Одна из премьер 90-го юбилейного сезона в Свердловском академическом театре драмы – “Республика ШКИД” по повести Г.Белых и Л.Пантелеева. Спектакль поставил известный режиссер и драматург Дмитрий Егоров. Литературную основу спектакля составляют фрагменты не только знаменитой книги, но и давно забытой повести Павла Ольховского и Константина Евстафьева (также выпускников ШКИД – Школы имени Ф.М.Достоевского). Помимо этого в ткань постановки вошли подлинные документы из архива внучки Григория Белых Елены Назарян – протоколы допросов соавтора и друга Пантелеева, арестованного в 1935-м и умершего в тюремной больнице от туберкулеза три года спустя.

– Что побудило вас расширить пространство произведения, любимого не одним поколением?

– Когда читаешь книгу “Республика ШКИД”, возникает ощущение уникального, прекрасного места. В реальности это история продуктивного педагогического эксперимента, к сожалению, имеющая достаточно грустный финал. Ирония, которой пропитана книга, – результат свободы учеников этой школы. Такова была политика заведующего школой Виктора Николаевича Сороки-Росинского (Викниксора), считавшего: лучше, чтобы воспитанники открыто говорили и писали обо всем, что думают.

“Республика ШКИД” – история о том, как беспризорников, преступников, воспитывали на культуре. Они вместе пишут гимн, придумывают герб. Улиганштадт – тоже игра в государство, некий будущий идеальный мир, где есть равноправие и где даже буза не обрекает на наказание, а влечет за собой изменения. К такому миру их готовил Викниксор, такой мир манифестировался в начале советской эпохи, а в итоге все пришло к тому, что Григорий Белых, один из авторов книги, в 1935 году был посажен за стихотворение о Сталине.

Для меня этот сюжет – о поколении, оказавшемся в мире без чувства юмора, в мире, где ирония уже не воспринималась, и ты не имел права на шутку даже у себя дома. Я согласен с Дмитрием Быковым – он назвал “Республику ШКИД” главным педагогическим романом XX века. И большое значение здесь имеет, конечно, фигура Сороки-Росинского, доказавшего, что воспитание даже очень сложного подростка в мире культуры может дать богатые плоды. Подтверждение тому – работа Пантелеева и Белых, молодых людей, которым не было и двадцати лет, когда они закрылись в маленькой комнате и за два с половиной месяца написали книгу. Здесь же можно упомянуть Японца – Георгия Ионина, ставшего режиссером и написавшего либретто для оперы “Нос” Дмитрия Шостаковича. Возникает разговор о том, насколько значима личность учителя и как обстоят с этим дела сейчас.

– Вы часто ставите спектакли о жизни в СССР.

– Да, меня даже записали в эксперты по Советскому Союзу. Не могу сказать, что это происходило сознательно. Просто были мысли, что мы никуда не продвинулись – как жили в Советском Союзе, так и живем. Реальность, от которой русский человек в 90-е годы пытался отойти, снова вокруг нас, пусть в некой модификации.

Театр, конечно, существует для зрителя, но в некоторой степени и для режиссера. Сегодня, как мне кажется, я для себя тему СССР исчерпал, хотя она может вернуться. Она в какой-то мере есть и в “Республике ШКИД”. Потому что в последние несколько лет появилось ощущение, что мы живем в стране по-бедившего ретро: все культурные процессы идут по тем же лекалам, все, что мы делаем, контролируется государством, возникает ряд цензурных ограничений. Это наша объективная реальность.

– Какие профессиональные проблемы волнуют вас как режиссера?

– Эти проблемы можно сравнить со спортом: вдруг понимаешь, что какая-то группа мышц у тебя не очень развита, и даешь себе вектор, который поможет эти мышцы прокачать. Самокритика – важное качество, я свои режиссерские недостатки стараюсь осознавать. Например, у меня всегда была проблема с хронометражем, вместо трех часов могло получиться четыре с половиной. А сокращать – мучительный процесс, как по живому режешь. Вот это важная часть работы – знать недостаток и пытаться его побороть.

Или, например, понимаешь, что наработался какой-то прием. В “Республике ШКИД” есть эпизод, где герои играют в театр, и это может быть очень смешно. Но сцены “театра внутри театра” в моих спектаклях уже были, использовать такой прием еще раз неинтересно, хотя он, конечно, безотказный.

Еще одна определяющая для спектакля вещь – время за окном. Говорят, мол, Егоров какой материал ни возьмет, все про сегодня получается. Но просто вокруг всегда есть контекст, и, когда идешь на репетицию, он так или иначе влияет на тебя. Нельзя ставить спектакль и делать вид, что окружающий мир на тебя не действует.

– Почему документальные, исторические материалы так актуальны для вас?

– В какой-то момент мне стало резать слух художественное слово. Не очень интересны стали пьесы, они кажутся некими раскрасками: контур нарисован, а ты только цвет подбираешь. Искусственная реальность не интересна, интересно исследовать что-то настоящее. Два моих спектакля, показанные осенью на фестивале “Реальный театр” здесь, в Екатеринбурге, – тому подтверждение. Первый – “Транзит. Остановите музыку” Театра “R.A.A.A.M.” – полностью сделан на основе интервью, которые мы брали у различных деятелей культуры, эстонских и российских – получился своеобразный языковой эксперимент. Второй – “Крестьяне о писателях” Томского ТЮЗа – имеет исключительно документальную основу. “Республика ШКИД” тоже глубоко погружает в историю. В документалистике для меня больше правды, энергии, силы, больше настоящего, больше опыта. Мы можем показать, что в прошлом была сделана какая-то ошибка, и предлагаем о ней помнить, не повторять ее, потому что может случиться примерно так же или еще хуже. Роман “Молодая гвардия” доступен, фильм легко посмотреть в интернете – эта часть реальности абсолютно открыта, – но мы с Максимом Диденко, когда делали постановку в петербургской “Мастерской”, полезли в архивы и раскопали, что было с “Молодой гвардией” по документам. В спектакле не звучало ни одного художественного слова, все было основано на дневниках, протоколах и т.д.

– Получается, важен не сюжет произведения, а та история, что за ним стоит?

– Всегда хочется сообщить людям новую, свежую информацию, на которую они сами не наткнутся, которую ты добыл, потому что специально в это окунулся. Например, тексты Дмитрия Пригова для спектакля “Я.ДРУГОЙ.ТАКОЙ.СТРАНЫ.” в Красноярском драматическом театре – думаю, многие узнали о его творчестве благодаря этой постановке. Есть, допустим, прекрасный писатель Ефим Зозуля, о нем раньше вообще никто не слышал, я в том числе, но теперь в Воронежском Камерном театре поставлен спектакль “Ак и Человечество”, и это здорово.

Мне кажется, в XX веке заложено все – и самое прекрасное, на что русский человек способен, и самое жуткое. Та же война: принято считать, что русский человек проявил себя великолепно, духоподъемно – безусловно да, но кроме этого была масса случаев, когда русский человек проявил себя ужасно. В связи с этим давайте просто не повторять ситуацию, в которой это проявилось. В этом контексте история для меня крайне интересна.

И “Время секонд хэнд”, например, отчетливо показывает: “что хотели” и “что получили”. Хотели Цоя с гитарой? Хотели информации? Чтобы от вас не утаивали мировые культурные процессы? А что получили? Кадышеву с песней Цоя и совершенно обывательский материальный мир, начисто лишенный идеализма и прекрасной идейности, стоявшей за словами “гласность”, “перестройка” и т.д. Этот спектакль Омской драмы – не обвинение, а попытка объективно разобраться с происходящим на основе исторического материала.

– Вы обычно работаете со своей постановочной командой.

– Я работаю с очень талантливыми людьми: это и художник Константин Соловьев, и композитор Настасья Хрущева. Музыка – одна из самых важных вещей для меня. У Настасьи Хрущевой поразительное чутье на материал. Когда она присылает музыку к спектаклю, я понимаю, что это те самые чувства и эмоции, которые у меня вызывает произведение, но оформленные музыкально. В каких-то случаях, конечно, есть подбор, потому что музыка вплетена в культурные коды. В спектакле “Время секонд хэнд”, например, была оригинальная музыка и несколько включенных тем – но это скорее для создания временного контекста. Большая сцена всегда требует звука.

– Свой дипломный спектакль в 2005 году вы ставили в Екатеринбурге. Изменилось ли отношение к нашему городу спустя время?

– Екатеринбург изменился в лучшую сторону. Тогда, по моим воспоминаниям, он был более суровым, складывалось ощущение, что город не оправился от прошедших тяжелых времен. А сейчас могу сказать, что ни один из крупных городов, где я был, настолько активно не застраивается – очень много людей, готовых тут жить и не мечтающих уехать в столицу. Есть городское сознание и горожане, которым не все равно, где и как жить.

Беседовала Татьяна КУЗИНА

«Экран и сцена»
№ 1 за 2020 год.