Высоцкий своевольный

Владимир Высоцкий в Театре на Таганке. 1971 г.25 января Владимиру Высоцкому исполнилось бы 80.

Владимир Высоцкий принадлежал и не принадлежал Таганке, хотя бы потому, что одну из лучших своих ролей, роль Лопахина, он сыграл в спектакле Анатолия Эфроса “Вишневый сад” – в манере, Таганке чуждой.

Но так же Владимир Высоцкий принадлежал и не принадлежал театральному искусству, поскольку самую знаменитую роль, роль Жеглова, сыграл в кино, в фильме “Место встречи изменить нельзя”, много лет не теряющем популярность.

И наконец, Владимир Высоцкий принадлежал и не принадлежал самой этой актерской профессии, поскольку во всем мире, не только у нас, его знают как певца и поэта.

Совсем не частый пример своевольной творческой личности, не желающей вмещаться ни в какие профессиональные границы, ни в какие художественные стереотипы. Способность в одно и то же время играть и Гамлета, и Жеглова.

Пример не просто редкий, но и удивительный, и можно ли представить себе Павла Мочалова, далекого предшественника Владимира Высоцкого, в роли охотника за бандитами? А Высоцкого почему-то можно. Обе главные роли как-то естественно живут в нем, отчасти объясняя друг друга.

О роли Высоцкого в фильме Станислава Говорухина “Место встречи изменить нельзя” ярче и глубже всех нас написал коллега и поэт Борис Тулинцев (статья “Смерть Глеба Жеглова” напечатана в его книге “Тихий город”). Я же поделюсь соображениями более простыми. В фильме у Жеглова Высоцкого (а, может быть, лучше сказать: у Жеглова Говорухина, ныне известного своими взглядами думского депутата) не один, а два антипода, два противника – бандит Горбатый, в блистательном исполнении Армена Джигарханяна, и интеллигентный врач Груздев, в поразительно нервном исполнении Сергея Юрского. “Вор должен сидеть в тюрьме” – всем известные слова Жеглова, великий императив его деятельности и его жизни. А вот слова, им не произнесенные, хотя и могли бы стать произнесенными в качестве второго императива: “интеллигент должен сидеть в тюрьме, там ему место”. И если с бандитом Жеглов–Высоцкий борется с оружием в руках, то интеллигента-профессора он стремится морально уничтожить презрительной улыбкой. О, эта презрительная улыбка Жеглова–Высоцкого! Она действительно способна убить и чуть ли не убивает доктора Юрского, столько в ней немилосердной безжалостности, столько в ней превосходства. Жеглов вынужден выпустить на свободу своего интеллигентного врага, но ведь еще только 1945 (или 1946) год, а 1949 год, год погрома советской интеллигенции, наступит скоро. Ждать недолго.

Роль бескорыстного и бесчеловечного антиинтеллигента Жеглова Высоцкий играл вдохновенно. Но так же вдохновенно он играл Гамлета, по-видимому, первого интеллигента в театре нового времени, театре нашей эпохи. Хотя само слово “интеллигент” в данном случае совсем недостаточно, да и не вполне точно. Гамлет Высоцкого,

Гамлет с гитарой в руках, прежде всего уличный певец (каким был молодой Брехт и каким мог быть, а, может быть и был, молодой Шекспир), уличный певец, по воле случая и по злой усмешке судьбы, попавший во дворец, где место не пению, а злодейским убийствам. Тут та же злая усмешка, которая появлялась у Жеглова Высоцкого на лице, когда он смотрел прямо в лицо профессора Юрского, Юрского-интеллигента. Но здесь она была обращена на самого Гамлета–Высоцкого, и здесь Высоцкий играл великое жизненное злосчастье. Быть певцом в Эльсиноре – что может быть оскорбительнее, что может быть грустнее? Такова судьба Гамлета-певца, но такова же судьба самого Высоцкого, певца и поэта. “Быть или не быть” – вопрос, поставленный им обоим.

“Быть или не быть” – вопрос, обращенный ко всем русским поэтам, и начинающим, и великим. “Гамлет” в постановке Юрия Любимова игрался на той сцене, где Высоцкий читал стихи и Маяковского, и Есенина, но и Павла Когана. Судьба русских поэтов вошла и в шекспировский спектакль. Надо лишь вспомнить, как он, Гамлет–Высоцкий, произносил убийственно трудный конец своего монолога: “вот в чем вопрос” – и слово “вопрос” взметалось куда-то вверх, точно усеченное, точно обрубок обезглавленной фразы. И надо слышать всю мучительность монолога. Мука и бешенство, бешенство и мука – два состояния Гамлета-певца. А вот у Высоцкого-певца диапазон эмоций был, конечно же, гораздо шире.

В “Борисе Годунове” Юрия Любимова, замечательном спектакле Таганки, безмолвствующий народ получил-таки свой голос: удивительные старинные песни пел хор Дмитрия Покровского, и это создавало еще один художественный текст, наряду с пушкинским словесным и любимовским режиссерским. А за стенами театра, и даже очень далеко от него, этим голосом, голосом безмолвствующего народа (а в некоторых случаях – случаях иронического пения – и голосом хитрой многоглаголящей алкашни), стал голос Владимира Высоцкого, почти всегда хриплый, почти всегда проникновенный. Он пел свои театрализованные мучительные и музыкальные монологи. В основе тоска, фольклорная тоска, как в русском романсе, “большая тоска”, как в главной пьесе Островского. Но рядом веселье и нестертые слова о мужском мужестве и братстве.

Вадим ГАЕВСКИЙ
  • Владимир Высоцкий в Театре на Таганке. 1971 г.
«Экран и сцена»
№ 1 за 2018 год.