Создатели детских спектаклей нередко сосредоточивают все свое внимание на том, чтобы рассказать историю, полную полезных уроков. Театральный язык такого повествования не меняется десятилетиями: нарочито подробная и яркая декорация, такая же бутафория, “говорящие” костюмы. И четвертая стена, крепче Великой Китайской. Бывает, герои представления проделывают в стене “окошко”, чтобы спросить у детей, куда побежал волк, но они никогда не признаются, что интересуется этим актер, а не персонаж. Те же приемы в театре для взрослых могут вызвать, во всяком случае сегодня, шквал обвинений в архаичности. Спектакль “Маугли” (по мотивам рассказа Редьярда Киплинга) в кировском Театре на Спасской доказывает, что законы театральных джунглей общие для всех.
Современный театр уже давно не стремится непременно спрятать свои механизмы в “черный кабинет”. Режиссер Степан Пектеев, выступивший и автором инсценировки, начинает спектакль не с истории преследования тигром Шер Ханом мальчика, потерявшегося в джунглях, а с тех, кто ее вскоре поведает. Голос из динамиков по очереди представляет действующих лиц: вот разминаются перед спектаклем актеры (“немного похожи на обезьян” – шутит рассказчик); выходит в фирменном комбинезоне с дрелью в руках монтировщик, “слон театра”; его коллеги выкатывают на сцену элемент декорации; мелькает то тут, то там помреж. Знакомство зрителей с персонажами завершается сообщением: за свет будет отвечать светлячок, а за звук – синичка.
Преображение толпы обезьян-артистов в героев сказки о Маугли происходит прямо на глазах у зрителя. В руках каждого из волчьей стаи – условные головы-маски на палках, похожие на компьютерные трехмерные модели. Яркими огоньками горят зеленые глаза. Из динамиков звучат голоса рассказчиков, мужской и женский. На сцене нет ни бутафорских джунглей, ни глубокой темной пещеры, а на актерах, играющих зверей, – ни меховых шкур, ни хвостов.
Впрочем, художник Катерина Андреева все-таки приготовила зрителям яркие джунгли с лианами, волшебными цветами и широкими листьями. Но на сцене они появляются только в середине действия. Актеры в сложном танце творят их на глазах всего зала: опускаются штанкеты и на них закрепляют разноцветные лианы-стволы, только что извивавшиеся в руках, как змеи. На протяжении спектакля светлячок будет топить эти джунгли в таинственном лиловом свете, а в финале зальет световым пожаром задник и вычертит на фоне экрана силуэт огромной головы Шер Хана, мучающегося в предсмертной агонии от жара Красного цветка-огня.
Художница отказалась от броских красок костюмов, привычных для детского театра. На всех персонажах – одинаковые кимоно серого и бежевого цвета (исключение – черная пантера Багира и огненно-рыжий Шер Хан, чье присутствие на сцене обозначается лишь рычащей мордой на экране). Скромные цвета кимоно оттеняются яркими поясами. На лицах лаконичный и выразительный грим – вокруг глаз черные и красные треугольники, похожие на боевой раскрас.
За синицей (напомним, ответственной за звук в спектакле) скрывается кировский диджей Евгений Джекич, обозначенный в программке как саунд-дизайнер. В созданном им праздничном и мелодичном шумовом потоке джунглей выделяются сольные партии. Костюму и гриму помогает пластическое решение образа каждого героя, найти которое успешно помогает исполнителям хореограф Ирина Брежнева. Наталия Красильникова в роли Ракши раскрывает аристократичность, горделивость и благородство “простой” волчицы, готовой взять в семью человеческого детеныша. В неспешных движениях Волка-отца (Михаил Андриянов) и Акелы (Александр Трясцин) читается сдержанная сила. Медведь Балу Александра Королевского чем-то похож на “пьяного мастера” кун-фу с его расслабленной неряшливостью шаманского танца. Суетлив шакал Табаки Ирека Галлямова.
Наконец, самая интересная находка: единая в трех лицах пантера в исполнении Ольги Чаузовой, Ирины Дроздовой и Нины Чернышовой. Каждая Багира здесь – тень неуловимо быстрого и бесшумного зверя, способного появляться внезапно. Их танец – это три голоса музыкального канона.
Багира – не единственный многоликий персонаж спектакля Степана Пектеева. После Совета стаи и принятия Маугли в волчье братство из зрительного зала на сцену выходит, наконец, он сам. Точнее, выходят два Маугли – эту роль исполняют два артиста. Один, Сергей Трекин, играет наивного открытого ребенка, сразу же начинающего задавать рассказчикам бесконечные вопросы. Два главных: что тут делает второй Маугли и почему на сцене три Багиры? Второй Маугли – повзрослевший, тот, кому предстоит победить Шер Хана. Высокий и широкоплечий Александр Карпов совсем не похож на своего альтер-эго. Тот в основном слушает и смотрит сказку вместе со зрителями, а активно действует будущий герой. Только героем еще надо стать.
История становления Маугли-героя строится по законам воспитания учеников мастерами боевых искусств, в их роли выступают Балу и Багира. Боевые сцены поставлены Игорем Гулиным и Романом Широкшиным и озвучены, как в компьютерной игре – получились зрелищные номера с выразительными акцентами. Режиссер перемежает “практические занятия” философ-скими наставлениями сенсеев. Наставления касаются не только способа добычи у людей главного оружия, Красного цветка, опасного для тигра, но и серьезных вопросов – о старости, о страхе смерти, о жизни после смерти. Спектакль не делает привычных для тюзов скидок на то, что сценическое повествование для детей не должно содержать трудных смыслов, быть предельно простым.
Завершается ученический путь Маугли обретением сразу двух артефактов. Первый – это бутафорский факел, “Красный цветок”, его актер просто получает у реквизитора. Факел необходим, чтобы завершить фабулу сказки Киплинга. Второй артефакт вырос из режиссерской концепции взросления в спектакле. Это театральная метафора внутреннего огня, загоревшегося в сердце героя, и настоящее “чудо театра”.
Довольно часто используемый сценический эффект, созданный с помощью зеркального диско-шара, детскую аудиторию повергает в полный восторг и становится кульминацией главного режиссерского приема: заявленный с первых минут принцип творения театра на глазах у зрителя. Фантазия режиссера свободна, он предлагает публике череду увлекательных театральных аттракционов, исполненных смысла. Но есть одно “но”, которое не хочется утаивать.
Разумеется, спектакль для детей вовсе не должен быть простым и прямолинейным, он может касаться и сложных тем, использовать неоднозначные символы. Но определенная внятность истории, конфликта, драматургия диалога и общая логика (не обязательно связанная с последовательным повествованием) должны наличествовать. В “Маугли” же режиссер порой теряет внимание начинающих скучать детей. И хотя потом он вновь завоевывает зрителя, однако к финалу оставляет его с ворохом вопросов.
Хорошо, если ребенок после спектакля продолжит обсуждение с родителями тройственной природы Багиры, этого удачного и многозначного решения. Но на многие вопросы прямого ответа не будет, этому помешает довольно несовершенная структура пьесы. И задуманный режиссером рассказ о формировании личности, скорее всего, юным зрителем не прочитывается, теряясь за ворохом эффектов. Да, за час с небольшим дети успевают познакомиться с очень разными театральными приемами и тенденциями. Но отказываться от профессиональной внятности повествования значит лишать зрителя целостности восприятия. В программке ощутимо не хватает еще одного имени – драматурга.
И все же в лице Степана Пектеева детский театр приобрел нового и яркого художника, умеющего работать с условностью и богатой образностью сцены. В кировском Театре на Спасской юному зрителю предлагают знакомство не просто с миром театра, но и с его современным языком, готовят из него вдумчивого и открытого взрослого зрителя.
Анастасия КОЛЕСНИКОВА
Фото предоставлено театром