Четыре аспекта в танце

Сцена из балета "Пер Гюнт". Фото Holger BadekowТруппа Гамбургского балета показала в Большом театре спектакль на музыку Альфреда Шнитке “Пер Гюнт”. Его постановщика (и на протяжении 43 лет руководителя театра), живого классика Джона Ноймайера в России любят и знают лучше, чем кого-либо из западных хореографов. Гамбургский балет, чей первый приезд в нашу страну состоялся еще в советские годы, с тех пор неоднократно выступал в Москве и Санкт-Петербурге. Кроме того, работы Ноймайера шли и по сей день идут на сценах российских театров. В сегодняшнем репертуаре Большого, где в 2004 году Ноймайер поставил один из самых своих знаменитых балетов “Сон в летнюю ночь”, – легендарная “Дама с камелиями”. На сцене Музыкального театра имени К.С.Станиславского и Вл.И.Немировича-Данченко, связанного с хореографом почти десятилетним сотрудничеством (здесь шли “Чайка” по Чехову и “Русалочка” по Андерсену), можно увидеть “Татьяну” по пушкинскому “Евгению Онегину”. Если добавить к этим названиям мариинские “Звуки пустых страниц” (поставлен специально для бывшей кировской сцены), “Весна и осень”, “Теперь и тогда”, и созданный для Дианы Вишневой дуэт “Диалог“, то возникает впечатляющая картина присутствия балетмейстера Джона Ноймайера на российской сцене.

Впрочем, и “Пер Гюнт” знаком российскому зрителю. Этот масштабный спектакль, который вполне можно отнести к балетным “полотнам”, уже был показан в России двадцать пять лет назад. И теперь на сцене Большого театра Ноймайер представил новую версию постановки, выпавшей из репертуара гамбургского балета на шестнадцать лет. Предполагалось, что Ноймайер в год, объявленный в России “годом Прокофьева”, привезет на гастроли “Ромео и Джульетту” и “Золушку”. Но возрожденный “Пер Гюнт” оказался для самого маэстро столь важным произведением, что он склонил руководство Большого вместо прокофьевских постановок принять на своей сцене именно его.

Интерес к пьесе “Пер Гюнт” пронизывает биографию Ноймайера. Еще в университете, изучая помимо хореографии дизайн, он взялся сочинять костюмы для ибсеновских героев, затем в 1981 году рассматривал именно эту пьесу как возможный материал для постановки, но тогда остановился на другом. К названию “Пер Гюнт” Ноймайер вернулся годы спустя, когда лично познакомился с Альфредом Шнитке, чью музыку уже использовал в спектаклях “Отелло” и “Трамвай “Желание”. Хореограф договорился с композитором о написании балета, предложив на выбор две пьесы – “Три сестры” и “Пер Гюнт”. Шнитке остановился на последней. Но путь на сцену ибсеновского произведения оказался долгим и нелегким. У композитора случился инсульт, хореограф за период работы над спектаклем потерял родителей. Балет стал по-настоящему выстраданной постановкой и, наверное, поэтому столь дорог хореографу и не отпускает его по сей день. Возможно, именно по тем же причинам Ноймайеру было важно показать новую версию спектакля в России, где он четверть века назад был так горячо принят. Тем более что у маэстро к русскому искусству особое отношение: юношеским впечатлением, определившим его дальнейшую творческую судьбу, стали “Три сестры” Ли Страсберга, обратившие Ноймайера в веру Станиславского. К слову сказать, тонкая ниточка связывает балет по Ибсену с МХТ времен Константина Сергеевича, на сцене которого в 1912 году был поставлен “Пер Гюнт”, правда, в режиссуре В.Немировича-Данченко, К.Марджанова и Г.Бурджалова, в декорациях Н.Рериха и с Л.Леонидовым в заглавной роли.

По собственным словам Ноймайера, он многое изменил в редакции 2015 года, но структура балета осталась неизменной. Первые два акта с прологом, идущие без антракта, разворачивают картину жизненного пути Пера Гюнта от рождения до сумасшедшего дома, куда он попадает в завершение своих многолетних странствий. Третий же акт с эпилогом – посвящен возвращению домой, которое оборачивается дорогой к себе, точнее, переходом в мир иной, что по Ноймайеру – равнозначно. Заглавный ибсеновский герой – ироническая “производная” от персонажа норвежского фольклора, героя сказок, смелого охотника Пера Гюнта. К слову сказать, сам драматург считал свое произведение настолько национальным, что искренне сомневался: будет ли оно понятно представителям других культур.

По поступкам Пер Гюнт у Ибсена – болтун, балагур, бабник и пьяница. По строю мысли – фантазер, мечтатель, философ, путешественник. Эта двойственность, вот уже на протяжении 150 лет волнует художников, режиссеров, композиторов, пытающихся расшифровать тайну норвежского Иванушки-дурачка, сколь приземленного, столь и возвышенного. Джон Ноймайер в характере этого персонажа увидел столько противоречий, что решил “разложить” его на нескольких исполнителей, назвав разные ипостаси героя – “аспектами Пера”. В спектакле их – четыре (в первой версии – семь), самые действенные из них – “агрессия” и “невинность”, в значительной мере определяющие природу поступков Пера. Состав-ляющие характера появляются на свет одновременно с героем. Пролог – рождение Пера – решен как таинство, красиво свершающееся в глубине сцены. В дальнейшем ипостаси будут сопровождать заглавного героя, где-то подменяя его, где-то комментируя его действия, где-то вступая с ним в диалог, где-то выступая соло. Бойкие вариации граней личности щедро разбросаны по спектаклю. Пер – статный Эдвин Ревазов (москвичи знают его как партнера Светланы Захаровой в “Даме с камелиями” в Большом театре) в начальных сценах выступает неловким увальнем. Но постепенно его неотесанность сглаживается, неуклюжесть перемешивается с нежностью, на глазах у зрителя он начинает взрослеть, обретая мужественность и дикую красоту. Происходит это после встречи с Сольвейг на свадьбе Ингрид, богатой невесты, чьим мужем мечтала видеть своего сына такая же, как и он, фантазерка, мать Пера. Осе (Лесли Эйманн) – тоже существо не от мира сего. Как сын (и его аспекты) она одета в яркие оттенки красного, в отличие от своих односельчан, обряженных в унылые черные пары и котелки. Брачное пиршество оказывается довольно угрюмым зрелищем. Пляски гостей выглядят тяжелыми и приземленными, словно танцующих что-то тяготит и тянет вниз. Их движения столь убого-монотонны, скучны и однообразны, что брутальная, но своеобразная пластика Пера воспринимается как живой всплеск в мутной заводи деревенского празднества. И бегство в горы с украденной (в общем-то, не очень ему и нужной) чужой невестой читается как акт протеста против рутинного и безликого мира обывателей. Но Ноймайер тут же снижает почти романтический порыв Пера. Прелесть открытия женских чар сменяется животной жаждой обладания, и танец с быстро наскучившей Ингрид перерастает едва ли не в клоунаду. Этот баланс между возвышенным и низким, иллюзорным и реальным, лирическим и прозаическим сохраняется на протяжении всего спектакля. На контрасте построены все сцены первых двух актов, в которых Ноймайер-хореограф пропускает вперед Ноймайера-режиссера. Зыбкое и тонущее в тумане царство троллей, куда попадает Пер, по первому впечатлению кажется куда более поэтичным и утонченным, чем грубый мир хуторян. Самая притягательная из них, гибкая, манкая Зеленая с эксцентричной пластикой околдовывает и подчиняет себе Пера, оседлав партнера, как коня. Иллюзорным и банальным оказывается и обманчиво притягательный своим великолепием мир шоу-бизнеса – от заштатного мюзик-холла до вершин Голливуда. Странствия героя Ибсена здесь становятся эпизодами его восхождения к славе поп-звезды и сценами из блокбастера из жизни древнего Египта, в котором снимается сделавший ошеломительную актерскую карьеру Пер. Весь этот фальшивый антураж передается Ноймайером с беспощадностью взгляда философа-интеллектуала и изрядной долей юмора. После буйствующего красками и звуками вавилонского столпотворения фабрики звезд Пер попадает в стерильную пустоту и мрак психиатрической лечебницы, где его облачают в смирительную рубаху, а затем, сняв ее, возвращают к первородной наготе, заставив вновь ощутить себя младенцем. И с этого момента начинается путь Пера к себе: через возвращение домой, через встречу с Сольвейг и бесконечное (по определению Ноймайера) нездешней красоты адажио. Потусторонняя благодать этого, словно разлитого в толпе теней дуэта подводит черту под земными странствиями Пера. Его уход, также как и сцена смерти Осе, которую сын увозит на детских саночках, самые прекрасные эпизоды в спектакле, а, может быть, и в балете нашего времени. Здесь хореограф Ноймайер, используя всю богатейшую палитру лирико-философских оттенков и полутонов, выходит на первый план, создавая призрачную картину иного мира, в котором окутывает любовью и материнской лаской верная и нежная Сольвейг, чью партию исполнила Анна Лаудере, в прошлом выпускница Рижского хореографического училища. К сожалению, из-за травмы в Москву не смогла приехать одна из лучших современных балерин Алина Кожокару, на которую выстраивалась возобновленная версия. Надо сказать, женские партии в балете требуют от исполнительниц изрядного драматического мастерства. Если у Пера – несколько аспектов, у каждого из которых своя тема, то в партиях Ингрид, Зеленой и кинодивы Анитры выступает одна исполнительница – многогранная Элен Буше.

“Пер Гюнт” – вообще актерский балет с выразительными пластическими характеристиками персонажей. Исполнители, многолетние танцовщики Ноймайера, точно чувствуют стилистку спектакля, во многом продиктованную скупой, по-скандинавски сдержанной и выразительной сценографией Юргена Розе – постоянного соавтора хореографа. В финале сцена пустеет, все лишнее отступает на второй план, остаются только Сольвейг, Пер Гюнт и их многочисленные отражения (тени или отголоски), почти бесплотные пары, “тающие” в лучах неясного и в то же время ослепительного в своем неярком сиянии света. Ноймайер и фантастически мощная по силе эмоционального воздействия музыка Шнитке поют гимн любви – единственной силе, способной спасти человека и его бессмертную душу.

Алла МИХАЛЁВА
Сцена из балета «Пер Гюнт». Фото Holger Badekow
«Экран и сцена»
№ 3 за 2016 год.