Режиссеру-документалисту Александру ГУТМАНУ исполнилось бы 75 лет. 17 февраля 2016-го его не стало. В память об Александре Ильиче – материал о его фильме “Фрески”, снятом в 2002-м. О фильме, который сам в каком-то смысле память.
Документальный фильм “Фрески” начинается с надписи: “В XX веке Армения пережила две страшные трагедии – геноцид и землетрясение. А тут еще, как снег на голову – независимость. В результате страну покинуло более миллиона человек”.
Потом долгий план – пустынная улица, ветер гуляет в деревьях, гонит листья, мусор; лишь мальчик с тележкой появится в кадре и выйдет из него, и снова улица пустынна.
Потом перезвон колоколов. Потом небо – голубое, в густых белых облаках. В небесную высь улетают души ушедших из этого мира. Под небом живут. И неба в этом фильме много. А еще в нем – горы и камни. Горы окружают эту страну. Горы тянутся к небу. Из камня – дома. Из камня – храмы. Память тоже из камня.
Тогда, в 1988-м, землетрясением был разрушен город Гюмри, где спустя тринадцать лет Александр Гутман снимал “Фрески”. Надгробных плит на местном кладбище, пожалуй, больше, чем домов на городских улицах. Здесь, на кладбище, работает Гарник. Вернулся из Персии, из Тегерана, куда пришлось бежать от невзгод (судя по тому, что называет страну не Иран, а Персия, – бежала его семья давно, во время геноцида, он был мальчишкой). Говорит, что вернулся не потому, что там плохо, а здесь хорошо – чего уж хорошего… – просто здесь родина. Умереть он хочет на родине.
Вот оно ключевое слово – родина! Кажущееся старомодным. Сейчас звучнее стало понятие человек мира. А понятие родины, оказывается, для кого-то осталось накрепко, может, на века. Особенно остро осознаешь это, когда видишь на экране могильщика Гарника, священника Татула, каменотесов Арута и Леву, подростка Варужа. Древнюю-предревнюю старушку, которая набирает воду и осторожно, чтобы не расплескать ее, спускается по каменным ступеням. Парня, который продает голубей – для жертвоприношений и свадебных церемоний. Женщину, что строчит на зингеровской машинке. Мальчишек, купающихся в фонтане. Дары земли на рынке – зелень, яблоки, арбузы; связку красного перца, висящую на стене.
Когда видишь, как горит очаг, раскатывается тесто, печется хлеб. Как Лева тщательно выбирает кепку – Гарнику подарок (“Я не взял с собой его голову, не могу примерить”). Как мужчины степенно пьют кофе (о! этот дурманящий кофе, сваренный в маленькой армянской кофейне), беседуют. Как парикмахер перешучивается с могильщиком: “Сегодня ты мой клиент, завтра я твой клиент. Гарник, похорони меня на сухом месте – у меня ноги болят от сырости”.
Как священник объясняет Варужу, что ему надо креститься, а в финале “Фресок” совершает обряд крещения – чисты помыслы, чисты поступки.
Ритм картины замедленный, тягучий. Камера долго и внимательно вглядывается в лица, в подробности простого, скромного, но не лишенного достоинства бытия, поднимается к небу, где кружит стая голубей, выпущенных новобрачными, плывет над землей. Землей, словно покрытой морщинами. На ней следы прошлого и настоящего. Какое оно – будущее? Кто знает?
Степенна и размеренна жизнь этих людей. В них воля, несгибаемость перед невзгодами, мудрость, пришедшие с веками.
Основной “съемочной площадкой” фильма стало кладбище. Гарник копает могилы, Арут и Лева обтачивают могильные плиты. Варуж убирает засохшие цветы, подметает. Но так, как показано кладбище, – это прибежище не только смерти, но и жизни.
Жизнь и смерть рядом. Граница между ними зыбкая. И разговор тут мужчины ведут шутливо-рассудительный: “Где будем отмечать день рождения Гарника?” – “Здесь и отметим. Лучше места не найти”. – “Не обидится?” – “Аего самого пригласим?”
День рождения Гарника друзья отмечают на кладбище. На бесхозном камне, еще не ставшем надгробием, раскладывают закуску. Надевают на Гарника подарочную кепку. Произносят тост: “Выпьем за тех, кто своим трудом зарабатывает на жизнь”. Не могут удержаться, подтрунивают: “Желаем здоровья твоей голове вместе с кепкой. Чуть велика, но ничего, с шерстяными носками носить будешь”.
Один из приятелей берет аккордеон – говорит, что впервые после землетрясения. Старинная армянская мелодия проливается над землей, улетает в небо. В вечность.
Елена УВАРОВА
«Экран и сцена»
№ 3 за 2020 год.