВ
- Н.Кульбин. Автопортрет и портрет Вс.Мейерхольда