Последовавшее после революции огосударствление театра и подчинение Наркомпросу Александр Таиров принял спокойно, видимо полагая, что влияние ведомства просвещения предпочтительнее диктата кассы. Таирову воздалось по вере, хотя бы отчасти: по инициативе А.В.Луначарского, Наркомпрос вернул Камерному театру потерянное в 1917 году помещение, при этом выделив деньги на реконструкцию зрительного зала. Покровительство Луначарского этим не ограничилось – благодаря наркому Камерный театр был включен в состав академических театров. При его поддержке состоялись зарубежные гастроли Камерного театра (1923, 1925, 1930), принесшие ему мировую известность и ставшие предметом зависти многих коллег. Так, Мейерхольд годами добивался этой возможности, но выпустили его театр за границу лишь однажды – в 1930 году.

Благодеяния власти, разумеется, требовалось отрабатывать, демонстрируя все большую советскость, отражая новую реальность, обращаясь к советской драматургии. “Сирокко” Л.Половинкина, “Розита” А.Глобы – перелицованный фильм с Мэри Пикфорд, обозрение “Кукироль” П.Антокольского, В.Масса, А.Глобы и В.Зака никак не могли закрыть бреши в репертуаре Камерного.

Именно с советской драматургией оказывались связаны серьезные проблемы таировского театра. Ключевую роль в этих проблемах сыграл созданный в 1923 году Комитет по контролю за репертуаром (Главрепертком), взявшийся за чистку уже существующего репертуара и введший предварительную цензуру. Инквизиторское усердие Главреперткома делало его не только пугалом, но порой и посмешищем. Например, Комитет выступил против включения в репертуар Малого и бывшего Александринского театров мольеровского “Дон Жуана” как пьесы “несвоевременной” и “противоречащей антирелигиозной пропаганде”. Подобные “курьезы” хоть и смущали культурного наркома, но ничего поделать с механизмом, во многом запущенным им же самим, Луначарский не мог.

Как это ни парадоксально, но Таирову в большинстве случаев удавалось протащить свои репертуарные идеи через игольное ушко цензурного монстра. Тогда неприятности наваливались после премьеры – некоторые спектакли запрещались постановлением Политбюро ВКП(б).

В 1927 году Таиров поставил пьесу Михаила Левидова “Заговор равных”, сюжет которой был взят из истории французской революции. Советские театры готовились отметить десятилетний юбилей Октября и возлагали приношения, как тогда говорили, на “алтарь октябрьских торжеств”. Таиров простодушно приурочил к юбилею “Заговор равных”. Пьеса прошла цензуру, но после премьеры партийное начальство встревожилось. Как доносил В.М.Молотову заместитель заведующего Агитпропотделом ЦК ВКП(б) С.Н.Крылов, “Автор под видом “исторического” изображения периода директории и заговора Бабефа дает пасквиль на партию. <…> Директория – Политбюро, Бабеф – Троцкий, период термидора – наше время, хвосты у булочной – наши хвосты”. Луначарский – нужно отдать ему должное – пытался защищать спектакль, но безуспешно. “Заговор равных” был запрещен.

Уже в следующем году Таиров поставил “Багровый остров” Михаила Булгакова, где обрушил свой арсенал пародии, шаржа, эксцентрики на темы неприкасаемые – шаблоны революционных спектаклей и цензуру, от которой натерпелись и драматург, и театр.

Главрепертком долго размышлял, прежде чем дать разрешение на постановку. Ситуация складывалась пикантная: Главреперткому предлагалось либо разрешить, либо запретить пьесу, одним из главных объектов сатиры которой стал сам Главрепертком. Разрешишь – утратишь бдительность и будешь осмеян со сцены, запретишь – скажут, не принимаешь критику.

В булгаковском сюжете провинциальный театр пытается поставить конъюнктурный спектакль о восстании красных туземцев против белых арапов и ради этого позора еще вынужден пресмыкаться перед цензором Саввой Лукичом. Словом, история двойного унижения искусства.

Критика на премьеру превзошла все ожидания. О.С.Литовский в “Известиях” писал о “злостном пасквиле на Октябрьскую революцию”. “По форме – пародия на театр, по существу – пасквиль на революцию”, – утверждал И.Бачелис в “Комсомольской правде”.

Была использована опробованная тактика идеологического скандала, когда под политическим прессом театр сам снимает спектакль. “Багровый остров” исчез из репертуара через полгода, несмотря на зрительский успех. В списке идеологических злодеяний А.Я.Таирова спектакль по Булгакову занимал одно из главных мест вплоть до закрытия театра в 1949 году.

В 1929 году Таиров показал свою первую постановку на темы советской действительности – “Наталья Тарпова” Сергея Семенова. Главрепертком не оставил спектакль в покое и после премьеры: то требовал новых поправок, то обсуждал вопрос об окончательном запрещении. Претензии все больше становились идеологическими и политическими. В сгущающейся атмосфере, не сулившей театру ничего хорошего, Таиров сообщил новому главе Наркомпроса А.С.Бубнову о том, что снимает спектакль, но “категорически возражает против того, чтобы постановка “Тарповой” <…> могла быть поставлена Камерному театру в политическую вину”.

Спустя два года, в 1931 году, Таиров показал спектакль “Патетическая соната” Миколы Кулиша. Газета “Правда” писала: “эта пьеса отражает чуждую пролетариату и советскому государству “философию” украинского национального движения”. После таких обвинений Кулишу оставалось жить недолго. Спектакль же был снят постановлением Политбюро с комментарием, “что в случае повторения таких постановок театр будет закрыт”.

И уж совсем не ко времени пришлась постановка Таировым оперы-фарса А.П.Бородина “Богатыри”. Конечно, находка музыковедами П.А.Ламмом и Б.В.Асафьевым затерянной оперной партитуры Бородина выглядела соблазнительно. Композитор пародировал псевдоисторическую “Рогнеду” А.Н.Серова. Чтобы освежить и заострить пародийное начало, Таиров пригласил к сотрудничеству Демьяна Бедного – тот перенес место действия ко двору киевского князя Владимира, высмеял былинных богатырей, а в герои вывел скомороха Фому и шайку лихих разбойников. Крещение киевской Руси было показано приемами буффонады. Если бы спектакль был выпущен десятью годами раньше, когда карнавальные переворачивания иерархически закрепленных ценностей были в порядке вещей, то, может быть, и не имел бы столь драматический резонанс. Увлеченный сугубо театральными задачами, Таиров упустил из виду, что идеологическая конъюнктура изменилась.

Вряд ли Сталин боялся оскорбить чувства верующих. Да и со свечкой замечен не был. Но на повестке стояли мобилизационные задачи. Крещение Руси было признано прогрессивным явлением. А согласно механизму мифологического отождествления, вышучивание сказочных богатырей реально умаляло мощь Красной армии.

14 ноября 1936 года в “Правде” было опубликовано постановление Комитета по делам искусств о запрещении “Богатырей”. Председатель Комитета П.М.Керженцев выступил там же со статьей под названием “Фальсификация народного прошлого”. Его вывод: “Камерный театр – слово опозоренное”. Публичность сообщала цензуре устрашающе-воспитательный характер. Газетные полосы наполнились гневными письмами за подписью известнейших актеров и режиссеров. Из опубликованной справки секретно-политического отдела ГУГБ НКВД “Об откликах литераторов и работников искусства на снятие с репертуара пьесы Д.Бедного “Богатыри” видно, что злорадствовали в основном по поводу Демьяна Бедного. Но чувствовалось и оживление от нападок на Таирова, в основном со стороны мхатовского круга. Имелась и третья, немногочисленная, группа, понимавшая, что беда подстерегает многих.

По всей стране прокатились собрания театральной общественности, где поддерживалось постановление, клеймился Таиров, звучали призывы к бдительности, делались актуальные выводы. В своем докладе Я.О.Боярский “указал на огромное значение, которое имеет для нас советская историческая пьеса, призванная мобилизовать чувство советского патриотизма нашего народа. Перед театром сейчас стоит задача создания ряда народных, оборонных спектаклей”.

Припоминали Таирову и прежние “отвергнутые советской общественностью” спектакли: «“Богатыри” – не первая и не единственная ошибка Камерного театра. “Заговор равных” – М.Левидова – троцкистская пьеса, “Багровый остров” – М.Булгакова – контрреволюционная пьеса, “Патетическая соната” – М.Кулиша – грубая шовинистическая пьеса – нашли место на подмостках Камерного театра» (“Правда Востока”).

Не всегда, однако, “народный гнев” удавалось поднять до нужного градуса. В городе Горьком дискуссия растянулась на полмесяца: газета “Горьковская коммуна” вела унылую хронику того, как не удавалось собрать кворум, как актеры отмечались и уходили, выступали вяло, говорили не о том, а многие вовсе уклонялись от участия в “дискуссии”.

Тем не менее, казалось, все было подготовлено к закрытию Камерного театра. В том же 1936 году был закрыт МХАТ Второй без всяких политических обвинений. Камерному повезло больше: вместо закрытия последовала реорганизация. В театр Таирова был влит Реалистический театр во главе с Н.П.Охлопковым. Разумеется, реорганизация парализовала работу и одной и другой труппы, и через год охлопковцы были переведены в Театр драмы, который мы знаем как Театр имени Вл. Маяковского.

За Таировым еще с двадцатых годов укоренилась репутация “западника”. И действительно, его творческие взлеты чаще всего связаны с западным репертуаром: Клодель, Шекспир, Расин, Гофман, О’Нил, Брехт, Флобер. Русской классики совсем немного: “Гроза”, “Чайка”, “Без вины виноватые”, “Старик”. Западничество Таирову припомнили и не простили в 1949 году, когда развернулась компания по борьбе с космополитизмом. Оказалось, что “злодеянием” является весь путь Камерного театра как “случай проявления формализма и эстетства, низкопоклонства перед реакционной культурой Запада”. Так выглядел приговор в редакционной статье “Советского искусства” (21 мая 1949 года).

На этот раз не потребовались собрания в поддержку решения. Все происходило в безмолвии театральной среды и советской общественности. Таиров был освобожден от обязанностей художественного руководителя Камерного театра, а чуть позже он и Алиса Коонен приказом были переведены в Театр имени Евг. Вахтангова, порога которого так и не переступили.

Вероятно, у Таирова продолжала теплиться надежда на еще один поворот судьбы. Но и она исчезла, когда 9 августа 1950 года было опубликовано сообщение о том, что завершена ликвидация Камерного театра, переименованного в Московский драматический театр имени А.С.Пушкина. Главным режиссером был назначен Василий Ванин.

Через полтора месяца, 25 сентября 1950 года, Александр Таиров умер.

Он не был расстрелян в подвале, как Всеволод Мейерхольд, не был убит в темном переулке, как Соломон Михоэлс.

Таиров умер в кремлевской больнице.

Похороны прошли чинно.

На гроб был возложен венок от Комитета по делам искусств.

Владислав ИВАНОВ

«Экран и сцена»
№ 9 за 2022 год.