Совершенно субъективные заметки о Берлинале-2015

14-2_3Лауреаты 65-ГО Берлинского Кинофестиваля

“Золотой Медведь” за лучший фильм – “Такси”, режиссер Джафар Панахи.

Гран-при жюри – “Клуб”, режиссер Пабло Ларраин.

“Серебряный Медведь” за режиссуру – Раду Жуде (“Аферим!”); Малгожате Шумовской (“Тело”).

“Серебряный Медведь” за операторскую работу – Сергею Михальчуку, Евгению Привину (“Под электрическими облаками”, режиссер Алексей Герман-мл.); Стурле Брандту Гровлену (“Виктория”, режиссер Себастьян Шиппер).

“Серебряный Медведь” лучшей актрисе – Шарлотте Ремплинг (“45 лет”, режиссер Эндрю Хэй).

“Серебряный Медведь” лучшему актеру – Тому Кортни (“45 лет”).

Приз за сценарий – Патрисио Гусману (“Перламутровая пуговица”).

Приз Альфреда Бауэра фильму, открывающему новые перспективы – “Вулкан Иксканул”, режиссер Жайро Бустаманте.

Приз ФИПРЕССИ – “Такси” Джафара Панахи.

Мы ездим в февральский Берлин вот уже больше двадцати лет; можно сказать, старожилы этого фестиваля. Мы знаем все нужные точки, знаем, куда можно пройти с нашей аккредитацией, а куда не стоит и приближаться; знаем заранее, на каких пресс-конференциях будет немыслимый аншлаг, а на каких публику будут изображать друзья и приятели членов съемочной группы… С таким глубоким знанием механики Берлинале можно было бы, наверное, относиться к программе киносмотра с этаким циничным хладнокровием завзятых фестивалье… Но нет, не получается: всякий раз, когда берем в руки фестивальный каталог и начинаем его листать, охватывает почти детское чувство предощущения чуда. Вдруг – думает каждый из нас – на этом пресс-просмотре или на этом мы узнаем какое-то новое имя или уже известный мастер (от которого мы, признаться, давно уже ничего не ждем) предъявит на экране какую-то новую грань своего таланта. Словом, начало Берлинале – это всегда некое возвращение в молодость, в плен ее иллюзий…

А потом накатывает фестивальная текучка, и иллюзии постепенно рассеиваются, а уж когда Жюри объявляет свои итоги, все становится на свои места. Кого-то вписывают в историю Берлинале, а кого-то – списывают с корабля кинематографической истории. Впрочем, не навсегда. Решает-то, в конце концов, зритель. Именно он выносит свой вердикт, когда покупает билет в кинотеатр. Вот и в этих заметках мы выступаем в качестве зрителей. Мы категорически не претендуем на объективный анализ фестивальной программы, на выявление ее тенденций и все такое прочее. Это – совершенно субъективные заметки. Это наш взгляд на программу 65-го Берлинского МКФ. Нет, точнее – это наши взгляды, ибо на многие фильмы берлинской программы мы смотрим по-разному.

САМЫЙ СПРАВЕДЛИВЫЙ ПРИЗ ЖЮРИ

 Борис БЕРМАН

“Серебряный Берлинский Медведь” за выдающийся художественный вклад присужден операторам фильма “Под электрическими облаками” Евгению Привину и Сергею Михальчуку. Я очень болел за эту картину, поэтому и считаю этот приз самым справедливым. Но, с другой стороны, есть в этом некая, на мой взгляд, несправедливость. При всем уважении к мастерству Привина и Михальчука (в активе последнего, кстати, операторский приз Сан-Себастьяна за “Любовника” Валерия Тодоровского), меня трудно (а точнее, невозможно) убедить в том, что работа оператора – в настоящем кино – возможна вне концепции, выработанной режиссером, в данном случае Алексеем Германом-младшим.

Много лет назад, когда мы делали фильм об Алексее Юрьевиче Германе, он рассказывал нам, как снимался отъезд поезда в “Двадцати днях без войны”. Герману был нужен особый, одному ему ведомый ритм движения камеры, следящей за отправлением железнодорожного состава. И он, Герман, находясь рядом с Валерием Федосовым, выдающимся оператором, нашептывал ему в ухо какие-то вроде бы стихотворные строчки, этакий vers libre, рождавшийся в голове у режиссера в ту минуту: “Прощайте, поезда,\ и вы, вокзалы,\ прощайте, люди в поездах…”. Ну, и так далее, в том же духе… Герман смеялся потом над своим стихотворчеством, однако признался, что это помогло ему добиться от Федосова нужного ритма движения камеры.

Я не знаю, как, какими средствами добивался от операторов Герман-младший нужного ему пластического решения, но он его добился. Визуальный ряд фильма “Под электрическими облаками” обладает мощной, завораживающей выразительностью. Стылые, покрытые редким колючим снегом пространства; большие холодные помещения, от которых веет неуютом; люди, общающиеся не напрямую друг с другом, а через обращение в камеру, в зал, будто прося моей, зрительской поддержки. Связи порушены, и единственное, что связывает героев, – это ощущение надвигающейся катастрофы. Такой предстает на экране наша Россия в 2017 году, и именно на этой дате настаивает автор фильма.

Семь новелл, из которых состоит картина, складываются в единое повествование – одни характеризуют его как роман, мне же по душе определение, сделанное самим Алексеем Германом-младшим на фестивальной пресс-конференции: к фильму надо относиться как к стихотворению. И, как в поэзии, тут не все поддается однозначному объяснению, но все (при зрительском желании, естественно) способствует пониманию.

В “Облаках…” Алексей Герман-младший сделал шаг вперед не только как творец, осмысляющий социальный раскол и моральный раздрай сегодняшней жизни, но и как режиссер. Его картина если и сконструирована, то – вдохновенно, в ней почти нет эстетической расхлябанности, он ставит перед собой сложные постановочные задачи и успешно решает их. Прежде всего это относится к выбору исполнителей. За исключением Мераба Нинидзе и снявшихся в крохотных ролях Чулпан Хаматовой и Анастасии Мельниковой, Герман-младший вывел на экран исполнителей совершенно неизвестных. Режиссеру, по его словам, были нужны люди без медийного прошлого, он искал лица, в которых была бы видна личность. И он их нашел. И сумел их актерский непрофессионализм компенсировать собственным режиссерским мастерством. Мизансцены, выбор крупности, деликатный монтаж – все это впору. Я, как зритель, нигде не натыкаюсь на faux pas.

И последнее. “Под электрическими облаками” – картина, которая снималась едва ли не шесть лет. Трудно снималась. Это копродукция России, Украины и Польши. И такой факт вселяет надежду. Значит, можно и вместе.

Ильдар ЖАНДАРЕВ

“Серебряный Берлинский Медведь” за лучшую режиссуру присужден постановщику фильма “Аферим!” Раду Жуде (Румыния). Эта картина представляется мне почти совершенной кинематографической конструкцией. Поэтому решение Жюри присудить его автору приз именно за лучшую режиссуру кажется абсолютно бесспорным. Ведь что есть режиссура, как не умение создать на экране свой особый мир и заставить зрителя пережить некое откровение?

История о том, как в середине девятнадцатого века некий румынский жандарм и его сын ищут беглого раба-цыгана, сначала воспринимается как попытка соединить исторический очерк нравов с вестерном. Как в вестерне, герои скачут, то и дело хватаются за оружие и ведут многозначительные, но скупые и суровые диалоги с теми, кто попадается на их пути. Слово “Аферим!” означает приветствие, с которым путники обращаются друг к другу. Много общих планов и бытовых деталей. Однако снято все на черно-белую пленку и это, казалось бы, простое решение меняет зрительскую оптику. Все приобретает значительность философского обобщения. Картина нравов недавнего прошлого заставляет задуматься о природе гуманизма (вернее, о природе отсутствия гуманизма) в нашей цивилизации. Финальная сцена расправы, которую учиняет над беглым рабом его хозяин, пожалуй, может считаться одной из самых непереносимо жестоких сцен в истории кино.

САМЫЙ НЕСПРАВЕДЛИВЫЙ ПРИЗ ЖЮРИ

Борис БЕРМАН

“Серебряный Берлинский Медведь” за лучшую женскую роль присужден Шарлотте Ремплинг, а “Серебряный Берлинский Медведь” за лучшую мужскую роль присужден Тому Кортни. Обе эти роли – в фильме английского режиссера Эндрю Хэя “45 лет”.

Не знаю, следили ли члены Жюри за критическим рейтингами в Screen International и в Der Tagesspiegel, но в обоих изданиях этот фильм как появился, так до окончания фестиваля и продержался на первой строчке. Кроме как коллективным затмением я назвать это не могу.

Сюжет в двух словах таков. Незадолго до 45-летия свадьбы Джефф (Том Кортни) получает письмо. В нем сообщается, что в Швейцарии найдено тело его бывшей возлюбленной Кати, погибшей в тамошних горах аж в 1962-м году. Судя по переживаниям Джеффа, Кейт (Шарлотта Ремплинг) понимает, что муж любил эту Катю и женился на ней лишь потому, что Катя погибла…

История, согласитесь, трогательная и таящая в себе немалые возможности для психологической нюансировки. Но ведь и Чехова можно пересказать в стиле “Экспресс-газеты”. Тут, конечно, не “Экспресс-газета”, но и не Чехов. Это точно. Эндрю Хэй, получивший известность гомоэротической драмой “Уикенд”, рассказывает историю о мороке прошлой любви в стилистике добротного телесериала: медленно, с массой деталей, которые давят, множатся, но их количество никак не переходит в качество. Отсюда и ложная многозначительность актерской игры.

Режиссер (он же и автор сценария) ничем не помогает ни Шарлотте Ремплинг, ни Тому Кортни, и они вынуждены работать, что называется, на мастерстве. Грустные взгляды, минорные интонации, скупая пластика – весь набор привычных штампов, помноженный на зрительские воспоминания о харизме актеров. Кто-то вспоминает Шарлотту Ремплинг в “Ночном портье” Лилианы Кавани или в “Вердикте” Сидни Люмета, кто-то – Тома Кортни в “Костюмере” Питера Йетса…

Увы, Эндрю Хэй – это Эндрю Хэй и ни разу не Сидни Люмет. Зато он умеет пользоваться забрендированными актерскими именами, и это, как показывает решение берлинского Жюри, приносит ему дивиденды.

А кому бы отдал эти призы я? – спросите вы. Мужской приз я бы отдал поляку Янушу Гайосу, сыгравшему в очень неровной и во многом вторичной картине Малгожаты Шумовской “Тело”. Гайос (он когда-то сыграл Янека в сериале “Четыре танкиста и собака”) играет тут следователя, разбирающегося в чужих жизнях, но не способного разобраться в собственной; актерская его работа академически точна и выразительна. А вот с призом за женскую роль на этом Берлинале я бы попал в тупик: ни одна работа не стала, на мой взгляд, откровением. Увы.

Ильдар ЖАНДАРЕВ

“Серебряный Берлинский Медведь” за лучшую режиссуру присужден Малгожате Шумовской, поставившей фильм “Тело” (Польша).

Часто на фестивальных просмотрах, когда на экране появляются финальные титры, берлинские зрители, которым не понравилась картина, начинают презрительно гудеть “Бу-у-у!”. Желание последовать их примеру вызвало у меня решение разделить приз за режиссуру между румыном Раду Жуде (с его филигранным фильмом “Аферим!”) и полячкой Малгожатой Шумовской, которая представила тут картину “Тело”.

В 2013 году Малгожата Шумовска уже принимала участие в конкурсе Берлинале. Тогда ее драма “Во имя” о священнике, переживающем осознание своей гомосексуальности, получила приз Тедди, официальный специальный приз Берлинале, который особое жюри присуждает картинам, связанным с проблемами ЛГБТ-сообщества. Фильм “Во имя” подкупал четкой выверенностью авторской интонации – одновременно отстраненной и заинтересованной.

В фильме “Тело” такой гармонии не наблюдается. Желание пооригинальнее рассказать довольно банальную историю о том, как трудно отец и дочь находят общий язык после смерти матери, оказалось ловушкой, из которой режиссер не смогла выбраться. Стресс утраты спровоцировал у дочери анорексию, которую она пытается преодолеть на занятиях групповой терапией. Отец страдает, не зная, как ей помочь.

Эту нехитрую драматическую коллизию Малгожата Шумовска (она же соавтор сценария) решила усовершенствовать элементами черной комедии. Дама, ведущая занятия групповой терапией, оказывается адептом спиритизма и, к тому же, неудовлетворенным “синим чулком”, постель она делит с гигантским псом… Страдающий же отец получает профессию следователя, ежедневно выезжающего на осмотр разнообразных трупов. Здание сценария под весом этих архитектурных излишеств начинает явно крениться. Шумовска очевидно тяготеет к стилистике Ульриха Зайдля (я имею в виду знаменитую трилогию “Рай: Надежда. Вера. Любовь”), но если выдающийся австриец добивается художественного объема выверенным минимализмом, то польская постановщица пытается брать обилием деталей, не заботясь об их мотивировке. Однако членам Жюри эта очевидная избыточность совершенно необъяснимым для меня образом пришлась по вкусу.

Берлинские зрители. Фото авторовСАМЫЙ НЕДООЦЕНЕННЫЙ ФИЛЬМ

Борис БЕРМАН

“Эйзенштейн в Гуанахуато” Питера Гринуэя.

Слухи об этой картине стали распространяться в России за несколько месяцев до Берлинале: Госфильмофонд отказался принимать участие в создании фильма об Эйзенштейне, ибо обнаружил в сценарии Гринуэя намеки на нетрадиционную сексуальную ориентацию великого советского режиссера. Но, оказалось, все не совсем так. Не в смысле ориентации, а в смысле фильма: Гринуэй намеревался заручиться поддержкой Госфильмофонда для следующей своей картины – “Рукопожатие Эйзенштейна”. Но если московские чиновники увидят “Эйзенштейна в Гуанахуато”, ни о какой перспективе копродукции даже и мечтать не стоит.

“Эйзенштейн в Гуанахуато” – это свободная (во всех смыслах) фантазия Гринуэя о человеческой и творческой природе таланта Сергея Эйзенштейна. Основываясь на знаменитых эротических рисунках Эйзенштейна, Гринуэй выдает свою версию пребывания советского режиссера в Мексике в 1931 году. Туда он, как известно, отправился вместе с Григорием Александровым (в качестве сорежиссера) и оператором Эдуардом Тиссэ для съемок революционной эпопеи “Да здравствует Мексика!”. Однако в фильме Гринуэя Александров и Тиссэ промелькнут пару-тройку раз, основным же героем (наряду с самим Эйзенштейном) станет гид и переводчик Паломино Каньедо. Именно Каньедо (как бы это помягче сказать?) раскрепостит 33-летнего режиссера, что позволит Эйзенштейну (по версии Гринуэя) понять свою сексуальность.

Понимаю, что в таком изложении картина Гринуэя выглядит как скабрезный анекдот, но поверьте: при всей своей откровенности (я бы даже сказал, мега-откровенности) картину нельзя упрекнуть в скабрезности. “Эйзенштейн в Гуанахуато” – это высказывание свободного человека, это, если угодно, объяснение в любви к гению.

Гринуэй, не исключено, отдает себе отчет в том, что предпринятое им погружение в анализ сексуальности Эйзенштейна может шокировать многих, однако английский мастер ориентируется, как мне кажется, на тех зрителей, которые лишены шор и способны увидеть в биографии русского режиссера не сексопатологический казус, а человеческую драму, связанную напрямую и с драмой его творчества.

Оттого, что почти век назад Анна Кашина-Евреинова написала “Подполье гения” – книгу о сексуальных источниках творчества Достоевского, любовь народная к автору “Преступления и наказания” нисколько не уменьшилась. Так же, я думаю, нормальные люди после фильма Гринуэя нисколько не утратят интерес ни к «роненосцу “Потемкин”», ни к “Ивану Грозному”…

Жаль, что берлинское Жюри обошло своим вниманием “Эйзенштейна в Гуанахуато”, не оценило ни режиссерский темперамент Гринуэя, ни его азартную кинематографическую фантазию. А я, когда смотрел нового Гринуэя, вспоминал его шедевр “Повар, вор, его жена и ее любовник”. Четверть века прошло, а мастер все так же полон сил.

 Ильдар ЖАНДАРЕВ

“Виктория” (Германия), режиссер Себастьян Шиппер.

“Серебрянного Берлинского Медведя” за выдающийся художественный вклад с операторами фильма Алексея Германа-младшего разделил оператор немецкой картины “Виктория” норвежец Стурла Брандт Гровлен. Жюри оценило то, что картина, которая длится почти два с половиной часа, снята одним планом. Но если награда оператору совершенно заслуженная, то отсутствие в списках призеров режиссера этой картины кажется мне явной несправедливостью. Ведь то, что снял оператор, должен был придумать и реализовать режиссер. Это, на мой взгляд, очевидно.

Себастьян Шиппер, прежде чем написал сценарий и снял по нему “Викторию”, снялся как актер в знаковых для современного немецкого кино фильмах “Беги, Лола, беги” и “Принцесса и воин”. Влияние такого кино чувствуется и в интонации, с которой говорит со зрителем “Виктория”. Эта картина о том, как испанка Виктория, выходя из ночного клуба, знакомится с тремя берлинскими шалопаями. Вместе они проведут остаток ночи, гуляя по городу. А рано утром будут вынуждены (да, да, именно так диктует сюжет) ограбить банк. Беззаботная болтовня и флирт уступят место трагедии.

Камера, найдя Викторию в начале фильма на клубном танцполе, не оставляет ее ни на минуту, и все происходящее зрители видят ее глазами. Работа оператора действительно виртуозна: он превращает зрителя в почти соучастника общения героев. Себастьян Шиппер, поставив перед собой сложную задачу снять фильм одним планом, добивается от артистов невероятной достоверности. Исполнительница главной роли Лая Коста рассказала на пресс-конференции, что на съемках артистам пришлось много импровизировать, и с этой импровизацией на экран ворвалось живое дыхание сегодняшних берлинских улиц.

Это дыхание ощущается как дыхание единой Европы: Виктория – испанка и не говорит по-немецки, но это не мешает ей работать в берлинском кафе. Со своими новыми приятелями она общается на смеси английского, немецкого и языка жестов. При этом они не просто понимают друг друга – они находят общий язык. Выходит, что в едином культурном и цивилизационном пространстве сегодняшней Европы нет проблемы языковых барьеров. Но обретение общего языка не исключает того, что Пушкин определил как страсти роковые. И режиссер “Виктории” нашел художественные средства, чтобы заставить зрителя поверить в эти страсти. Жаль, что Жюри не оценило неординарную работу Шиппера.

САМОЕ БОЛЬШОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ БЕРЛИНАЛЕ-2015

 Борис БЕРМАН

“Рыцарь кубков” Терренса Малика.

Впервые за десятилетия пребывания на Берлинале я увидел, как после пресс-показа перекрыли все входы в зал для пресс-конференций: биток, тотальный биток…

Какова же сила бренда, – подумал я, глядя на эту толпу страждущих, – какая же многочисленная, прошу прощения, секта взращена этим брендом. На мой взгляд, новый фильм Малика – это, если называть вещи своими именами, вопиющая гламурная нудятина,

“8 1/2” для прокаженных, жизнь сложная штука, Волга впадает туда, куда надо, а ноги растут известно откуда…

Размышлениями вот такого примерно масштаба делится автор, отправляя главного героя (Кристиан Бейл) то в роскошные апартаменты в стиле хай-тек, то в холлы люксозных гостиниц, то в пустые пространства съемочных павильонов, а чаще всего – на пляжи. О, сколько пляжей в этом фильме, сколько раз Рик (так зовут героя Кристиана Бейла) бросается в воду в своих дизайнерских костюмах, с какой неистовостью он погружается в океанскую пучину, держа в объятьях разных своих подруг – то Фриду Пинто, то Терезу Палмер, то Натали Портман…

Правда, одна женщина Рика – бывшая жена, которую играет Кейт Бланшетт, – в купаниях не участвует; она врач, лечит едва ли не прокаженных, и язвы, натурально явленные крупным планом, призваны, как я понимаю, послужить контрастом к той лишенной высшего смысла жизни, которую ведет Рик, сценарист и еще вроде бы писатель.

Экзистенциалочка – так, кажется, называют теперь фильмы, где речь пытаются вести о смысле жизни. Грубовато, конечно, но точно. Я бы еще добавил: пригламуренная экзистенциалочка. Гламур в актерских позах (игрой я эту работу намеренно не называю), гламур в монтажных склейках, гламур в мизансценах.

“Сделайте нам красиво!” – требовал персонаж “Бани”. На этот призыв откликались многие. Откликнулся и Терренс Малик. Почему? Ума не приложу…

Ильдар ЖАНДАРЕВ

“Дневник горничной” (Франция), режиссер Бенуа Жако.

Новая экранизация знаменитого романа Октава Мирбо “Дневник горничной” была одним из самых ожидаемых фильмов Берлинале этого года. Он интриговал не только темой, но и именами режиссера и исполнительницы главной роли. Служанку сыграла Леа Сейду, взволновавшая синефилов отважной откровенностью интимных сцен в “Жизни Адель” Абделатифа Кешиша. В новой картине публика ждала не менее смелых эротических экспериментов, благо сюжет Мирбо к этому более чем располагает. В свое время этот роман, написанный в самом начале двадцатого века, экранизировали и Жан Ренуар, и Луис Бунюэль. Если Ренуар вслед за автором романа добросовестно исследовал нравы провинциальных буржуа, то Бунюэль на этой основе создал собственное причудливое готическое сооружение, украшенное наваждением различных перверсий и пороков.

В двадцать первом веке с испанским гением кинематографа отважился посоперничать французский режиссер Бенуа Жако. В 2012 году он уже участвовал в берлинском конкурсе с фильмом “Прощай, моя королева”. Тогда жюри проигнорировало эту вялую экранизацию романа Шанталь Тома о последних днях Марии-Антуанетты. Зато на родине “Прощай, моя королева” удостоилась нескольких “Сезаров”, и Бенуа Жако приступил в этом году к штурму вершин берлинского конкурса в ранге весьма авторитетного режиссера.

Увы, ожидания не оправдались. Поражает холодная бесстрастность, с которой Бенуа Жако переносит на экран сюжет о горничной, проникающей в тайны и пороки своих хозяев. И пороки, и тайны эти, увиденные глазами современного зрителя, выглядят настолько мелкими, что не достойны никакого обличения, да и, вообще, не вызывают никаких чувств. Леа Сейду на протяжении всего фильма ни разу, похоже, не изменила выражения лица, чем вызвала недоумение и жюри, и публики. На холодность и бесстрастность, избранные в качестве художественного приема, Берлин дал достойный ответ – ни призов, ни аплодисментов.

ФИЛЬМ, ПО КОТОРОМУ МНЕ ЗАПОМНИТСЯ БЕРЛИНАЛЕ-2015

Борис БЕРМАН

“Виктория” Себастьяна Шиппера.

Я люблю такое кино. Кино с драйвом, кино, затягивающее с первой минуты и не отпускающее до последнего мгновения. Кино, в котором нет затертых лиц, и для каждого актера, пусть даже и совсем мне не известного, драматургией определено свое, отнюдь не служебное место: всем пятерым исполнителям сценарий дает возможность развития – от завязки до кульминации. Каждый поступок, каждая деталь характера – все мотивировано, нет ничего лишнего, проходного, и такая плотность драматургии зачаровывает. За актерами невероятно интересно следить, хочется их разгадывать.

Я вижу виртуозность режиссуры и актерской работы, ведь фильм (как уже сказал выше мой коллега Ильдар Жандарев) снят без склеек, одним планом. Но, не будучи профессионалом, не могу и представить себе ту меру сложности, которую поставил перед собой – и блестяще реализовал – Себастьян Шиппер и его команда.

И есть еще один герой в “Виктории”, герой невероятного обаяния. Это Берлин. Я узнаю его улицы, его перекрестки, неповторимую геометрию его разновременных архитектурных ансамблей, но в фильме вся эта берлинская гармония лишена туристического лоска – город дышит, живет, страдает… И от этого он становится еще ближе. Я бы сказал роднее, но боюсь быть неверно понятым.

Ильдар ЖАНДАРЕВ

“Эльзер” Оливера Хиршбигеля.

Всегда в фестивальной программе Берлина находится место какому-то открытию. Чему-то, с чем пока еще не сталкивался, с чем на долгие годы будут связаны календарные даты первого просмотра. Чаще всего это фильмы или актерские работы. В этом году таким, потрясшим меня открытием стал исторический факт, положенный в основу сюжета немецкого фильма “Эльзер”.

Режиссер Оливер Хиршбигель знаком отечественному зрителю по фильму “Бункер” о последних днях Гитлера. В новой картине он продолжает исследовать историю нацистского режима. На этот раз на экран перенесен удивительный эпизод. В 1939 году немецкий плотник Георг Эльзер в одиночку подготовил и осуществил покушение на Гитлера. Он сумел заложить взрывчатку в мюнхенской пивной, где Гитлер выступал перед ветеранами партии в каждую годовщину пивного путча. Взрыв прогремел спустя 13 минут после того, как фюрер закончил выступление и покинул здание. Эльзер был арестован и после расследования помещен в концлагерь, а затем в апреле 1945-го года, за месяц (!) до капитуляции Германии, расстрелян.

Собственно, фильм Хиршбигеля ограничивается изложением этих фактов самым традиционным – с точки зрения кинематографа – образом. Все очень добротно и точно. А вот гений кино режиссера в этой работе явно не посетил. Не стал невероятный сюжет поводом для художественных откровений. Но сам факт, что человек в одиночку осмелился совершить покушение на диктатора, установившего один из самых тоталитарных режимов, – этот факт не может не будоражить. Только представьте – человек без инструкций, без помощи, без поддержки сумел достать взрывчатку, собрал часовой механизм взрывателя, проник в помещение, где должен был выступать Гитлер, заминировал здание. И все это – в одиночку! Остается надеяться, что эта история еще дождется достойного кинематографического воплощения и, кто знает, может еще раз попадет в программу какого-то из будущих Берлинале.

 ПАРА СЛОВ О ЗРИТЕЛЯХ БЕРЛИНАЛЕ-2015

Зрители – это, на наш взгляд, самое большое достижение Берлинале. Вот картинка, которая, что называется, как в капле воды. Время – начало десятого, вечер. После какого-то просмотра мы, чтобы не замерзнуть на злом ветру, бредем к входу в подземку через торговый центр “Аркады”. Там в центре первого этажа – билетные кассы Берлинале. И около касс уже очередь. Правда, своеобразная – на полу, кто со спальными мешками, кто с какими-то подстилками теплыми. Лежат, сидят, болтают, кто-то вяжет… Они ждут, когда завтра утром откроется билетная касса. Они хотят быть первыми, они хотят купить билеты.

И так, как мы выяснили, каждый вечер из тех десяти дней, что длится фестиваль.

Аншлаги на всех сеансах. Про конкурсные показы и говорить нечего, залы полны. Наша коллега Елена Стишова расскажет читателям “Экрана и сцены” о русской коллекции, представленной на фестивальной афише Берлина; так вот на тех сеансах российских фильмов, где мы побывали, опять-таки аншлаги. Ну, ладно, скажете вы, в Берлине полно русских, поэтому наше кино и вызывает интерес. Тезис не бесспорный: в очереди в залы мы слышали, конечно, родную речь, но не она преобладала. Берлинский зритель смотрит и тайваньское кино, и швейцарское, и фильмы из ЮАР, из Чили, из Индонезии. Мы говорим о том, чему свидетелями были сами.

Такой зритель чужд ксенофобии. Кино для такого зрителя – источник информации о мире, который ему пусть и неизвестен, но – интересен. Этот мир не пугает его, и он, зритель, не станет ополчаться на этот мир, виня его во всех своих бедах.

Как же воспитать такого зрителя? Ответ может быть и многословным. Но мне по душе краткий: такой зритель может вырасти только в условиях толерантности, в условиях открытого общества.

Будем мечтать о таком зрителе.

Берлин – Москва

Борис БЕРМАН, Ильдар ЖАНДАРЕВ
«Экран и сцена»
№ 3 за 2015 год.