Дворец памяти

Фото Eric Labbe“887” – назвал свой моноспектакль, показанный на XIII Международном театральном фестивале имени А.П.Чехова, канадский режиссер Робер Лепаж, конечно, не случайно. Это номер дома по авеню Мюррей в Квебеке, где Лепаж провел свое детство. Воспоминания понадобились, когда его – уже актера и почетного гражданина – пригласили прочесть наизусть на мемориальном вечере, посвященном знаменитой “Ночи поэзии” франкофонного Квебека, стихотворение-манифест Мишель Лалонд “Speak white”. А стихотворение никак не училось. Почему?

“Speak white” – реплика колонизаторов, требующих от рабов и прочих цветных говорить по-белому, то есть на правильном языке. Лалонд в 1968 году написала гневный текст, направленный против любых узурпаторов, навязывающих свою правильность побежденным, угнетенным и зависимым. Лепажу разящие строчки никак не давались. Ему посоветовали мнемоническую технику “дворец памяти”: представить себе хорошо знакомое пространство и мысленно расселить по разным его уголкам фрагменты текста, а потом бродить по этим закоулкам. Лепаж представил себе родной дом.

И 887-й появляется на сцене. Он чуть выше рассказчика. Все четыре этажа с балконами. Восемь квартир. Зажигаются окна-мониторы, там жизнь: дети играют, кто-то развешивает белье, кто-то скандалит. Лепаж, знакомя нас с соседями, не может их просто перечислить: как только называет имя, так за этим сразу столько историй, целый мир. И у каждого свой язык со своим акцентом. “Speak white”? Значит чисто, без акцента, без своих особенностей, без себя, своего мирка и мира? – Нет. “Дворец памяти” Лепажа все эти миры хранит. А 887-й порядковый номер не дает нам забыть, что таких “дворцов” только на авеню Мюррей сотни.

Одним движением руки рассказчик поворачивает стену дома, за ней оказывается кухня, где герой готовит чай приятелю. Еще один поворот – спальня, здесь на простыне, спущенной со второго яруса детской кровати, видны тени самого Лепажа и его маленькой сестры, готовящих домашний спектакль. Еще поворот – огромный экран, на нем рисунок мозга и его изменений при болезни Альцгеймера, которой страдает бабушка героя. Еще – гараж, где отец-таксист горюет в одиночку, узнав, что его мать умерла. Еще – большая площадь, здесь кукольная толпа ждет приезда генерала Де Голля. Рассказчик устанавливает видеокамеру на игрушечную машинку. Она быстро проезжает мимо приветствующих президента Франции людей, и на большом экране отражается смазанная полоса толпы без единого лица. Лепаж останавливает время, отматывает его вспять: машина рапидом едет назад, задерживаясь на мгновения, и на экране проявляются машущие флажками дети на руках отца, офицеры в орденах, танцующая молодежь. Де Голль произносит пламенную речь о Франции. Камера отъезжает, и мы понимаем, что к публике он взывает из нагрудного кармана пиджака рассказчика, дергающего за ниточки его простертые к толпе ручки.

Меняя масштабы пространств и историй, Лепаж не сравнивает их значимость. Для него нет ничего второстепенного. История с большой буквы равнозначна истории каждого человека. И сито истории, отсеивающее чистых от нечистых по национальному, культурному, социальному, имущественному или любому другому признаку, – просто мясорубка. Проникаясь болью пострадавших от такой мясорубки – родных, соседей, сограждан, – герой спектакля в финале читает наизусть стихотворение “Speak white” со всем присущим этому тексту яростным пафосом.

Кому еще, кроме Лепажа, театральная Москва готова простить подобный пафос? В чью искренность и защищенную только мастерством игры наивность готова поверить так безоглядно? Фокус Лепажа прост и совершенно необъясним. Сколь бы изощренными ни были технологические чудеса, которые он в изобилии изобретает для каждого своего спектакля, через мгновение после их появления на сцене режиссер “выдает” секреты, “разоблачает” трюки. И тогда они превращаются в настоящие чудеса, рушащие все барьеры недоверия между сценой и залом, все рубежи обороны, которые мы за жизнь так старательно выстраивали вокруг наших чувств, нашего любопытства, нашей искренности. Лепаж говорит с нами, ничем не оскорбляя наших чувств, не спекулируя на нашем любопытстве, не предавая нашей искренности. Он не эпатирует, не поучает, не открывает другим глаза. Он говорит с нами, веря в нас и любя.

Елена ГРУЕВА

Фото Eric Labbe

«Экран и сцена»
№ 14 за 2017 год.