Крапленый Гоголь

Сцена из спектакля “Игроки”. Фото А.ИВАНИШИНАВ Новом крыле Дома Гоголя 7 июня завершается замечательная выставка, посвященная пьесе Н.В.Гоголя “Игроки”. Замечательна она провокационным вопросом: способны ли мы в век интернета распознать “утку” в потоке достоверных сведений? Кураторы проекта, художники Алексей Трегубов и Анна Румянцева, устроили в музейном пространстве временную экспозицию, на 90% состоящую из псевдореальных документов, писем, фотографий и вещей русского писателя. Ложность почерпнутых сведений неподготовленные посетители, как и наивные зрители комедии Гоголя, осознают только в последний момент. Оригинальной научной игрой организаторы превратили скучный консервативный формат мемориальной выставки в современную инсталляцию-путешествие. И в финале гости музея, совсем как Ихарев в последней сцене гоголевской комедии, чувствуют странный восторг оттого, насколько мастерски их провели.

На выставке в Доме Гоголя 13 мая состоялась встреча с актерами театра “Студия театрального искусства”, которые уже девятый год играют “Игроков” в постановке С.В.Женовача. Предлагаем самые интересные фрагменты беседы читателям “ЭС”.

Сергей Аброскин (Псой Стахич Замухрышкин):

Как мы ездили на родину Гоголя, по всем гоголевским местам? – Очень классно! Видели церковь, где его крестили, в Великих Сорочинцах, были в Миргороде, связанном с одноименным циклом произведений. Хорошие были путешествия, веселые. Мы побывали в его усадьбе, в Васильевке: там тихо, по-гоголевски. И эта тишина, мне кажется, передалась спектаклю. Именно эта магия, “страшность” не от мира сего, сумасшествие гоголевское – оно, надеюсь, в наших “Игроках” присутствует.

Григорий Служитель (Кругель, полковник):

Гоголь жутко боялся приходить в эту церковь, потому что ему рассказали, что там, в подвале, люди похоронены. У него первое ощущение смерти возникло именно там. Он плакал, просил маму, чтобы никогда его в эту церковь больше не брали.

Карточную тему мы изучали, разбирались с игрой, но там и разбирать особо нечего. Суть простая: выбираешь, какого цвета выпадет карта, красная или черная. Направо – твоя, налево – нет. Если красный выпадет, там, направо – проиграл, если налево – выиграл. А дальше бесконечные вариации. Но у Гоголя, кстати, нет достоверности. Просто нахватался каких-то слов. “Талия”, “понтируют” – у Пушкина все вечно понтируют… У Гоголя же много слов, значения которых он сам не понимает…

Андрей Шибаршин (Ихарев, помещик):

…Даже по драматургии это видно. Глов, например, кричит: “Ва-банк!”, то есть он играет один на один. Остальные просто зрители. Но, когда его в финале раскручивают, играют все. Такого быть не может, это обманка. И многие критиковали пьесу именно за это. Мы выпускали спектакль в Центре имени Мейерхольда, наш театр тогда еще только строился. Сцена там такая же, но есть балкон, поэтому зрители видели карты. Понятно, что мы не играем по-настоящему. Тем не менее, люди наблюдали за игрой и находили какую-то логику.

В конце спектакля, когда Ихарев практически с ума сходит, понимает, что все обман, колонны должны были начать ходить ходуном, из стороны в сторону. Мы хотели сценически создать эту гоголевскую паузу осмысления. Хоп – и сознание наклонилось чуть-чуть за счет этих колонн. Стали делать, и получилась какая-то советская сказка: движущиеся, танцующие палочки-деревца. Все рассыпалось, от идеи отказались, и все девять моторчиков для этих колонн до сих пор стоят у нас в театре без дела.

Григорий Служитель:

Должен был быть в нашем спектакле еще один персонаж, некий Господин N. Некто мистический – появляется несколько раз, ничего не говорит. Но не хватило в тот момент артистов. Сложность была с тем, как решить Аделаиду Ивановну, колоду крапленых карт. У Романа Виктюка это была Маргарита Терехова – колода материализовывалась в женщину. Сергей Васильевич Женовач и Александр Давидович Боровский отказались от прямого воплощения, но планировался такой вот персонаж загадочный… Спектакль Олега Меньшикова мы не видели, но однажды на поклонах одна бабушка сказала другой, громко, на весь зал: “Хорошо! Даже лучше, чем у Меньшикова!”.

Игорь Лизенгевич (Алексей, трактирный слуга):

У меня был срочный ввод, ввели в день спектакля. Возникла форс-мажорная ситуация. Утром – единственная репетиция, а вечером я уже играл. Текст переделали немножко, мой персонаж был немой. Я смотрел спектакль несколько раз, еще студентом, а в любой спектакль входить, наверное, легче, когда ты его видел. При этом почему-то всегда чувствуешь, что ты ввелся, сколько бы раз потом ни сыграл. Я не знаю, во всех ли театрах так, но есть какой-то момент, который закладывается за столом [во время застольного периода репетиций. – А.С.]. Не знаю, сколько раз я уже сыграл “Игроков”, но все равно чувствую, что введен. А текст потом потихоньку выучил, конечно. Как слепой постепенно прозревает, так мой персонаж утрачивал немоту: сначала одно слово, потом два…

Александр Суворов (Гаврюшка, слуга Ихарева):

У меня ввод был самый недавний, я еще и десяти спектаклей не сыграл. Но первая постановка, которую я увидел в “СТИ”, еще в студенческое время, – “Игроки”. Посмотрел и подумал: “Какие ребята!”. Потом я уже захотел попасть к Сергею Васильевичу в театр. У меня немножко другое отношение к вводам, нежели у Игоря, они мне очень нравятся. Самый замечательный момент, когда тебя только ввели, ты должен сразу соображать, а ребята вокруг тебя уже живут какой-то жизнью. Как в армию пришел, а у них там свои законы. Выхожу на сцену, начинаю фантазировать и от этого получаю огромное удовольствие. Дальше уже сложно, себя останавливаешь, надо по смыслу идти. Но эти первые спектакли после ввода очень интересны именно по актерскому существованию, они очень живые. Мы сейчас пытаемся играть и за кулисами, продолжать за сценой отношения наших персонажей.

Григорий Служитель:

Когда-то Сергей Васильевич Женовач в студенческом спектакле в ГИТИСе играл Кругеля. Ставили тот спектакль Петр Наумович Фоменко и Роза Абрамовна Сирота, два главных педагога его жизни. И у них был совершенно противоположный разбор. Они даже, говорят, очень серьезно поссорились и не разговаривали друг с другом, потому что принципиально разно смотрели на роль Глова-младшего. На ту сцену, когда он идет стреляться. Роза Абрамовна утверждала, что он всерьез это делает, а Петр Наумович – что это часть блефа.

У Гоголя все персонажи пытаются избавиться от посредственности, достичь мечты, цели. Что Чичиков, что Хлестаков. Все хотят куда-то убежать, погулять по Английской набережной. Последние слова, которые произносит Ихарев: “Надувательная земля!”. То есть восхищается тем, как они его обыграли. А потом у него рождается горечь, что эта постыдная серость и будничность его победила. Сам Гоголь в принципе такой же. Провалился на актерском в Санкт-Петербурге, приехал в Киев, бросил литературу – так хотел читать лекции по истории в открывающемся университете. Он все время мечтал, чтобы его уважали! У него все персонажи такие же: чуть-чуть сейчас обману, зато потом с образованными людьми пообщаюсь. Аделаиде Ивановне мраморный памятник поставлю.

Александр Прошин:

Мне больше всего понравился на выставке якобы альтернативный финал пьесы. Смысл в том, что Ихарев с самого начала знал, что его обманывают. И получается, что один Глов в панике: “Как так? Нас обманули?”. А Ихарев говорит: да я, мол, дал им фальшивые деньги, для меня весь интерес был именно в игре. А про тебя я напишу, мол, фельетон и поставлю в театре. И финал замечательный: “Как ты хочешь, чтобы тебя играли – с усами или без? Отвечай! С усами или без?”.

Андрей Шибаршин:

В нашем спектакле задумывался один из альтернативных финалов, где все охранники, монтировщики, технические работники должны были выходить на сцену, так же, как и персонажи, в темных пальто и шляпах. Человек тридцать вдруг, ниоткуда, садятся за дальние столы и начинают играть. Оказывается, там еще столько игроков, которые готовы подключиться, “заряжены” на блеф. Костюмы сшили даже. Было бы здорово играть каждый раз такой финал.

А про деньги – иногда, кстати, хочется не отдавать их! Прямо играешь и думаешь: “Не отдам сейчас”. На одном премьерном спектакле из зала на фразе “ты отдай нам деньги” голос прозвучал: “Ага, щас!”. Хотелось повернуться и спросить, отдавать или нет. Попросить поднять руки и пересчитать голоса.

Материал подготовила Александра СОЛДАТОВА
«Экран и сцена»
№ 10 за 2015 год.