Сверкающий дар

Фото Н.ЗАЙЦЕВОЙ22 января исполняется 100 лет со дня рождения театроведа, киноведа и театрального критика Татьяны Израилевны Бачелис.

 

Жизнь Татьяны Бачелис в искусстве была долгой и плодоносной. Она писала о многом. Ее книги «Федерико Феллини», «Шекспир и Крэг», «О символизме», ее работы о Станиславском, Чаплине, Мейерхольде, Висконти принадлежали к лучшему, что было сделано в нашем и мировом искусствознании. В ее труды вместилось искусство ХХ века в его вершинах и драматических коллизиях.

Книга «Шекспир и Крэг» – всеми признанный шедевр.

О Крэге у нас писали много, особенно о его связях с Россией и о его «Гамлете» 1911 года в МХТ. Но никто так глубоко и так тонко не смог ощутить саму природу этого художника, как Татьяна Бачелис. Как она умела передать сущность этой блистательной и победоносно эгоистической личности. Как она любовалась его надменным дендизмом и нас, ее читателей, заставляла им любоваться. Но главное – она смогла с неопровержимой точностью растолковать смысл театральной революции, совершенной гениальным визионером.

Всю жизнь занимаясь французской культурой, преклоняясь перед красотой итальянского искусства, она все же с какой-то особенной, непередаваемой нежностью относилась к Англии и англичанам – не только к бунтарям вроде Крэга, но и к традиции, против которой он восставал. «Мои милые викторианцы», то и дело твердила она во время нашего английского путешествия. И, бродя с нами по Лондону, искала, находила и с жадностью всматривалась в монументальные памятники времен королевы Виктории. Она говорила о них с такой пылкой любовью, что мы немедленно забывали о том, что к этим символам имперской мощи принято испытывать демократическое презрение. Уверенная в себе сила – да, но смотрите, сколько в ней света: это вам не бисмарковский рейх. Вероятно, только умные психологи смогли бы объяснить приверженность пылкой ревнительницы авангарда и всяческой новизны в искусстве к викторианскому миру величавого покоя и несокрушимой прочности.

Когда Татьяне Израилевне стало уже за восемьдесят, никому бы и в голову не пришло назвать ее старухой. Она до конца оставалась совершенным воплощением женственности. Как обольстительно она смеялась! Кто слышал ее смех, никогда его не забудет, как не забудет и ее прекрасное лицо, даже в смерти сохранившее благородную красоту. Тех, кто мало ее знал и не привык к ее пленительной экстравагантности, могли поразить ее неожиданные (иногда для нее самой) жесты. Кто, кроме нее, был способен, стоя на вершине холма Святого Франциска в Ассизи и глядя на расстилающуюся у его подножия долину, вдруг встать на колени, преклониться перед божественной красотой Умбрии. Или, принимая английских гостей, она привела их в остолбенение, подняв тост за победу британского оружия в фолклендской войне, которая шла в те дни. Англичане, у которых было принято возмущаться имперской политикой Тэтчер, чуть не упали в обморок, услышав такое в столице мирового социализма.

Дело было, разумеется, не в экстравагантности, как бы она ни была обаятельна, но более всего – в гипнотической силе и яркости всей ее неповторимой личности.

Татьяна Бачелис осталась в истории искусства как блистательно одаренный исследователь, чья мысль была способна проникать в самые заповедные области мирового искусства.

Она много писала о трагедии, о трагическом искусстве двадцатого столетия – от первых его лет до времен недавних, от Крэга до Сартра, Феллини и Любимова. Бачелис любила писать о трагедии, может быть, именно потому, что все ее существо было проникнуто беспримесно мажорным утверждением бытия, почти биологическим – и вместе с тем интеллектуально выверенным и глубоко осознанным – приятием существования во всем его драматизме, способностью с уверенной и веселой силой этот драматизм преодолевать. Судьба посылала ей многочисленные испытания, всяческие несчастья и недуги, но она, как никто иной, умела с отвагой и великолепным презрением отстранять их от себя, словно не замечая их присутствия, или, по крайней мере, делая так, чтобы другие их не замечали – кто знает, чего это ей стоило.

В глазах Татьяны Бачелис искусство, художественное высказывание всегда было актом надежды, торжества над небытием – даже когда художник кричит о трагической безнадежности. На сцене из-за перекошенной страданием маски Гамлета вечно выглядывает невозмутимо уверенное в своем всесилии и бессмертии лицо Арлекина. Гамлет и Арлекин, эти два воплощения сущности театра, стали главными героями всего творчества Бачелис. Эти два имени дали заглавие сборнику ее статей, вышедшему спустя годы после ее смерти.

Ей был дарован огромный талант – профессиональный и человеческий. Он светится, сверкает в каждой написанной ею строчке. Той же покоряющей грацией одаренности были полны каждое ее движение, каждое сказанное ей слово. Это подтвердит каждый, кому досталось счастье общения с ней.

Можно сказать, что свою долгую и трудную жизнь Татьяна Бачелис прожила с истинным блеском. Но, может быть, еще важнее, что она прожила ее с замечательным мужеством и достоинством.

Алексей БАРТОШЕВИЧ
Фото Н.ЗАЙЦЕВОЙ
«Экран и сцена»
№ 2 за 2018 год.