Последняя премьера уходящего сезона в Александринском театре – “Чайка» Антона Павловича Чехова в постановке режиссера Елены Павловой, которая намеренно уходит от всех ассоциаций, что вызывает само словосочетание «“Чайка” Чехова в Александринке». Комедия с самоубийством в финале, первая Нина Заречная – Вера Федоровна Комиссаржевская, едва не бросивший драматургию Чехов; Нина Юлии Марченко, читающая монолог Сони из “Дяди Вани”, и очевидно талантливый Треплев Олега Еремина на фоне бездушных карьеристов в не столь уж давнем, но уже не идущем спектакле Кристиана Люпы – словом, все жизни, все жизни, все жизни…

Елена Павлова ставит пьесу так, будто читает ее впервые и первая. И зрителям предлагает – почитайте. Поэтому чеховский текст весь спектакль крупными буквами транслируется на задник, иногда замирая на каких-то фразах, и Тригорин долго вглядывается в белые слова на черном фоне, а учитель Медведенко мелом вставляет пропущенную запятую.

Пока зрители читают, герои спектакля, появившиеся на сцене в соответствии с чеховским списком действующих лиц, поют. Почти весь первый акт. Провал треплевского спектакля, ссоры матери и сына, влюбленность и любовь, ловля рыбы и охота на чайку, скандал с управляющим и всеобщее примирение пропеваются с помощью самого пестрого песенного репертуара артистами разных вокальных данных. Иногда это дает потрясающий эффект, как в случае с всепоглощающей любовью Медведенко к Маше. Вместо всех этих реплик об учительском жалованье и матери-старушке он при первой возможности встает к микрофону и ищет, мучительно ищет ту песню, на которую бы Маша откликнулась. Он поет ей “о любви, которой не было” и “я не забуду тебя никогда”. А когда она, неотрывно глядя на Треплева, тихо и нежно напевает: “Теперь я знаю, ты на свете есть”, он подхватывает: “Я тобой дышу, тобой живу”. Дуэт Марии Лопатиной – Маши и Валентина Захарова – Медведенко, история их героев в этой “Чайке” нисколько не уступает историям Аркадиной, Тригорина, Нины и Треплева, наблюдать ее порой даже интереснее. Как легкая, тонкая Маша совсем замыкается в себе во втором акте, как закрывает руками рот, удерживая крик и слезы, моментально все поняв после раздавшегося выстрела. Как осторожно пытается обнять ее нелюбимый муж Медведенко, спрятать, уберечь от самого страшного.

Полина Андреевна Александры Большаковой периодически исполняет песню “Cambio dolor” из аргентинского телесериала, невероятно раздражая своего мужа Шамраева (Сергей Еликов), порывающегося поорать в микрофон о том, что “влюбленных много – он один”. Нине Заречной (Анастасия Пантелеева) хочется спеть что-нибудь дискотечно бодрое, но приходится читать про “людей, львов, орлов и куропаток”. Ольга Белинская в роли Аркадиной способна исполнить что угодно – от оперной арии до “Женщины, которая поет”. Аркадина спокойно перетягивает на себя внимание, как и следует актрисе, пусть даже находящейся в деревне почти без зрителей. Молча наблюдают за происходящим Тригорин (Андрей Матюков) с блокнотиком и Дорн (Игорь Мосюк). Предприняв единственную попытку участия в концерте, неврастеничный, болезненно одинокий Треплев Ивана Ефремова переживает еще один провал. Говорить ему, правда, не легче, чем петь.

К концу первого акта герои все же начинают разговаривать друг с другом, саундрама становится просто драмой, заключающейся в том, что все давно разучились общаться и забыли, как это делается. Никто никого не слушает и не слышит. Сорин (Александр Лушин) терпеливо, как маленькой девочке, несколько раз пытается объяснить сестре, что происходит с ее сыном. Но она только упорно повторяет: “Ревность, я увезу Тригорина”. Аркадина и Треплев сидят почти вплотную, глаза в глаза, говорят шепотом, и оба мечтают только о том, чтобы эта никуда не ведущая, невыносимая для обоих беседа закончилась. К моменту объяснения с Тригориным Аркадина уже вымотана до такой степени, что привычного выступления знаменитой артистки о последней странице в ее жизни просто не может быть. Его и нет – в словах. Но потом она соберет всю свою волю и споет о “ярмарки красках” так, что Тригорину, конечно, придется уехать с ней.

Второй акт спектакля тихий и короткий. Колоски, заполнявшие сцену и в первом, вдруг становятся плотными сухими ветками в человеческий рост, отчего герои кажутся маленькими, а все предпринимаемые ими действия – бессмысленными (сценограф Светлана Тужикова). Они думали, что попали в водоворот, а на самом деле это – болото. Каждый человек – в той или иной степени “человек, который хотел”. Кто-то выбирает нести свой крест и верить, кто-то играет в лото, кто-то пишет тексты, которые никто не читает. После самоубийства Треплева доктор Дорн ставит точку исполнением песни про “грустные звезды, что в поисках ласки сквозь синюю вечность летят до Земли”. Стоит ли лететь на эту Землю?

“Чайка” Елены Павловой идет в Черном зале Новой сцены Александринки. После лабиринта коридоров окно на лестнице прямо перед входом в зал вдруг открывает вид сверху на недавно установленный памятник Всеволоду Мейерхольду. С такого ракурса он мало похож на портрет Бориса Григорьева. Великий Треплев Художественного театра, искавший новые формы на Императорской сцене накануне революции, бежит куда-то или от чего-то, трагично раскинув руки, словно отталкивая свой рок. Сюжет для небольшого рассказа.

Мария ЧЕРНОВА

«Экран и сцена»
№ 13-14 за 2023 год.