Конец истории отменяется

Фото предоставлено Пресс-службой Театральной олимпиады / Интерпресс
Фото предоставлено Пресс-службой Театральной олимпиады / Интерпресс

“Все, что произошло и могло произойти” – новый междисциплинарный проект немецкого композитора и режиссера Хайнера Гёббельса – впервые был показан в историческом здании некогда железнодорожной станции Мэйфилд. Сопродюсером выступил Манчестерский фестиваль. В рамках Международной театральной олимпиады в Петербурге его показали на бывшем Заводе слоистых пластиков, сейчас Музее стрит-арта.

Аннотация сообщает, что стимулом к созданию работы стала книга живущего во Франции чешского автора Патрика Оуржедника “Европеана. Краткая история двадцатого века”, признанная в Чехии книгой года, где XX век предстает как “риторическая фигура и фикция, беспощадный микс вздорных лозунгов, нелепых убеждений и стереотипов”.

Кто-то из коллег уже написал, что ожидания были завышенные, но, действительно, Хайнер Гёббельс – такой же театральный миф уже XXI века, как Питер Брук или Роберт Уилсон – века XX. Как не ждать?

Именно ХХ век – тема и предмет этого спектакля.

Перед нами изначальный хаос объектов, их впоследствии будут использовать 17 перформеров из разных стран, превращая в хаос организованный. По периметру зала, устроенного в огромном ангаре, – четыре музыканта (ударные, терменвокс и другие). Свет у Гёббельса фантастический, светом художник создает арки, галереи, порталы и измерения. Действия перформеров, выступающих операторами объектов, предельно слаженные. Иногда их усилиями выстраивается галерея пустых постаментов, причем возникает иллюзия (с помощью проекций), что они сами движутся в пространстве и вступают в схватку с переплетающимися трубчатыми субстанциями. Иногда откуда-то сбоку и сверху вываливается груда гигантских булыжников, мы слышим грохот камнепада, и не сразу (а только когда один из перформеров задевает камень) понимаем, что звукоряд – иллюзия, фонограмма. На заднике появляется гигантский рот-молох, в него уходят человеческие фигурки. Все это, с одной стороны, достаточно абстрактно, с другой, если проводить связи с текстом, прозрачно-ассоциативно.

Текст Оуржедника перформеры произносят на разных языках, а перевод транслируется на боковые экраны. Речь в нем идет об известных и малоизвестных, подчас анекдотичных, событиях, связанных с мировыми войнами и катаклизмами XX века. Анекдотический ракурс придается даже событиям Холокоста. Оуржедник, разворачивая и приближая к нам трагическое своей нелепой, комической стороной, работает в традиции Ярослава Гашека, Карела Чапека. По словам одного из критиков книги Оуржедника, Властимила Гарла, “автор исследует язык как проявление коллективной памяти <…> И двадцатый век предстает перед читателем не как последовательность исторических событий, а как переплетение исповедей и убеждений, лозунгов, символов и концепций”.

В тексте, который читают нам и который читаем мы, относительно недавние события, вроде скандала с Моникой Левински, претерпевают вторичную мифологизацию, как если бы Оуржедник писал свою “Батрахомиомахию” (анонимная античная пародия на гомеровский эпос, поэма о войне мышей и лягушек). Строй речи, придуманный Оуржедником, позволяет провести операцию остранения. Как если бы какой-то житель тропической Амазонии объяснял нам, что такое “конец истории”, “сексизм” и “толерантность”.

Используя собственный опыт, мы, зрители, действительно “читаем” сообщение Гёббельса по-разному, кто-то, возможно, впитывает его в целокупности, как своего рода оперное или симфоническое произведение, воспринимая на равных и в согласовании музыку, свет, движение и сопряжение объектов, текст.

На мой взгляд, текст и документальная хроника в перформансе Хайнера Гёббельса забирают на себя все внимание. Видимо, логоцентричность настолько глубоко засела в нашем составе, что текст, в отличие от аудиовизуальных абстракций, мы воспринимаем до последнего вздоха. Перемещения по сцене перформеров, псевдоиллюзионистская перспективная сценография, пейзаж, создаваемый на наших глазах с помощью проекций на занавесах (эти элементы сценографии ранее уже использовались Гёббельсом в постановке “Европер” на музыку Джона Кейджа для Рурского фестиваля – так что перед нами своего рода автоцитата), кажутся косвенной, но все же лишь иллюстрацией к нему.

Вторичность, повторяемость, автоцитирование становятся своего рода формулой, ложатся на рассказ о том, что человечество, несмотря на технический прогресс, никуда не идет и ничему не учится.

Хроника реальных мировых событий, подчас того дня, в какой мы смотрим перформанс, взятая Гёббельсом с Euronews и транслируемая на занавесы, с наглядным звериным серьезом подтверждает, что никакого “конца истории” нет, человечество не становится лучше: в Красноярске наводнение, на Ближнем Востоке водометами разгоняют протестующих, в Каталонии выступают за независимость, в Мехико готовятся к празднованию Dia de Muertos.

“Все, что произошло и могло произойти” напомнил мне то, о чем говорилось в первой цитате из Оуржедника, звучащей в спектакле, – о Всемирной выставке в Париже в 1900 году, где экспонировались зулусы и прочие аборигены. Высокотехнологичная и политкорректная работа Гёббельса, составляющая обзор и экспозицию XX – начала XXI века, вполне могла бы представлять павильон Германии на какой-нибудь “Всемирной выставке”-2020.

Есть в ней, как ни удивительно, что-то неуловимо “датское”.

Татьяна ДЖУРОВА

«Экран и сцена»
№ 21 за 2019 год.