БДТ. Перезагрузка

• Сцена из спектакля “Алиса”. Фото с сайта БДТ
Через потайные служебные ходы, берущие начало в буфете, тебя ведут и усаживают на сцене – действие спектакля перенесено в зрительный зал. В результате этой рокировки в игру включается нарядное, недавно отреставрированное пространство старинного Каменноостровского театра с его обильной лепниной и хрустальной люстрой. И все равно есть в этом маленьком театре что-то уютное, пасторальное. Не зря же он был построен в дачном месте и предназначался для летнего увеселения отдыхающих петербуржцев. Насыщенный бирюзовый цвет стен зрительного зала и кресел – фирменный цвет БДТ, у которого и дизайн программок, и интернет-сайт разработан в той же гамме – не противоречит ощущению загородного театра.
Режиссер Андрей Могучий, всегда внимательный к предлагаемым обстоятельствам, диктуемым архитектурой – ставит ли он в цирке, на площади, в маленьком театрике или в священной обители театральной традиции, – с Каменноостровским театром обошелся бережно, с максимальной выгодой обыграв его классическое пространство, но в конфликт с ним не вступая. Нет в спектакле ни видео-арта, ни компьютерных монстров, в Страну чудес затесался лишь вездесущий телевизор, но и тот стоит где-то в углу. По сцене бегает чудесная рыжеволосая девочка, маленькая Алиса, в бархатном платье все того же цвета БДТ. Она смотрит телевизор, твердит считалку, отгадывает загадки (играющая ее Алиса Комарецкая держится на сцене очень естественно, всегда “включенно”). По звуку спектакль также не агрессивен. Без пары выстрелов да грохота рухнувшей люстры, правда, не обошлось, но в остальном действие сопровождает живая музыка (композитор Настасья Хрущева). Лишь однажды на сцену вторгается хоррор. Раздается скрипучий механический голосок, и выезжает кукла-пионерка, рассказывающая жуткую блокадную историю, похоже, на самом деле произошедшую в детстве с исполнительницей главной роли Алисой Фрейндлих, – обезумевшая женщина с ножом в лютый мороз сняла с нее в подворотне пальтишко.
“Алиса” завораживающе красива. Мария Трегубова нашла образ дремотного пространства: ложи и балконы небрежно и широко укрыты, кресла и нагроможденный на сцене реквизит зачехлены, но замотанные светильники горят: сквозь белое полотно мягко льется их таинственный свет. С началом спектакля все оживет и задвигается – заиграет квартет музыкантов, включится телевизор, распахнутся дверки лож, забегают нелепые кэрролловские персонажи. Хоть и принято считать, будто литературная основа для Андрея Могучего лишь отправная точка в мир его собственных тем и сюжетов, мне кажется, что “Алиса” все же многим обязана Кэрроллу. Вернее, режиссерский метод и язык английского писателя здесь удачно встречаются.
Из сказки берутся и импровизационно разрабатываются лишь отдельные мотивы (вместе с режиссером над текстом работали Сергей Носов и Светлана Щагина). У Кэрролла маленькая Алиса провалилась в кроличью нору, у Могучего – немолодая дама потеряла сознание в лифте и провалилась в мир подсознания, памяти, в мир отживших теней; ясно одно: оттуда возвращаются не все. Чтобы вернуться, нужно выдержать испытания, отгадать загадки, здесь – разгадать, прежде всего, себя, вернуться к себе настоящей. Для зрителя, посвященного в славную историю БДТ, путешествие Алисы – Алисы Фрейндлих в этот причудливый мир превращается в сюжет метатеатральный. Алиса – “лирическое я” театра, которому пришла пора разобраться со своим прошлым, освободиться от штампов и вернуться к непосредственности чувств. Зритель менее осведомленный, возможно, увидит тут не лишенные сентиментальности вздохи об утраченной детской чистоте. Спектакль читается на разных уровнях.
Одним из главных лейтмотивов становятся слезы Алисы, которых в сказке она наплакала целое море. “Раньше Алиса плакала, а теперь не может”, – говорит о ней Шляпник (Валерий Ивченко). Слезы обретают символическое значение – это утерянная с возрастом способность к искренним, непосредственным переживаниям. У Кэрролла Алиса постоянно куда-то идет и возвращается на прежнее место. Этот мотив подхвачен и интересно переосмыслен авторами спектакля. Бег по кругу (жанр спектакля обозначен как “бег по кругу в двух действиях”) становится и принципом организации движения персонажей по сцене, и важной метафорой. Здесь речь идет отнюдь не о бесцельном кружении, а о постоянном усилии, лекарстве от того оцепенения, в которое с годами погрузилась Алиса. “Нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте, а чтобы куда-то попасть, надо бежать как минимум вдвое быстрее!”.• Сцена из спектакля “Алиса”. Фото с сайта БДТ
Спасительно не только побежать, но и вернуться в исходную точку, нащупать то место, с которого все в жизни нашей Алисы пошло вкривь и вкось. Такой болезненной точкой оказываются взаимоотношения с мамой, запутавшиеся еще в детстве. Они так и не нашли времени разобраться, а ее уже и нет в живых. Мать приходит к Алисе в образе вздорной Королевы (Ируте Венгалите) и, само собой, хочет отрубить ей голову. Так материализуются затаенный детский страх и чувство вины. Гротескная сцена зазеркального суда Королевы над Алисой разрешается их примирением в финале. Сняв парик фурии, бывшая Королева нежно склоняется над своей постаревшей дочкой. Страшный, но очистительный сон возрождает Алису к новой жизни. Классический сюжет, отсылающий, конечно, к “Земляничной поляне” Ингмара Бергмана. Андрея Могучего вообще чрезвычайно волнует тема связи поколений внутри одной семьи. В царство смерти он отправлял и Тильтиля с Митиль в “Счастье” (предыдущая работа Могучего по “Синей птице” Метерлинка) – знакомиться с прапрабабушками и искать у них мудрости.
Прежде всего, “Алиса” Могучего близка Кэрроллу духом абсурда. Ведь парадоксальность, неожиданные метаморфозы, сумбурная возня и алогичное, как во сне, движение действия – орудия из арсенала нашего режиссера. Вот надменный элегантный Кролик (Анатолий Петров) стреляет из двустволки в разнузданного оборванца Шалтая-Болтая (Анд-рей Шарков), оставляя на его толстом пузе красные дырки. “Гад, говно, сволочь и фашист”, – вскрикивает последний и падает замертво, но вскоре вскакивает. В этом спектакле все и впрямь движется по кругу, и потому Кролик стреляет снова, но этих выстрелов Шалтай теперь даже не замечает. Подчиняясь безостановочному кружению, задуманному режиссером, на сцену то и дело вторгается безумный Шляпник Валерия Ивченко. Как он похож на Шляпника с иллюстрации Тенниела! Его высокопарные речи о спасении заблудившейся в себе Алисы и трогательны, и в то же время смешны. Кафкианская сцена суда над Алисой начинается блистательным появлением Королевы и Короля (Евгений Чудаков) из центральной ложи, а завершается на авансцене безумным чаепитием. “Чаю?” – спрашивает у Алисы Шалтай-Болтай и протягивает ей кочан капусты. Вдруг затемнение, на первый план выступает огромный господин и, скуксившись, говорит плаксиво: “Меня зовут Боря”. Это Поросенок, который стал человеком (Геннадий Богачев). Из алогичного сна мы вдруг попадаем в мир реального человека, официанта Бори, когда-то любившего Алису и легкомысленно брошенного ею. Так, из абсурда спектакль внезапно совершает прыжок в документальный театр. Все-таки “Алиса” – в гораздо большей степени кэрролловский спектакль, чем был метерлинковским спектакль “Счастье”: тот не имел совсем ничего общего с подслащенным мистицизмом бельгийского писателя.
Видно, на каком соединении клоунады, лиризма и достоверности замешал Анд-рей Могучий свою “Алису”. Обходясь в этот раз без высокотехнологичных подпорок, он выстроил спектакль исключительно на актерах. Многое получилось у него прекрасно, но что-то, как уже не раз было замечено критикой, так и увязло в досадной сбивчивости самодельного текста. И все же начало перезагрузки того сложного театрального организма, руководство которым год назад Могучий принял столь смело и благородно, несомненно, положено.

Мария ЗЕРЧАНИНОВА
«Экран и сцена» № 4 за 2014 год.