Сергей ДРЕЗНИН: «Трудность задачи лишь подстегнула»

Сергей ДРЕЗНИН
Сергей ДРЕЗНИН

Это случилось в Москве в конце ноября, на сцене Дома актера на Арбате – спектакль “Кабаре Терезин”, мюзикл о кабаре в еврейском гетто. Подлинная история: в городок Терезиенштадт под Прагой нацисты свозили как в “роскошный дом престарелых” именитых евреев – деятелей искусства в обмен на их состояния. Люди попадали в гетто. Еды почти не было, лекарств не полагалось. Из 140 тысяч человек выжило 11 тысяч. Но, несмотря ни на что, узники устраивали концерты, лекции, сочиняли стихи и музыку для кабаре. Нацисты продемонстрировали их “самодеятельность” комиссии Красного Креста, сняли пропагандистский фильм… после чего всех “актеров” отправили в Аушвиц. Тексты тех представлений частично сохранились и звучат в нынешнем спектакле, а музыку к ним написал композитор и художественный руководитель постановки Сергей Дрезнин.

– Есть вещи, о которых легче молчать, чем говорить. “После Освенцима поэзия невозможна” – широко известная сентенция. Страшно прикасаться к непостижимому, запредельному злу, переводить все в слова, в нашу людскую болтовню. Ты не боялся, когда брался за этот материал?

– Наоборот. Когда ко мне в Вене, где я тогда жил, пришел актер Александр Вехтер с идеей сделать спектакль o кабаре в гетто, где погиб брат его деда барон фон Вехтер, – причем, принес подлинные тексты Терезиенштадта, я подумал: вот здорово, почтим память погибших артистов, засмеемся их смехом, заплачем их слезами. Мое советское прошлое очень пригодилось: к нам тоже приезжала комиссия смотреть на счастливое перевоспитание трудом, на Беломорканал. Я много читал об искусстве в ГУЛаге, и считаю, эта тема мало у нас представлена. Трудность задачи лишь подстегнула – я знал, что в Терезиенштадте играли звезды, носители великой традиции кабаре Берлина и Вены, породившей таких титанов, как Брехт. Значит, надо быть на их уровне! В Вене критики отметили именно высокий уровень нашего исполнения. У меня были и личные причины: отец в годы борьбы с космополитизмом сидел (работал в шарашке), именно музыка помогла ему в разлуке с мамой, они как раз поженились.

 – Московская премьера – это, по сути, новый спектакль. А как играли “Кабаре Терезин” на Западе? Ты ведь тогда и сам участвовал в представлениях – аккомпаниатор в потертом фраке. Почему тебя нет в новом спектакле?

– Ну, из Нью-Йорка далеко ехать, и зачем? Ведь на сцене играет бэнд под руководством Анны Петуховой, ведущей пианистки Театра мюзикла. Зато я сделал все аранжировки, звучит как в 1930-40-х годах! А на Западе традиция кабаре жива, публика способна полтора часа смотреть на двух актеров и пианиста. Так, в строгой форме кабаре, мы играли в Вене. Видимо, этот материал нужен публике – и привлек продюсеров в Нью-Йорке и Париже, где я жил. В России руководство фонда Еврейского музея и центра толерантности и Виктор Вексельберг предложили мне сделать полноценный спектакль. Режиссер Нина Чусова, с ней мы уже работали над большими проектами “Екатерина Великая” и “Яма”, написала сценарий, основанный на документах и свидетельствах очевидцев. Современные технологии в спектакле помогают создать тот зыбкий мир, где жизнь в любой момент может оборваться, и поэтому так ярки моменты радости.

 – Спектакль потрясает, но он прекрасно легок. И очень точно выверен. Нет нагнетания ужаса, персонажи очерчены стремительно, они очаровательно музицируют и пританцовывают, нотки печали вроде бы мимолетны, но они незаметно подключают зрительскую память – и в действие втягивается наше знание о Катастрофе. Тебе ничего не навязывают, но ты соучаствуешь, ты сам насыщаешь происходящее эмоцией. Эта выверенность, похоже, заслуга режиссуры Нины Чусовой?

– Нина всегда делает театр “здесь и сейчас”. Ведь у нашего зрителя – своя история, свои лагеря. Но девиз театра в Терезиенштадте: “все жанры, кроме трагедии”. Заключенные шли смотреть кабаре, чтобы забыться, оно дарило иллюзию нормальной жизни. А тексты высмеивали трудности лагерной повседневности, глупость и жестокость начальства, давали мощный заряд бодрости и оптимизма. “На обломках гетто мы восславим жизнь!” Единственным доступ-ным оружием был смех. Но в спектакле есть и трагичные номера.

– Актеры меня поразили. Как они поют и танцуют! Вернее, поют и танцуют их персонажи – при минимуме средств, почти без текста созданы трогательные образы, абсолютно убедительные характеры. Как ты нашел этих исполнителей?

– Мы провели подробный кастинг в несколько этапов; актеры исполняли номера из спектакля, a мы впервые слушали текст в переводе на русский. В каждом из участников есть это удивительное сочетание веселости и трагизма, готовность в любую секунду переключиться из одного в другое и дойти до крайних пределов в том и другом. Плюс какое-то ощущение ретро, как будто они сошли со старых фотографий.

– Нездешней нежности героиню Мириам Сехон зовут Ильзе Вебер – это реальный персонаж?

– Да, Ильзе жила в Чехословакии, писала по-немецки детские книжки, потом с мужем и маленьким сыном очутилась в Терезиенштадте. Когда муж получил направление в Аушвиц, она с сыном добровольно уехала за ним, там погибла. Позже муж издал 50 стихотворений Ильзе, которые обессмертили ее имя. Мириам Сехон изумительно поет разрывающее сердце “Письмо сыну”, не удержаться от слез. Другой потрясающий текст Ильзе актриса Мария Биорк не поет, а буквально обрушивает на зрителя – номер “Чистка картофеля”, абсолютный “полюс холода”. Оказывается, есть вещи пострашнее, чем смерть.

– Спектакль поедет на гастроли?

– Мы очень надеемся. Еще в апреле должны были играть премьеру, потом показать “Кабаре Терезин” в Вене, на гала-вечере, посвященном 75-летию освобождения Аушвица. Надеюсь, жизнь вернется на круги своя, сыграем и в Вене, и в других городах. А пока – будем на высоте, поучимся героизму у тех, кто буквально в преддверии ада, лишенные всего, с таким энтузиазмом отдавались искусству, заражая радостью своих собратьев по несчастью и не поддаваясь унынию.

Беседовала Елена ЛЕВИНСКАЯ

«Экран и сцена»
№ 23 за 2020 год.