Апгрейд “Любимовки”, старейшего (в 2014 году стукнет 20 лет!) отечественного смотра молодых авторов, задумывался год назад: тогдашний арт-директор фестиваля Елена Ковальская и ее команда – в том числе и руководители Театра.doc Елена Гремина и Михаил Угаров – объявили конкурс на “замещение вакантной должности”. Инициативу подхватили драматурги Михаил Дурненков и Евгений Казачков, критик Анна Банасюкевич и менеджер Мария Крупник. То есть корпус нового оргкомитета “Любимовки” в итоге еще более широк, но вот эти четверо – костяк команды. До того они попробовали свои силы на проекте “Перепост”, вместившемся в программу “золотомасочной” “Новой пьесы”: это такой маленький фестиваль читок современных зарубежных пьес, написанных про то, про что нужно бы да не написано в отношении России. На мартовском “Перепосте”, проведенном в Черном зале Центра имени Мейерхольда, прозвучал финский диспут о религии, немецкая документалистика о теракте во время мюзикла “Норд-Ост” и мексиканская пьеса про ксенофобию. Важной оказалась именно инициативность организаторов, собравших трехдневную программу интересных текстов, один из которых – “Фундаменталисты” финна Юхи Йокела – недавно появился в ЦИМе в виде спектакля. Руководство “Любимовкой” стало логичным продолжением этого командного опыта людей, желающих не просто стать преемниками, но изменить климат и формат фестиваля, на котором когда-то сами выросли. Подобным образом сменили в конце 1990-х старших товарищей по цеху драматурги Гремина, Угаров, Ольга Михайлова и другие. Создавшие в 1990 году “Любимовку” по инициативе Михаила Рощина – Виктор Славкин, Алексей Казанцев, Владимир Гуркин, критики Юрий Рыбаков, Инна Громова точно так же отдали свое детище тем, кто только приходил в “зону активности”. Третье пришествие “Любимовки” может стать таким же плодотворным, как и два предыдущих – тем более что механизм заведен, работает, как часы, остается поддерживать его в должном состоянии и вовремя вливать свежую кровь.

Первое, на что пошли новые организаторы “Любимовки”, – увеличили количество ридеров до 16 человек, среди них оказались критики, переводчики, молодые продюсеры, режиссеры и сценаристы. Ридеры выбирали лучшее из 700 пьес, пришедших на конкурс, а вот оргкомитет по итогам этого массового чтения сформировал лонг-лист. Его второпях обсуждали перед самым объявлением итогов, стараясь не упустить свежей пьесы никому не известного автора, на них и выстраивается негласная идеология фестиваля. Параллельно самим оргкомитетом были отобраны пьесы “мэтров” – туда попали новые тексты Ольги Мухиной, Юрия Клавдиева, Ярославы Пулинович, Александра Архипова, Ивана Вырыпаева, Павла Пряжко и Максима Курочкина; совсем отдельной строчкой в программе шли “Проект Свана” поэта Андрея Родионова и “Мой брат умер”, последний сценарий режиссера Алексея Балабанова. Две оставшихся трети программы составили пьесы, прошедшие сито отборщиков. Однако и среди них имелись пьесы уже состоявшихся авторов – “Шапка” Марины Крапивиной, “Россия, вперед!” Валерия Печейкина, “Я не Соня” Марии Зелинской, “Теракты” Андрея Стадникова, “Patris” группы драматургов из Минска – Дмитрия Богославского, Виктора Красовского и Сергея Анцелевича, “Против всех” группы Вячеслава Дурненкова, Ильмиры Болотян и Тимура Хакимова, наконец, “Детей держите за руки или на руках” Алексея Зензинова. Украинец Дэн Гуменный не первый раз участвует в “Любимовке”, петербурженку Наташу Боренко (ученица Натальи Скороход) и москвичку Юлию Тупикину знают по другим конкурсам, ярославчанка Мария Огнева была в шорт-листе прошлогоднего “Дебюта”, ученицы Николая Коляды Тая Сапурина и Ирина Васьковская “засветились” на “Евразии”, а минчанин Виктор Красовский – опытный и довольно известный автор. Открытиями нынешнего смотра можно считать москвичей Максима Черныша (Высшие сценарные курсы), Юлию Поспелову, сестру Марины Крапивиной Наталью Милантьеву, Марину Мелексетян, Романа Волкова, петербуржца Александра Цоцхалова, минчанина Андрея Иванова, полтавчанку Ирину Гарец и дебютанта Александра Демченко, приехавшего из Курской области. Это примерно треть из 32 пьес-участниц – в “Любимовке” всегда был важен правильно соблюденный баланс между “хитами” и “темными лошадками”: кто-то ходит только на хорошо известных авторов, а кто-то, доверившись отборщикам, следит за появлением и ростом новых драматургов, успех к которым может прийти завтра.

Примерно то же произошло и с режиссерским набором имен: читки делали старожилы новодрамовского движения вроде Михаила Угарова, Руслана Маликова, Алексея Жирякова, Ольги Лысак, Елены Новиковой, Юрия Муравицкого, Анны Потаповой и Дмитрия Волкострелова, актеры “доковского” круга Сергей Шевченко, Талгат Баталов, Владимир Баграмов, Григорий Калинин, Анастасия Патлай, Константин Солдатов, ученица Кирилла Серебренникова Женя Беркович, критик Николай Берман, драматург Саша Денисова, актеры Владимир Скворцов и Алексей Розин, режиссер Михаил Рахлин (Школа-студия МХАТ) и, наконец, Владимир Мирзоев, сделавший читку балабановского “Мой брат умер”. Круг артистов – отчасти “доковский” (Арина Маракулина, Александра Ребенок, Алексей Юдников сотоварищи).

Восемь дней читок и коротких обсуждений, мастер-класс Родиона Белецкого “Права драматурга в реальном театре” – если подводить итоги, то в обновленном варианте “Любимовка” стала местом проб совсем новых текстов пополам с текстами, почти исключающими риски. В ситуации выбора коллективного – а среди ридеров были люди разных вкусов – выигрывают, как правило, вещи надежные, примиряющие всех со всеми. Наличие истеблишмента в лице Вырыпаева, Андрея Родионова, Курочкина и Пряжко обеспечило внутренней конструкции фестиваля железобетонную надежность. Даже если эти пьесы кому-то не глянулись, они собрали максимальное количество слушателей.

О чем и как пишут не только “старые”, но и новые авторы – вот, пожалуй, самое интересное и важное. Одним из ожидаемых “хитов”, полюбившихся ридерам, стала пьеса Максима Черныша “Пустота” – точно зафиксированный портрет офисных войн, где побеждает не самая трудолюбивая “овца”, а тот, кто правильно себя поставит. Главный герой – топ-менеджер Дима – идеальный портрет хорошо устроившегося бизнесмена, обаятельного, умного, циничного и не забывающего старых друзей. Однажды вместо центрового ресторана Дима приглашает друзей в грязную забегаловку на окраине… Хорошее чувство языка и подсмотренные в реальности герои и ситуации делают “Пустоту” убедительным “репортажем” о наших современниках, в чьих головах копошатся мысли такого плана: купить “бэху”, свалить из съемной квартиры в Алтуфьево и выгнать, наконец, сожителя, пропивающего все твои деньги.

Предметом нескольких девичьих пьес стали отношения взрослых детей с родителями, внучек с бабушками, невестки – со свекровью. Совсем молодая Тая Сапурина приехала с очень личной пьесой “Кот стыда”, героиня которой не без труда сохраняет теплые отношения с мамой и бабушкой, предпочитая разговорам с обеими безучастного домашнего кота. И мама, и бабушка звонят девице по десять раз на день, проверяя, доехала ли до работы или съемной квартиры, следят, чтоб съела суп, и критикуют одежду, только кот ничего не требует и не просит. В пьесе есть момент, когда девушка, копируя вечно пристающих не по делу родных, приказывает безответному животному: заправляй за собой постель, ставь ботинки на место, держи свои вещи в порядке и будь же приличным гражданином своей страны! Кот не отвечает – а в читке Саши Денисовой игравший кота актер Константин Богданов смущенно пожимал плечами и улыбался: у меня, мол, и вещей-то нет. Правда же, хочется иногда побыть котом, чтоб от тебя слегка отстали? У Сапуриной свежая интонация и незамусоренный взгляд на обычные вещи, благодаря которому мы вдруг видим прелесть и сложность совсем не экстремальных человеческих отношений.

Трагическим, но каким-то обыденным сюжетом “Костика” Марии Огневой стала нечаянная пропажа в пьяную новогоднюю ночь бой-френда 22-летней Алены, которого приезжает искать мама и остается жить с несимпатичной ей “невесткой”. Алена – детдомовка, на обед и ужин у нее вечные макароны, а по дому бегает крыса породы “сфинкс”, маму ужасно пугающая. Мама настойчиво ищет Костика, создает группу в “контакте”, объезжает морги, но без толку. Пока же надо жить – и вот 45-летняя Светлана, женщина с трудным характером, начинает учить Алену жарить блины и варить суп, но вовсе не пытается наладить с ней отношения – просто хочет понять, почему ее сын выбрал эту девушку, а не другую. Когда Алена находит-таки Костика – точнее, торчащий из сугроба рукав знакомой куртки и ботинок, она ничего не говорит своей нечаянной подруге или маме, потому что хочет, чтобы сын для Светланы остался живым. Трогательная пьеса со страшным финалом в итоге оказывается не о Костике, а о двух женщинах: молодой и постарше, которые благодаря несчастью находят друг друга.

В безысходной атмосфере “Марта” Ирины Васьковской живут Маша, ее нелюбимый муж и приехавшая погостить 60-летняя сварливая мама, у которой рот не закрывается ни на секунду. Экзистенциальный ужас охватывает Машу при виде и мамы, и мужа, воняющего таблетками, вот она и исчезает время от времени, чтобы до смерти пугать близких, внимательно прислушивающихся к телевизионным объявлениям о найденных в парках трупах молодых женщин.

Герой “Тапки” Юлии Поспеловой – интеллигентный мужчина, от которого к их общему приятелю и коллеге уходит жена, младший научный сотрудник. Герой пьет, пытается покончить с собой, а в довершение несчастий у него умирает собака по кличке Тапка. Когда же он хочет похоронить любимую Тапку на пустыре, его избивают бухающие там парни в присутствии своей подружки. В финале девушка приходит к нему домой просить прощения за друзей, рассказывает, что Тапку они похоронили сами, и поет под закрытой дверью песню Цоя “Восьмиклассница”. Ту самую, что пел им пришедший на пустырь с мертвой собакой герой.

В “Тлеющем человеке” Александра Демченко мальчик растет, исподлобья наблюдая за пьяницей-дебоширом отцом, изредка поколачивающим мать и мрачно пялящимся в телевизор. Мальчик рисует отца в убийственных комиксах, где тот почти всегда погибает. Когда мать уходит, мальчика сдают “государству”, но он оттуда сбегает – приходит к отцу, но не находит поддержки и делает отца инвалидом, подпилив ему гайку на грузовике. Возвращается сын уже юношей – к умирающему старику, который за это время сильно изменился, но вот сломанную жизнь не починишь. Пьеса закольцовывается – маленький внук, которому дед перед смертью отдает сберкнижку с деньгами за тайком проданную квартиру, щеголяет теми же “зэковскими” выражениями, которые когда-то употреблял и молодой дед. Демченко делает сюжетом небанальные для выбранной среды и типа героев отношения – они развиваются совсем не так, как можно было бы предположить.

Девушка Аня из “Внутренней миграции” Наташи Боренко приехала в Питер из Новосибирска, подрабатывает сиделкой у тяжело больных, учит эсперанто и, хотя по-настоящему устроиться не может, на просьбы мамы вернуться домой отвечает категорическим отказом. Приезжая домой погостить, она механически присутствует там, не включаясь ни в домашний “уют” с надоевшими разговорами, ни в болтовню с подружками. Получив в аэропорту теплое смс-признание от папы: “Аня, я тебя очень люблю. Здоровья тебе и счастья”, поворачивается и выходит прочь. В первом акте пьесы собраны документальные монологи сегодняшних “внутренних мигрантов”, переезжающих в поисках удачи из Владивостока в Хабаровск и из Вологды в Петербург, – свидетельства беспечного человеческого незнания, которое заставляет людей мотаться из города в город, уезжать от родителей и друзей, искать, терять или находить. Но убедительна именно вторая часть – с живыми диалогами мамы и девушки, чья сущность скрыта в молчании и внешне обыденном поведении. У Боренко есть способность в повседневном видеть драматизм и не пренебрегать обыкновенным.

С повседневностью, но в поэтическом и концептуальном ключе, работает и Павел Пряжко, чьего “Печального хоккеиста” показали актриса Алена Старостина и режиссер Дмитрий Волкострелов. Половина пьесы – это любительские стихи безымянного белорусского хоккеиста (к слову, Беларусь не славна хоккеем), который посвящает их то любимой Иришке, то хоккею, то просто себе. В свободное от тренировок время он вырезает из бумаги снежинки и развешивает их в раздевалке. Пряжко строит пьесу так, что мы видим то мир хоккеиста изнутри, то его действия снаружи – благодаря камере слежения, висящей в спортзале. Наконец, мы созерцаем и реальность как бы глазами автора – на видео актер Иван Николаев бродит по обычному двору обычного спального района и пытается рассказать хоть что-то необычное о месте, где он живет. Но необычного нет. В этом тройном фокусе – весь нынешний Пряжко, чье авторское эго умаляется до обычного свидетельства, получающего такую ценность в современном искусстве.

Заканчивали “Любимовку” два ярких текста: “Мой брат умер” Алексея Балабанова, инфернальная история об умершем при родах близнеце, живущем в теле выжившего, но слепого брата до тех пор, пока тот не убил их родного отца; и “Дульси и Рокси в городском совете” Максима Курочкина – изощренный треп представителей местной власти заштатного американского города с приехавшим из Москвы “реформатором”. Если вспомнить эффектный зачин фестиваля – “Сван” Андрея Родионова про будни работников столичного УФМС, издевающихся над мигрантами, яркое присутствие Вырыпаева со стилизованными под американское муви “Осами”, жесткую “Шапку” Марины Крапивиной, написанную в русле ширящегося недоверие к институту РПЦ, любопытнейший “Штаб” Архипова про предвыборную суету, политические манифесты Гуменного “ПХЗМ” и провокацию Валерия Печейкина “Россия, вперед!” – то можно считать программу нынешней “Любимовки” сильной, внятной и разнообразной. Последнее – пожалуй, самое важное.