Ольга Макеева, сыгравшая пока всего в нескольких фильмах и не отразившаяся в большинстве из них, внезапно возникшая рядом с нами героиня, нимфа, актриса.

 

а то что мы словами не спасли

спасется пальцами холодными руками

 

Ее выбор – сериалы, которые ее теряют, и кинофильмы, большинство из которого вряд ли можно запомнить. Сначала я увидела эту актрису в серии фотопортретов Сергея Сараханова и Екатерины Григорьевой и только спустя четыре года – в ее первом фильме «Оранжевая любовь» Алана Бадоева. Белая кожа, почти прозрачная, за ней – снег; рыжие волосы, черты «Венеры» Боттичелли. Мне долго не хотелось видеть ее в движении – казалось, расплывутся черты, образ исчезнет.

Но именно движение в кино помогло ее образу стать целостным. До «Оранжевой любви» Ольга много позировала разным фотографам, и получались разрозненные и броские кадры, теа-трализованные, но лишенные жизни. За ними не было самого человека – лишь стремление фотографа и модели к красоте любыми способами. Ольгу открыли заново уже упомянутые мной Екатерина Григорьева и Сергей Сараханов. И не случайно, что только после «Оранжевой любви» она решила поступить во ВГИК, в мастерскую Владимира Фокина, почувствовав в себе желание быть актрисой.

Режиссер Алан Бадоев окружает Ольгу сначала открытым пространством воздуха, ветра, солнца, и каждый луч продолжает ее лицо, а затем прячет в заваленных коробками, странно необжитых комнатах. Но место, в котором она пребывает всегда, – это резко обозначенные, контрастирующие свет и тень. Иногда солнечный свет, заливающий комнаты, становится так ярок, что напоминает чистое свечение снега; солнце осенью, когда почти не греет, становится тихим и почти белым, прозрачным, небо просвечивает сквозь него. Белая кожа актрисы и белые лучи – белое на белом.

Иногда тень очерчивает предметы строгим черным цветом, и все пространство, по контрасту с ней, кажется неестественно золотым, а Ольга – закованной в это золото. Лицо актрисы откликается на любое изменение света, запечатлевая его на себе, как это происходит в фотографии, будто вместе с освещением что-то меняется в ней самой. И так же, как на свет, она всем существом реагирует на острые углы, обшарпанные стены комнаты, когда ходит в одной рубашке, и кажется, что в эти минуты хрупкая фигура несет в себе холод стен и невидимых ей оголенных ветвей за окном.

Актриса осени, холодного солнца. Но осени не самой поздней – той, которая еще оставляет после себя запах упавших яблок, дождя и предчувствие холода.

 

просто прошу не ломай ветром веток рябины

чтобы не больно было смотреть сквозь стекло

снег и асфальт и земля и песок с примесью глины

лучшего материала быть не могло

 

Черты мира актрисы повторяются в течение всего фильма, воплощаясь в простых вещах, будто разлетаются в кадре осенние листья. Апельсины, оранжевая рыбка в аквариуме и листья клена появляются на мгновение, обозначая собой присутствие осени и сразу исчезая. Появление только на миг, череда исчезновений – это почти фотографический способ актрисы длиться во времени и пространстве, из света переходя в тень.

В «Оранжевой любви» молодой человек героини, фотограф, снимает ее в ветре, дожде, солнце, улыбающуюся, сосредоточенную и никогда не позирующую. Естественность мгновения, в которой Ольга существует, раскрывает ее настоящую. При этом актриса находится в диалоге с вещами, предметами, и они кажутся продолжением ее самой – с апельсинами или листьями, как и она мгновенно реагирующими на свет.

Такое взаимодействие человека с тем, что его окружает и словно впервые открывается им, происходит и в поэзии Анны Цветковой, где встречаются друг с другом знакомые всем явления и предметы, но увиденные поэтом заново, как при утреннем свете.

 

и то что прежде не случалось

произойдет наверняка

недаром сердце постучалось

в ткань хлопкового воротника

 

В усложняющемся мире и в современном искусстве, где все больше ценится сконструированное, но не пережитое, Анна Цветкова и Ольга Макеева говорят о проживаемом ими сейчас, о личном, звучащем порой наивно, но всегда смело – как неожиданно протянутое в ладони зеленое яблоко. Слова и рифмы часто спотыкаются, не усмиряют формой живое чувство и впечатление. Они неровные, не выстроенные; актриса присутствует, дышит, живет в кадре, будто в вечном документально-лирическом кино об осени.

Поэзия Анны Цветковой – личный разговор об увиденном, прочувствованном, уединенном, каждое стихотворение словно продолжает следующее. Ольга Макеева видит и чувствует сейчас, молчаливо выражая все лицом, тишиной. Капли по лицу, ветер и лучи – это ее речь; движения и поворот головы – возможность соединить слово и слово. Поэт и актриса позволяют себе и вещам просто быть, ничего не говоря и ничего не скрывая о себе и о них, существуя на пределе молчания и откровенности. Они не разъединяют себя и мир вокруг, проживая как боль и счастье его свет и холод. «Случайное родство» – так называется один из сборников стихов Анны Цветковой, и так можно назвать связь двух не знающих друг о друге людей.

Когда камера задерживается на актрисе долго, начинается игра, но недоговоренность, загадочное звучание ее украинского языка – по контрасту с русской речью актера Алексея Чадова, – и негромкий голос, почти щебетание, спасают от переигрывания и фальши. Там, где Ольге Макеевой, может быть, недостает опыта перевоплощения, особенно в самых эмоциональных минутах, остается молчание, которое следует за игрой и делает ее естественнее и проще. Актриса одного образа – света и тишины.

 

беззвучным вздохом сухоцвета

наполнен пригородный сад

о чем все то о чем все это –

об этом вслух не говорят

 

На двух фотопортретах Екатерины Григорьевой, цветном и черно-белом, Ольга похожа на лесную, морскую, речную, горную нимфу одновременно, как если бы природа в один миг стала человеческим лицом. И ее черты так же отточены и вместе с тем одухотворены, как все природное – очертания деревьев, цветов, озер, гор. Кроме прозрачной чистоты образа, которая была в фильме «Оранжевая любовь», здесь, на фотопортрете – тайное знание, тоска в глазах, а вместо резких света и тени – воздух и свет. Но при всех ассоциациях с природными нимфами Ольга здесь похожа и на «эхо» ренессансных мадонн, воспоминание о них, воплощавших не только нетронутую, светоносную женственность, но и утешение.

 

когда пойдут дожди и станет не всерьез

все сказанное до молчания и боли

я повторю твои слова – как сад зарос

какая тишина стоит на дальнем поле

 

В фотоработах Сергея Сараханова в лице актрисы больше строгости и больше активного, через жест и мимику, порой подчеркнуто постановочного взаимодействия со светом в помещении и на улице, а на воздухе – и с деревьями, травами, ветром. При этом здесь так же, как в портрете Григорьевой и в фильме Бадоева, – игра сиюминутных состояний, луча, отраженного лицом, как зеркалом, руки, поймавшей воздух. Актриса мгновения.

Но вопреки тому, что фотограф останавливает секунды, сохраняя их, в каждом кадре – бесплотность, текучесть образа и пространства, будто они из одной воды, снега или света, которые так же сиюминутны, как и вечны.

Рядом с насквозь светящейся рыжей Ольгой даже дерево, кажется, теряет свою плоть. И только когда актриса в кадре касается воздуха, тонких веток, листьев, через движение, взаимосвязь руки и мира все приобретает более стойкую форму. Прикосновение лечит.

 

***

 

и осень – свет – особенно  когда

с небес течет прозрачная вода

и тишины ромашковый настой

сродни одежде хлопковой простой

 

все может быть – и боль и смерть и страх

как много правды в божеских руках

дитя забывшись за своей игрой

тревожит дней рубашечный покрой

 

гляди как реки тихо поднялись

наверно то что после – тоже жизнь

наполненная смертным но другим

дыханьем временным как дым