В этом году сразу две постановки Алексея Франдетти были номинированы на “Золотую Маску” – “Микадо” в Свердловском академическом театре музыкальной комедии и “Суини Тодд, маньяк-цирюльник с Флит-стрит” в московском Театре на Таганке. Еще одна его работа, “История любви”, вошла в лонг-лист “Маски”. А спектакль “Суини Тодд” жюри фестиваля отметило за лучшую режиссуру в оперетте и мюзикле.

 

– Алексей, “Микадо”, комическая опера конца XIX века на японскую тему, в России известна тем, что когда-то Микадо в ней играл юный Станиславский. “Суини Тодд” написан спустя почти сто лет и широкой публике знаком преимущественно по фильму Тима Бертона. Как искали подход к столь разному материалу?

– Мне не очень интересно разговаривать на каком-то одном языке, в одной стилистике, – гораздо увлекательнее, когда задачи полярны. Мой любимый ритм – работать сразу над несколькими спектаклями, приходилось одновременно делать четыре и больше постановок. Классическую оперетту прежде называли комической оперой, но по сложности музыкального материала “Суини Тодд” к опере гораздо ближе. Хотя сам композитор Стивен Сондхайм назвал его “черной опереттой”. Такой вот перевертыш, и, наверное, есть что-то неслучайное в том, что я выпустил оба этих спектакля в одном сезоне. “Микадо” мы обозначили как оперетту-комикс, она решена в духе аниме. А что касается “Суини Тодда”, его иммерсивная форма родилась от бедности. Когда мы делали эскиз в Театре на Таганке в лабораторном проекте “Репетиции”, с костюмами помогла художник Анастасия Пугашкина, а в качестве декораций я предложил взять столы и стулья из буфета, поскольку ничего другого не было. Теперь это оформление монтируется на основной сцене театра двое суток.

– Вы познакомились с этим произведением благодаря фильму Бертона?

– Нет, гораздо раньше. В 2006 году мюзикл ставили в ГИТИСе, и меня попросили помочь с русским переводом либретто. Перевести я тогда ничего не смог, очень сложная музыка. Но “бацилла” Сондхайма в меня проникла. И спустя десять лет вернулся к “Суини Тодду”.

– Долго вынашиваете свои проекты?

– По-разному. “Эвита”, например, которую недавно выпустил в Екатеринбурге, появилась на свет очень быстро. Мюзикл “Казанова” рождался 18 лет: от первого импульса, что хочу поработать с пьесой Марины Цветаевой, до премьеры – опять же, в Свердловской музкомедии, она состоится в самом конце июня. Мне было 15 лет, когда я посмотрел цветаевское “Приключение” в ташкентском театре “Ильхом” под руководством моего первого мастера Марка Яковлевича Вайля. Именно ему я и посвятил свою постановку. В “Ильхоме” был блистательный драматический спектакль, и меня тогда зацепила эта пьеса. Она шла красной нитью через мою биографию – и продолжает идти. С однокурсницей Светой Ивановой мы делали из нее отрывок, показывались с ним в разные театры. С другим однокурсником Иваном Просецким начали писать мюзикл еще в институте. Потом поменялось несколько композиторов, несколько идей. И вот, наконец, долгожданная мировая премьера.

– Долгий же вы прошли путь.

– Да, и мне это непривычно. Люблю – ррраз, и на одном дыхании. А в “Казанове” для меня вообще много необычного. Это первое произведение, которое написали по моему заказу. Я впервые работаю не с лицензионным материалом и сам еще выступаю немножко в качестве драматурга. Осмелился влезть в текст Марины Ивановны Цветаевой – его было недостаточно для двухактного мюзикла. К тому же, у нее в конце повисает вопрос, ответ на который она дает в следующей пьесе “Феникс”. А меня интересовало именно “Приключение”, и заканчивать спектакль вопросом не хотелось. Мы попытались дать свои ответы. Музыку написал композитор Карлис Лацис. Что удивительно – он не знаком с пьесой Цветаевой в оригинале, поскольку по-русски не читает, а на латышский язык она не переведена. Но его музыка удивительно точно, на мой взгляд, попадает в атмосферу цветаевского стиха. Я очень рад, что познакомил Карлиса с Евгением Александровичем Писаревым. Они вместе выпустили “Кинастона” в Театре п/р Олега Табакова и “Влюбленного Шекспира” в московском Театре имени Пушкина. В последнем из них, кстати, должен был выйти и “Казанова”.

– Почему поменяли театр?

– Мы с Писаревым приняли обоюдное решение, что такую музыку нужно исполнять либо в полном объеме, либо не браться за нее вовсе. Приглашать большой оркестр в драматический театр накладно, а использовать фонограмму мне не хотелось. Но я очень люблю этот театр и надеюсь, однажды продолжу с ним сотрудничество.

– И будете ставить там именно мюзикл, а не драматический спектакль?

– Зачем делать то, в чем не силен? Именно в этом театре я три года назад выпустил мюзикл “Рождество О’Генри”, получил за него свою первую “Золотую Маску”. Моя карьера режиссера началась с мюзикла “Пробуждение весны”, который делал в “Гоголь-центре” по предложению Кирилла Семеновича Серебренникова и под его руководством. Кирилл вдруг поверил в меня как режиссера, хотя прежде я был актером и ничего никогда не ставил. А в драме у меня был один не самый удачный опыт, после чего решил, что больше в этом жанре работать не буду. Зачем быть плохим режиссером драматического театра, когда можно быть хорошим режиссером театра музыкального?

– Тем более что на этом поле совсем немного фигур?

– Новые фигуры будут появляться, несомненно. С радостью могу назвать молодого московского режиссера Антона Музыкантского, который “дышит мне в спину”. Он живет и учится в Лондоне, работать хочет в России, отлично знает и понимает жанр мюзикла и его любит. Он еще очень молод, но из него вырастет хороший режиссер. Я видел две его лабораторные работы. Одну из них, “Ближе к норме”, сложный мюзикл, получивший Пулитцеровскую премию, он вскоре должен выпустить на какой-то московской площадке. А еще он будет ставить в ГИТИСе спектакль с учениками курса Лики Руллы. Сам я следующей весной выпущу там “Дом Бернарды Альбы” со студентами и педагогами курса, Лика должна играть Бернарду.

– Вы не раз говорили, что на Западе артистов мюзикла учат иначе, и в этом их преимущество в жанре. Удается донести эту школу до своих студентов?

– Надеюсь, что да. Западные артисты весьма техничны, но в русском драматическом театре такой подход нередко воспринимается как недостаток. Мне же кажется, что артист мюзикла в первую очередь должен быть техничен – и не только в вокале, но и в драматическом мастерстве. Он должен выдавать эмоцию в соответствии с музыкой, понимать, чего от него хотят, уметь самостоятельно разобрать материал.

– Американские и английские мюзиклы известнее, чем, например, французские. Популярность этого жанра зависит от национального компонента?

– Конечно, зависит. Французские мюзиклы похожи на эстрадные шоу, они однотипны, хотя пишут их разные авторы. Это архискучно, и ставить их не хочется. А английские и американские – все-таки спектакли: там музыка, как в хорошей опере, двигает сюжет. Надеюсь, что и в России когда-нибудь появятся мюзиклы подобного класса. Сейчас же, не хочу никого обидеть, но все это, на мой взгляд, на уровне первых рост-ков, не более.

– Вы нередко обращаетесь к громким названиям с большой предысторией. Как преодолеть бэкграунд, стереотипы зрительского восприятия?

– Думаю, только одним способом – не стараться быть чересчур оригинальным и непременно выдавать новое. Если во главу угла ставить такую задачу – это путь к провалу. Я просто пытаюсь рассказать историю. Люблю понятный театр. Чтобы зритель не напрягался и не спрашивал себя, почему героиня здесь обливается водой на фоне унитаза – может, это какой-то символ? Мюзиклы и оперетты, как ни парадоксально, вообще гораздо сложнее поддаются современной адаптации, чем опера. Это молодой жанр – и очень конкретный. Можно было, наверное, сделать современную версию “Суини Тодда”, развернуть действие в сегодняшней Англии, а не в викторианской. Но тогда, думаю, потерялась бы его романтика. Или показать Эвиту в образе Ксении Собчак – но такой ход вульгарен. Тем более что это байопик, Эва Перон – историческая личность. Лучше просто рассказать людям понятную им историю. И когда начинаешь над этим работать, вдруг открывается масса неожиданного. В следующем сезоне у меня “Кандид” в Большом театре, “Стиляги” в Театре Наций, “В джазе только девушки” в “Школе драматического искусства” – очень интересно работать со всем этим разнообразным материалом. А осенью 2019-го в Московском областном ТЮЗе под управление Нонны Гришаевой выпущу свою самую любимую сказку – “Питер Пэн”. Действие будет происходить в военном госпитале в Шотландии, разбитом в поле, во время Второй мировой войны. Но столь оригинальный ход вызван, прежде всего, ограниченными технологическими возможностями – на маленькой сцене не полетаешь.

Беседовала Елена КОНОВАЛОВА

Фото Ю.БОГОМАЗА