30 марта в Голубой гостиной Дома Актера состоялся вечер памяти известного режиссера и балетного критика Бориса Александровича Львова-Анохина, приуроченный к его 85-летию. Вечер подготовил и провел Борис Поюровский. С очень эмоциональными и хорошо построенными речами выступали артисты, в разные годы работавшие с Львовом-Анохиным, в том числе Вера Васильева, Ирина Печерникова, Оксана Мысина, Федор Чеханков, Дмитрий Писаренко. Были показаны фрагменты хроники, интервью с режиссером, отрывки из знаменитых спектаклей.

 

 

Борис Александрович Львов-Анохин был балетным критиком и драматическим режиссером. Балетной критикой он наиболее активно занимался во второй половине пятидесятых годов и все шестидесятые годы, печатался в газетах, выступал на радио, вел передачи на телевидении, комментировал сюжеты в документальном кино и был по существу единственным московским балетным критиком оттепельной поры, совпавшим с ожиданиями оттепельной эпохи. Широко образованный человек, он представительствовал не от имени идеологии, а от имени культуры. Именно он внес в критику новый тон – интеллигентный и благожелательный, в противовес тону вульгарно-восторженному, очень дамскому и, наоборот, крикливо-фельетонному, по-солдафонски мужскому. И сам он казался интеллигентом старо-петербургского образца, что сбивало с толку очень многих и что объясняет его большой успех у зрителей и читателей, успех недолговременный, но и несомненный.

Но кроме интеллигентного тона, читатели и зрители не могли не оценить главного – самого подхода к актерской работе танцовщиц и танцовщиков, о которых он писал, что сразу же обнаруживало в нем и острый глаз, и точное мышление драматического режиссера. Он подробно разбирал драматическую сущность играемых ролей, не очень подробно касаясь их танцевальной стороны, а иногда и не касаясь вовсе. Это было и не так важно – в эпоху драмбалета. Это направление нашего балетного театра достигло многого в довоенные годы, а в послевоенные деградировало, зашло в тупик, и, конечно же, Борис Александрович все это видел и ясно понимал, но в прямую конфронтацию с антибалетом не вступал, стараясь не замечать плохого и думая лишь о хорошем. Хорошего тогда было более чем достаточно – в нашем актерском цехе.

А драматический режиссер Львов-Анохин тоже начинал во второй половине пятидесятых годов, сразу же завоевал имя, какое-то время входил в когорту передовых, нашу новую волну – Анатолия Эфроса, Георгия Товстоногова, Олега Ефремова, но отличаясь от них – не своими манерами (хотя и этим тоже), но стилем своей режиссуры. А стиль был в общем тот же, что и в критических статьях, – интеллигентный стиль, с явным неприятием сугубой актуальности и поначалу скрытым тяготением к поэтическому театру, эстетике и красоте – красоте антуража и мизансцен, эстетике смысла и формы. Что в свою очередь обнаруживало в нем художника, которому близок балет, и что ярко проявилось в последние годы в Новом драматическом театре. Работал Борис в разных театрах, как правило не в лучшую пору их нелегкой судьбы, везде поднимал уровень и обогащал репертуар, нередко очень решительно и очень смело (чего стоят постановки “Фабричной девчонки”, а с другой стороны “Средства Макропулоса” в подцензурном театре Советской Армии или расиновской “Федры” и почти тогда же полузабытой драмы Гнедича “Холопы” в бытовом Малом театре), но всякий раз вынужден был уходить, пока не получил на краю Москвы собственный Новый драматический театр. Причина карьерных неудач ясна: он был чужим, этот московский петербуржец (в свое время окончивший Ленинградский театральный институт, легендарный ЛГИТМиК), немногих увлекал его углубленный психологизм, многих не устраивала его слишком тонкая и недостаточно активная режиссура. А ведь в эти годы гремела Таганка и поспевала стайка молодых режиссеров-волков, так что режиссер-интеллигент, а к тому же режиссер-стилист, стремящийся к театру поэта, не мог не показаться несколько старомодным.

Я считаю, что Львов-Анохин несколько переоценен как балетный критик и сильно недооценен как драматический режиссер. Позиции действующего критика, а фактически критика-монополиста он постепенно стал терять, когда появилась другая генерация – достаточно дерзких молодых людей, не боящихся говорить неприятную правду. Это были критики-аналитики, к разряду которых он не принадлежал, критики-искусствоведы, каким быть и не стремился. Критиками-поэтами они не были. А тут еще произошло важнейшее событие: к нам пожаловали зарубежные гости. Сначала, весной 1958 года, парижский театр Гранд Опера, потом, осенью 1962 года, баланчинский Нью-Йорк Сити балле. И выяснились две вещи: во-первых, отечественный балет – не единственный в мире, как мы считали, и даже не впереди планеты всей. А во-вторых, балетный театр в мире давно уже стал режиссерским, в нем главная фигура – балетмейстер-хореограф, хореограф-демиург, в то время как наш балетный театр продолжает оставаться актерским. А о хореографии, то есть о балетмейстерском искусстве, Львов-Анохин почти не писал, он писал преимущественно о балеринах и танцовщиках, издал ряд книг, и в том числе книгу об Улановой, написанную поэтическим слогом, но как бы не о нашей жизни, не о наших трагедиях и наших страхах, а Галина Сергеевна, по ее же словам, много чего боялась. И книгу о Шелест, ярко написанную книгу, где автор не избегает касаться некоторых драматических тем, к чему он обычно не склонен. Читая и перечитывая его книги и его статьи, понимаешь, что он и не критик вовсе, а писатель, и не просто писатель, а писатель-портретист, писатель редкого жанра.

И такой же он режиссер: режиссер-портретист, создатель театра сценических портретов. Они все на памяти, их невозможно забыть: и Люся Фетисова в “Фабричной девчонке”, и Любовь Добржанская сразу во многих ролях, и Лиза Никищихина и Евгений Леонов в “Антигоне”, и Василий Бочкарев в “Фоме Гордееве”, и Эдда Урусова в “Письмах Асперна”, и Оксана Мысина в последних спектаклях. Вот что самое ценное в исчезающем наследстве режиссера Львова-Анохина – искусство построения роли, искусство, вообще исчезающее в нашем театре. Что, кстати, объясняет и катастрофу Таганки, а также затормозившееся движение “молодых волков”. А если добавить и полузабытую осмысленную театральную красоту, и торжествующий культ бессмысленного безобразия, становящийся уже нетерпимым, то начинаешь вспоминать Бориса с особым чувством. И если время балетного критика Львова-Анохина, как кажется, уже ушло, то время драматического режиссера Львова-Анохина еще вернется, не может не вернуться.

Когда-то в молодости, устраненный от каких-либо дел, я сочинял на досуге полуабсурдистские пьески на наши театральные темы. В одной из пьесок под названием “Цирк” действовал Укротитель львов по фамилии Анохин. Это был укротитель-джентльмен, слишком хорошо воспитанный, чтобы работать с хищниками в цирке, он разговаривал со львами вежливо и негромко, довольно быстро им надоел, и в конце концов они его съели. Намек на судьбу режиссера был очевиден, но вообще-то предельно воспитанный Борис был мужественным человеком и, хотя в прямой бой редко когда вступал, противостоял, как мог, и дикости, и хищным инстинктам.

 

 

Вадим ГАЕВСКИЙ