«Красота и доброта – два его любимых слова»

• Дом-музей Параджанова в ЕреванеПосреди крохотного внутреннего дворика двухэтажного дома неподалеку от центра Еревана стоит абрикосовое дерево, усеянное в июле золотистыми плодами. Когда-то дом строился специально для Сергея Параджанова, но судьбе было угодно, чтобы он стал его домом-музеем. Здесь бывали Шарль Азнавур, Фанни Ардан, Клаудиа Кардинале, Тонино Гуэрра. Сюда приходили практически все коллеги мастера, попадая в статус гостей Паражданова. Потому что гостей Параджанов всегда любил.



Наша беседа – с основателем и директором Дома Завеном Саркисяном. Кстати сказать, он еще и замечательный фотограф. 

– Завен, первый вопрос связан с тем, что родился Паражданов в Тбилиси, очень долго прожил в Киеве, а музей-квартира мастера нашел прибежище в Ереване…

– Со стороны это действительно может удивить, но все становится понятным, если ближе знать историю нашего народа. В свое время большая часть западной Армении осталась у Турции, кто-то из беженцев оказался в Ереване, многие осели в Тбилиси, так что часть ереванцев – бывшие тбилисцы. Моя жена, кстати, родилась в Тбилиси. Деду Саркиса Параджанянца в свое время пришлось переделать свою фамилию на русский лад. В российской империи это было в порядке вещей; что на Ураине, что в Средней Азии, что на Кавказе – с русской фамилией было проще жить.
После ВГИКа Паражданов рапределился в Киев, там до сих пор живут его жена и сын, но желание собрать свое художественное наследие в Ереване – было собственным желанием Сергея Иосифовича. А дом ему выделило правительство республики, лично Карен Демирчян в бытность первого партийного секретаря Армении. Причем вопрос был решен практически в один день – тогда подобное было возможным. 
Открыть дом-музей Параджанова предполагалось намного раньше, и он мечтал о дне, когда переедет сюда. Решение было принято в апреле 88-го. Работы шли полным ходом, дом был почти готов, но в декабре на Армению обрушилось землетрясение. Несколько городов стерло с лица земли, в Ереване практически свернулось все строительство, строителей перебросили к месту трагедии. Параджанов очень переживал. В это время у него обнаружился запущенный рак легких, в 89-м стало ясно, что он обречен. В 90-м работы в доме возобновились, пришел черед окон и дверей. Но Сергей Иосифович уже находился в это время в больнице по соседству. Иногда он заходил и смотрел, как движется дело, но понимал, что здесь ему не пожить. Сам музей, увы, рождался уже без него.

– Вы ведь были в это время директором Музея народного искусства?

– Это было еще одно сблизившее нас обстоятельство. Параджанов очень любил, а, главное, понимал народное искусство. В Музее народного искусства к этому времени уже прошли две его большие выставки, собственно, после первой, в январе 88-го, я и обратился к Демирчяну. Тогда же и был решен вопрос о доме-музее, и тогда же была куплена часть экспонатов той первой выставки за гигантскую по тем временам сумму – 40 тысяч рублей.
Несмотря на болезнь, Параджанов продолжал беспрерывно работать, и еще одна, последняя, выставка открылась в ноябре 89-го. Сергей Иосифович приехать на открытие не смог. Я ему показывал, что и как будет, что-то он советовал, но без него все оказалось мучительно трудным, мы делали выставку путем проб и ошибок. Теперь позади уже 22 года жизни дома-музея Параджанова, и за эти годы, мне кажется, нам удалось что-то сделать, угадать.

– Сколько, выражаясь по-музейному, в собрании единиц хранения?

– Полторы тысячи. Естественно, в отсутствии больших площадей всего не покажешь. У нас есть вещи, сделаннные в зоне, их, кстати, немало. Есть экспонаты, которые невозможно показать по факту: альбомы с накленными в них докуметами, фотографиями, он любил такие – наклеивать, подписывать, делать коллажи, они хранятся у нас в сейфе. Иногда мы показываем их тем, кто конкретно занимается творчеством Параджанова, кому это особенно важно. У нас хранится его обширная переписка, в основном из заключения. С Лилей Брик, Виктором Шкловским, Андреем Тарковским… Эти письма мы издавали, расходятся издания мгновенно, так просто их не найти, остались только наши музейные экземпляры.
Творчество Параджанова вообще вызывает огромный интерес. За двадцать с лишним лет наш музей одних только выставок работ сделал более шестидесяти, не считая еще десятка фотоэкпозиций “Мир Сергея Параджанова”. О том, что делал Сергей Иосифович, мне кажется, очень точно сказал Юрий Норштейн: “Параджанов материализовал дух”. Точнее не скажешь о человеке, чья творческая энергия была поистине фанастической. Но имея более 20 сценариев, он почти 15 лет не снимал: в 68-м году сделал фильм “Саят-Нова”, которому не дали высшей категории; только в 73-м, после нескольких перемонтировок, картина прошла какими-то вторыми экранами. 
Следующая, “Легенда о Сурамской крепости”, была снята в Грузии только в 84-м, а между ними – две посадки, и обе за публичные выступления, чтобы не говорили те, кому удобнее говорить другое. Одно относится к декабрю 71-го, это был Минск; другое – в театре на Таганке, оно властям не понравилось, и по возвращении в Тбилиси Параджанова арестовали. Конечно, он прожил тогда непростые дни, из писем, кроме всего прочего, было видно, что он попросту голодает. Трижды место заключения менялось после того, как он налаживал отношения с окружающими, и ему становилось жить проще. Но и из тюрьмы он сумел вынести и необычный опыт, и необычные работы, и необычную память – гениальный человек все же иначе пропускает через себя все, что с ним происходит. Меня поразило, что буквально через день после выхода из тбилисской тюрьмы, он сказал мне: в каком-то там кинотеатре идет “Зеркало” Тарковского, обязательно сходи и посмотри, для него это было важнее, чем вспоминать о том, что с ним произошло.

– Обычно в том, что делает художник, ищешь отражение его собственной судьбы, некий образ происходившего с ним в реальной жизни. В экспозиции музея есть композиция “Ореховое варенье моей бабушки” – осколки, осколки, осколки…

– Конечно, в экспозиции это одна из лучших работ – бабушки ведь больше всего любят своих внуков, и эта любовь охраняет внуков; наконец, это работа просто красива. Почему я создаю красоту, спрашивал Сергей Иосифович, потому что она создает высший смысл. Красота и доброта – вот два его любимых слова. Когда начали снимать “Тени забытых предков”, то все чего-то не хватало – то аппаратуры, то пленки, то погоды. И однажды все сошлось – и пленка, и аппаратура, и погода. Не было только Параджанова. Его нигде не могли найти. И вдруг кто-то сказал, что его видели в деревенской церкви, там служба идет. Коллеги пришли за ним и увидели Параджанова стоящим на коленях и поющим вместе с прихожанами. Когда служба окончилась, Параджанов поднялся, вышел из Храма и сказал ожидающим его членам группы: вот теперь я готов снимать. Ему, повторяю, всегда было важно дойти до сути, потому так внимателен и подробен Параджанов был в расспросах. Как иначе он мог бы снять “Саят-Нову”, фильм о поэте, где практически нет ни сюжета, ни диалогов. И в результате получился абсолютно новый по языку фильм, фильм, собранный из “живых картинок”. Понять старым пониманием, что там происходит, было невозможно, не случайно Роман Балаян пошутил: Параджанов снял не фильм, а диафильм. У Параджанова есть автошарж, где окружающие кричат ему: ура непонятому и непонятному.

– Будущий, 2014 год, станет годом 90-летия Параджанова, и не случайны сразу несколько кинематографических обращений к фигуре этого выдающегося творца. Один из проектов, фильм “Параджанов” Сержа Аведикяна и Елены Фетисовой, уже завершен, был представлен на фестивале в Карловых Варах. Что, по-вашему, является самым сложным для тех, кто сегодня попытается рассказать о Параджанове?

– На самом деле, фильмы о Параджанове начали снимать еще при его жизни. Одних документальных картин о нем больше двух десятков. Среди тех, кто эти фильмы делал, и россияне, и украинцы, и армяне, и французский ARTE, и есть немало по-настоящему хороших фильмов. Но теперь идет речь об игровых картинах, и, по правде говоря, я не сторонник этой идеи. Те, кто знали Параджанова, хорошо понимали, что этот человек ярче даже того, что им создано. Настолько он абсолютен и ни на кого не похож. Голос, пластика, способ мышления – все было совершенно невероятным, воссоздать это невозможно. И потом – много вопросов вызывают сценарии. В ответ я слышу: главное, мы деньги на кино достали, есть возможность снимать, а все остальное сладится. Может, и так… В конце концов, ясно, что все это свидетельствует об интересе к Параджанову, его фигуре и даже не самый лучший фильм будет укреплять интерес к его личности, чему я, конечно, весьма рад.

– Коль скоро мы говорим о юбилее мастера в будущем году, есть ли уже программа предстоящих торжеств?

– Во-первых, 90-летие – юбилей относительный, это не столетие. Во-вторых, делать выставки, популяризировать творчество Параджанова – важнее, чем пафосные речи, которых он никогда не любил. Кроме выставок на нынешнем Одесском международном кинофестивале, выставки в Вильнюсе, пройдет показ работ Параджанова в рамках биеннале в Стамбуле, что очень важно…

 
Беседовал

Николай ХРУСТАЛЕВ

«Экран и сцена» № 17 за 2013 год.