Последняя по времени картина Хирокадзу Корээда “Магазинные воришки” получила на Каннском фестивале-2018 “Золотую пальмовую ветвь” и была номинирована на премию “Золотой глобус” как лучший зарубежный фильм.
“То, что глубоко трогает сердце” – название главы из книги Сэй-Сёнагон “Записки у изголовья”.
“Наступил рассвет двадцать седьмого дня девятой луны. Ты еще ведешь тихий разговор, и вдруг из-за гребня гор выплывает месяц, тонкий и бледный… Не поймешь, то ли есть он, то ли нет его. Сколько в этом печальной красоты! Как волнует сердце лунный свет, когда он скупо точится сквозь щели в кровле ветхой хижины! И еще – крик оленя возле горной деревушки. И еще – сияние полной луны, высветившее каждый темный уголок в старом саду, оплетенном вьющимся подмаренником” – эти наполненные “печальной красотой” строки из “Записок у изголовья” будто и есть квинтэссенция японского мироощущения и японского искусства. Ее одной из первых выразила в литературной форме Сэй-Сёнагон, фрейлина императрицы Садато, в своей единственной книге “Записки у изголовья” еще в конце X века, в эпоху-”вершину” Хэйан (так называет эту эпоху Кавабата, подчеркивая ее невероятный рассвет).
Именно с этой книги отсчитывается рождение японского литературного жанра дзуйхицу (в дословном переводе “вслед за кистью”) – чистые спонтанность и импровизация, основанные на внезапно возникшем воспоминании, чувстве, мысли или увиденной бытовой сценке, иными словами на “том, что глубоко трогает сердце”.
«Собственно, всякое истинно японское искусство можно назвать “дзуйхицу”: и икэбана, и сады, и стихотворные цепочки – рэнга. Все повинуется кисти, все самоестественно, мастеру остается лишь соприкоснуться с душой предмета и настроить свое сердце в лад с сердцем того, что он захотел воплотить». Потому, наверное, и Ясунари Кавабата, получая нобелевскую премию в 1968 году за “мастерство рассказа, которое с необычайной чувствительностью выражает сущность японской души”, произнес речь в стиле “дзуйхицу”.
Потому осознанно ли, спонтанно ли, но Хирокадзу Корээда воплощает черты “дзуйхицу” в своем творчестве. И главным объектом “импровизации” для Корээды, начинавшего свой путь с “самоестественного потока” неигрового кино, становятся сама действительность и существующие в ней люди: семьи и, главным образом, дети. Дети, переживающие выбор родителей.
В “Магазинных воришках” (2018) дети пытаются приспособиться к новой семье. В картине “Каков отец, таков и сын” (2013) они наравне с родителями страдают из-за ошибки, совершенной при их рождении в роддоме. “Чудо” (2011) рассказывает историю братьев, разделенных разводом родителей. И, наконец, в фильме “Никто не узнает” (2004), одном из первых в фильмографии режиссера, в центре внимания оказываются дети, проводящие свои дни в ожидании мамы.
Красивая мама (Ю), от которой пахнет саке, очень поздно приходит с работы в тесную квартиру и с улыбкой ложится спать в окружении своих четверых детей. И только рано-рано утром при приглушенном солнечном свете, пока все еще спят, старший мальчик Акира (Юя Ягира) замечает, как скатывается по ее лицу слезинка, а потом тихо, со стороны наблюдает за ее исчезновениями и возвращениями. Его сестра Кёко (Аю Китаура) , видя маму после долгой разлуки, строго опускает глаза. Младшие Юки (Момоко Симидзу) и Сигэру (Хиэй Кимура) радуются подаркам и ее недолгому присутствию. Параллельно сюжетной линии разворачивается линия эмоциональных переживаний, притаившаяся во взглядах и аккуратных поворотах головы.
“Тихие фильмы” (так их называют кинокритики) Корээды требуют пристального внимания. Мир, в котором живут и который переживают его герои, он показывает “соно-мама” , “таким, какой он есть” (соно-мама – “видение вещей” такими, какие они есть в своем естестве), создавая иллюзию невмешательства, неигровой природы происходящего, потому что “все и так, само по себе соединяется этой извечной Красотой…”
Красотой детей, которые совершенно непринужденно появляются в кадрах, чаще всего запечатленных ручной камерой Ютаки Ямадзаки. Матери, которая исчезает. Солнечного света, который озаряет и пересвечивает их лица и очерчивает силуэты. Смены порядка и беспорядка, дня и ночи, цветения сакуры и ее увядания, радости и боли, лета, осени, зимы, весны и снова лета. Той красотой, которую японцы называют “мудзё-но би” – красотой непостоянства, мимолетности, что, в конце концов, оборачивается постоянством:
Цветы – весной.
Кукушка – летом.
Осенью – луна.
Чистый и холодный снег –
Зимой
(Догэн)
“Можно сказать, дзуйхицу рождаются из Пустоты – незацикленности сознания на чем бы то ни было, то есть – в Свободе” . Так, кажется, рождаются и фильмы Корээды. Из пустоты, из быта, из мельчайших деталей: будь то детские игрушки, лак для ногтей, мамино платье, квитанция за электричество или тарелка с супом. От первого до последнего кадра картины вещный мир рассказывает свою историю, указывая на течение времени и образуя вокруг героев своеобразную предметную “ауру”, эмоциональное поле привязанностей и тактильных ощущений.
Мама красит Кёко ногти ярко-красным лаком, а на следующий день уезжает. Уже в следующем эпизоде девочка рассматривает свои аккуратные руки, и мы мельком замечаем, что лак почти полностью стерся, а мама так и не вернулась. Когда она возвращается, Кёко берет со столика бутылек с тем самым лаком и случайно роняет его на пол. Мама злится, и в этот раз уходит навсегда. А засохшее ярко-красное пятно на полу становится для Кёко главным напоминанием о ее существовании и присутствии.
Самые важные детали Корээда маркирует крупностью, цветом, особой в контексте остального мира вещей фактурой, а иногда и звуками-шумами. Под звук, напоминающий колокольчик, падает с балкона и разбивается горшок с цветком. Громко скрипят розовые тапочки маленькой Юки. Тихо болтается в ее объятиях розовый плюшевый кролик. Игрушечный, лакированный, ярко-красный рояль, заменяющий Кёко настоящий инструмент, то и дело появляется на крупном плане…
Логика возникновения кадров с этими деталями в монтажных фразах и их визуальное наполнение отсылают нас к “кадрам-изголовьям”, являющимся неотъемлимой частью поэтики Ясудзиро Одзу, с которым Корээду сравнивают еще с тех пор, как он снял свой первый фильм. Этот термин, предложенный Ноэлем Бёрчем, является “свободной аналогией” литературному термину “слово-изголовье” (макура-котоба), обозначающему нечто похожее на “постояный эпитет”. Чаще всего это слово из пяти слогов; оно не может существовать само по себе, а служит лишь для преображения понятия из следующей строки (“С небес извечных, ни на миг не прекращаясь, дождь все идет…” – здесь словом-изголовьем является эпитет “извечный”, который чаще всего присоединяется в японской поэзии к словам “небо”, “облака”, “луна”, “дождь” и так далее).
Кэйноскэ Намбу еще до Бёрча назвал это кинематографическое явление “разделяющими кадрами” и сравнил их с занавесом в западном театре, готовящего зрителя к восприятию последующей серии кадров.
Одзу чаще всего использует в качестве “кадров-изголовий” пейзажи, Корээда – детали, чем доказывает свое близкое родство с другим режиссером “золотого века” японского кино, Микио Нарусэ, в “шомин-геки” (фильмы о современной жизни в японской классификации жанров) которого все действие переносится на уровень игры глаз персонажей и предметов быта, их окружающих. Но если у Нарусэ – к примеру, в фильме “Еда” (1951) – изображение блюдца, ботинок, пепельницы играет роль исключительно психологической детали, то у Корээды изображения-перебивки предметов быта становятся теми самыми “визуальными эпитетами”, несущими в себе скрытый эмоциональный заряд. В “Никто не узнает” мы сначала видим, как дети взаимодействуют с этими предметами, “осваивают” их, а затем, вслед за движением повествования, монтажной фразы, мысли режиссера, уже подходим к их значению, “душе”, притаившемуся “изначальному очарованию” .
И вдруг обыкновенные вещи начинают свой рассказ: одиноко стоящий игрушечный рояль кричит о несбывшемся, разбившийся горшок с цветком вызывает тревогу, а склонивший свою розовую плюшевую голову кролик и скрипучие детские тапочки сообщают о смерти. Она приходит с очередным рассветом и так просто встраивается в это извечное течение жизни, у которой, согласно буддизму, нет начала, а значит, не может быть и конца.
Что останется
После меня?
Цветы – весной
Кукушка – в горах,
Осенью – листья клена
(Рёкан)
Софья ШИГИНА
- Кадры из фильмов “Магазинные воришки”, “Никто не узнает”