Хаос и праздник жизни

 • Ирина ХОЛМОГОРОВА. “Герхарт Гауптман. Драма заката”
В первом же абзаце книги “Герхарт Гауптман. Драма заката”, выпущенной издательством “ГИТИС”, ее автором Ириной Холмогоровой дана и траектория, и разгадка писательской судьбы героя: “Есть художники, до глубокой старости остающиеся любимцами богов. Но есть и другие. Те, кому предопределено пережить современников своей молодости, те, чье творчество в один прекрасный момент перестает быть объектом восторженного поклонения, доставшегося им в первой половине жизни”. Казалось бы, все карты автор монографии открывает сразу, козырей не прячет. Но не в интриге дело. “Драма заката” – редкий пример исследования работ художника не в зените, а на закате его творческой жизни. Что происходит с писателем и драматургом, когда он перестает слышать шум времени, и при этом родина его не только не забывает, а наоборот назначает “совестью нации”? Интрига, отступая на второй план, дает раскрыться деталям, неспешному повествованию о жизни немецкого драматурга и нетривиальным размышлениям о ней.
Эта монография настояна на лучших традициях отечественного театроведения, она рассказывает о почти неизвестном нам (признаемся сразу честно!) и, в общем-то, забытом драматурге как о близком, родном человеке. Описание детства Гауптмана, его “сельских” впечатлений и подавно отсылает к жанру мемуаров, столь ярок дар автора книги видеть мир, окружавший когда-то маленького Герхарта, его же глазами. И ткань пьес самым естественным образом вплетается в материю жизни. Однако любовь и почтение гармонично сосуществуют с необходимой дистанцией, позволяющей в нужный момент посмотреть на героя повествования “извне”, дать оценку поступкам и событиям.
Предположение, что это книга о драматургии и прозе Гауптмана, обманно. Она – о драматургии его жизни, о коллизиях и перипетиях его эпохи, о смятении европейского и, в частности, немецкого, самосознания и о том, как это смятение отразилось на судьбе и творчестве художника. Остаться в своей стране, что бы в ней ни происходило, быть над схваткой? Родина, корни важнее “временного” Гитлера? Ирина Холмогорова осторожно, но непрестанно обращается к ключевой для позднего Гауптмана теме “неэмиграции” и предлагает непредвзятую палитру ответов на главный этический вопрос, касающийся Гауптмана и гитлеровской Германии.
Бесценные штрихи к портрету – цитаты из непереведенных источников, писем, интервью, детали повседневного быта писателя. Оказывается, Гауптман был коллекционером посмертных масок (это к важнейшей для него теме смерти). Или – Гауптману была свойственна “спотыкающаяся” речь, и он всегда читал свои выступления, так как говорить импровизационно не умел.
Книга балует читателя скрытыми рифмами, то и дело возникающими в жизнеописании. Одна из самых запоминающихся – рассказ о том, как у постели болеющего семилетнего Герхарта его братья разыгрывали картонного кукольного “Гамлета”, а через много лет он не только сам поставит историю о принце Датском, частично переписав ее, но и создаст пьесу о юности главного шекспировского героя – “Гамлет в Виттенберге”.
Ирина Холмогорова оговаривается, что в разговоре о творчестве раннего Гауптмана будут затронуты лишь темы и мотивы, которые окажутся важны в его позднем периоде. Но о раннем Гауптмане, о его надрывном, “потаенном трагизме” повседневности, одиночестве, “фатальной невозможности людей пробиться друг к другу” написано с такой пронзительностью, что заново открываются и хрестоматийные “Перед восходом солнца”, и “Потонувший колокол”.
Через призму и эволюцию творчества немецкого драматурга очерчиваются важнейшие философские парадигмы второй половины XIX – начала XX веков. Тут и болезненный процесс формирования национального характера, и заочный диалог с Ницше, и тема неуязвимости сверхчеловека, но и его несовершенства, неумения сострадать…
Отдельная, если не основная сюжетная линия книги – Гауптман и Гете, стремление познать себя через автора “Фауста”, стать его представителем в XX веке, ощутить на себе заветную связь времен.
Гете, явно или потаенно, будет проступать в каждом произведении Гауптмана. В пьесе “Перед заходом солнца”, ключевого для Гауптмана произведения 1930-х годов (в конце книги дан яркий, лаконичный экскурс в историю пьесы на русской сцене), главный герой – как известно, страстный поклонник и знаток Гете и одновременно владелец большого предприятия, кончает жизнь самоубийством, не найдя выхода из острого семейного (но по Гауптману, не только семейного) конфликта. Однако самоубийство здесь не слабость, а “поступок стоика, сознательный “отказ быть”, единственная возможность остаться “свободным человеком с правом свободного решения”. <…> Самоубийство в “Перед заходом солнца” – способ освобождения автора от, видимо, одолевавших его на рубеже 1920–1930-х годов мыслей и чувствований по поводу наступавшего нового времени”.
Путешествие идей и героев по течению жизни писателя во второй половине книги приводит к разговору о пьесе “Затмение” (впервые публикуется в переводе Ирины Холмогоровой в приложении к монографии). Герои пьесы, начинающейся с тайных, ночных похорон главы еврейской семьи, на протяжении всех пяти сцен много говорят, выясняют отношения, но “не между собой, а с главной для них проблемой времени”. И здесь важен жанр – на первый взгляд, неожиданный в контексте жизни Германии 1930-х годов – мистерия. Но этот своеобразный ритуал богослужения оказывается для Гауптмана “попыткой себя успокоить, объяснить себе, что ничего страшного не происходит; примирить две стороны, подобно тому, как примирены в сценах с тенями-призраками иудейство и христианство”. Подробнейший анализ пьесы вскрывает двойственность, противоречивость внутреннего состояния позднего Гауптмана: «“Затмение” свидетельствует, что Гауптман, ощущая явное неблагополучие в стране, не способен – да и не очень хочет – назвать суть этого неблагополучия. В частности, потому, что, назвав, надо выбирать позицию. “Политика – шлюха”, – заявляет он и… увидев что-то страшное, закрывает глаза».
Конец 1930-х, начало Второй мировой. Все сложнее ощущать Германию своей родиной. У Гауптмана рождается тетралогия о роде Атридов, в принципиально новом ракурсе поворачивающая известный сюжет: “Гауптману захотелось увидеть своих героев после всех совершенных убийств, когда наступило время внутренней расплаты за содеянное”. Обращение к мифу, безусловно, симптоматично и не может не отсылать к драмам экзистенциалистов, но с важным отличием, отмечаемым Ириной Холмогоровой: Гауптман видит человека не борцом с фатумом, а игрушкой богов, “пылинкой”. Но еще более существенные свойства гауптмановской Эллады лежат в иной плоскости: “Отношение драматурга к античности – та “не гетевская” и “не винкельмановская” ветвь немецкой традиции восприятия Древней Греции и греческой трагедии, которая идет от Клейста и Гёльдерлина к Гофмансталю и, наконец, к Ницше с его апологией дионисийского начала”.
Поиск праформы, погружение в самый миф позволяли увидеть и обратную сторону греческой трагедии – гармонию, свет, очищение. И обрести столь чаемое равновесие противоположностей, осознание того, что ничья власть не абсолютна. Древний мир эллинов делился с потомками своим мудрым спокойствием. В начале сороковых годов это становится более чем насущной потребностью: “История рода Атридов в тетралогии опрокинута (благодаря ее мифологическому генезису) в вечность, от которой нет спасения, но которая сама есть спасение с ее нескончаемым круговоротом жизни и смерти. Приверженность дионисийскому началу, идея вечного умирания и воскресения подтверждали извечность устройства бытия”. Покупка медицинского сертификата стала неотъемлемой частью жизни, поэтому сели вы хотите купить медицинский сертификат , то тут Вы можете приобрести медицинский сертификат специалиста.
Новелла “Миньона”, написанная одновременно с тетралогией, – во многом парафраз гетевских “Годов учения Вильгельма Мейстера”, окажется для Гауптмана прощанием с Гете, с Германией, в каком-то смысле с жизнью (она станет последним его произведением и будет опубликована после смерти, в 1947 году). Образ девочки-подростка – один из главных в творчестве Гауптмана, и рассказ об этой новелле, безусловно, кульминационный момент книги, написанный с нежностью и затаенной горечью.
Развязка – буквально несколько фраз о кончине Гауптмана и о том, что похороны состоялись в соответствии с завещанием – перед восходом солнца. И, наверное, самые важные слова о герое книги: “В нем жил тот хаос, что связан с хтоническими силами земли, и одновременно “праздник жизни”.Хаос, чад немецкой земли (этой потребностью в чаде родной земли критик Герберт Йеринг в свое время объяснил, почему Гауптман не смог эмигрировать) и праздник, сплетаясь воедино, вызывали к жизни то лучшее, что было им написано. Хаос же – вместе со страхом лишиться праздника – порождал отсутствие принципиальной позиции там, где она была просто обязана наличествовать”.
Театроведческое исследование Ирины Холмогоровой обладает свойствами хорошей художественной литературы, рождающей драгоценное чувство сопричастности судьбе главного героя. “Драма заката” возвращает Гауптмана со всей его сентиментальностью, смесью натурализма и мистицизма, язычества и христианства, острой социальностью и мытарством духа в русскую театральную культуру, давая при этом важные ориентиры в осмыслении темы взаимоотношений художника и государства. Темы, становящейся все более актуальной для сегодняшней России.

Анастасия АРЕФЬЕВА
«Экран и сцена» № 4 за 2014 год.