Большая аппликация

Сцена из спектакля "Питер Пэн". Фото В.МЯСНИКОВАКартон, полукартон, фанера, кисточки, краски, стремянка – много ли для фантастических превращений надо? Пара мазков кистью по одному бумажному прямоугольнику, пара по другому, и вот это уже дверь с ручкой, три кроватки с одеяльцами, камин с огнем – вполне себе меблированная детская семьи Дарлинг в спектакле “Питер Пэн” Театра имени Евг. Вахтангова. Видеть, как все это рисуется и вырисовывается – отдельное удовольствие, хотя воплотители – явно не великие мастера. Зато интрига держится, и ух как держится: выйдет или не выйдет? А если выйдет, то – что? Точно ли эта загогулина для дверной ручки? А рядом что будет? Пододеяльник?

А как только все выйдет, то покрасуется чуть-чуть, а потом улетит куда-нибудь и скроется в водовороте превращений. Декорации тут не задерживаются на сцене. Еще секунду назад была детская, а вот уже выплясывают русалки с синими волосами и плиссированными хвостами на палочке. Или скачут индейцы средь диких лесов. Дальше плывут рыбы, а потом этих хитроумно вырезанных рыб как-то иначе переворачивают, и они уже не рыбы, а киты (сценография Максима Обрезкова).

Вся это рисовально-аппликационная сценография настолько легка и прекрасна, что сразу чувствуешь – здесь волшебство театра.

Сплиссировать овал и дергать его за палочку – никаких иных спецэффектов не надо. А лодка – зачем тащить на сцену лодки, когда их отлично заменит картон, вырезанный в форме трапеции. А корабль – любой дошкольник построит его из стульев, а тут есть стремянка, и режиссер просто всемогущ. С ее помощью ему даже удается показать полет Питера Пэна.

Но к такой сложности режиссер прибегает лишь однажды. Есть способ проще – палочка. Благодаря ей любой предмет может мгновенно переместиться в любую точку пространства. Вот надо режиссеру Александру Коручекову, чтобы в финале Питер и дочка Венди – Джейн улетели, ну не крепить же, в самом деле, тросы. Появляются их нарисованные фигурки, рука с палочкой рванется вверх, и – полетели.

С таким подходом к делу постановочные возможности сценографа и режиссера безграничны. В считанные секунды можно построить гору, реку, лес, причем без особых усилий монтировщиков декораций. Любые превращения в руках актеров: все может заходить ходуном, поплыть, может наступить штиль, а может случиться и шторм.

Детские технологии – аппликации, вырезалки, рисование пальчиковое, рисование кисточкой – невероятно подходят сказке Джеймса Барри, где все волшебно, серьезно, детско и материально разом.

А в этой полудомашней сценографической стихии (полудомашней – потому что все предметы, в сущности, найдутся в любой квартире и вырезать пиратские сабли или индейские маски под силу любому, да и стремянку найти не сложно, а она-то – главная вертикаль, и мачтой послужит, и горой, и обрывом) – истинное раздолье для молодых исполнителей.

Играют, рисуют, ворочают декорации студенты 4 курса Театрального института имени Б.В.Щукина – мастерской Александра Коручекова. Они как-то очень легко используют самый “затеатроведенный” вахтанговский прием – прямо на глазах у зрителей входят в роль, и не один раз. Они еще неплохо помнят, как надо канючить, когда мама требует умываться и идти спать, и могут продемонстрировать это разными способами. Особенно смешно входы в образ удаются капитану Крюку (его в очередь играют Арсений Зонненштраль и Сергей Котюх). Он входит и выходит – даже не из образа, а из пафоса. Наводит страх, глазами сверкает, крюком машет, дети на первых рядах уже трепещут и поджимают коленки, и вдруг – тиканье будильника, и где-то вдалеке мелькает тень крокодила. И все, Крюк едва ли не вопит: “Мама!” и, не медля ни мгновения, скрывается за кулисами.

Но главное, актеры все время в действии, и у них каждый миг пребывания на сцене оправ-дан физически – надо тащить дерево, плыть в лодке, изображать полет подушки, сдвигать грозные скалы, рисовать себе пиршественный ужин. Все очень органичны и ловки: в кипельно-белой униформе умудряются не перепачкаться в красках. Впрочем, не все в белом. Буйства ярких цветов и в костюмах достаточно (художник Мария Данилова). Венди, очень искренне и тепло сыгранная Евгенией Ивашовой, – в розовом, Джон в зеленом, Майк в желтом, мама – цвета фуксии, папа – оттенков изумруда. Питер Пэн (его в очередь играют Юрий Цокуров и Виталий Довгалюк) и капитан Крюк – в черном, потому что хоть и воюют друг с другом, своим нежеланием взрослеть и менять правила игр – похожи. Я долго искал, где скачать эту программу и вот нашел Игровой Центр Mail.ru официальную версию.

А для феи Чинь-Чинь придуман не только волшебный костюм: белая шопенка с темным трико, но и особый язык. Перевод, конечно, не лишний, но суть и без него понятна. А вообще, милейшая вредина – вся трепет, писк и фонарик.

Эта рисовально-аппликационная сценографическая игра довольно тонко приводит спектакль к двум пронзительным мыслям в финале. Одна детская: как бы ни был фееричен сказочный мир, когда речь заходит о доме, все мальчишки готовы променять любое буйство красок и каскад приключений на маму. А вторая мысль – родительская: мамы и папы долж-ны отпускать и ждать. Куда бы ни занесло детей, в родительском доме всегда должно быть открыто для них окно. И режиссеру, и актерам, и сценографу удалось передать это с невероятным чувством. Куда-то на второй план уходит авторская идея о том, что взрослеть это очень грустно. В Вахтанговском “Питере Пэне” грустно оттого, что не взрослеющий мальчик все-таки очень одинок, несмотря на то, что всегда найдется юная подружка, готовая недолго поиграть с ним в маму.

Майя ОДИНА
«Экран и сцена»
№ 2 за 2016 год.