Игра с языком

Фото Александры СОЛДАТОВОЙКлим – режиссер, драматург, философ, в прошлой, дотеатральной, жизни Владимир Алексеевич Клименко. Идейный соратник Анатолия Васильева, изучающий Слово и Ритм, вечный искатель смыслов и искр, театральный маг и эзотерик. Его лабораторный театр – сверстник поколения слома, рожденного на стыке 80–90-х. Тогда эксперименты Клима стали откровением, представив интеллектуальной публике новую модель связи между лицедейством и духовностью.

В 2013 году андеграундный режиссер возглавил Центр драматургии и режиссуры на Беговой, пообещав чиновникам выстроить Театральную Касталию. Там Клим выпустил два моноспектакля: “Поля входят в дверь” с Натальей Гандзюк по поэзии Геннадия Айги и “Возмездие 12” с Ксенией Орловой по Александру Блоку. Молодая актриса Орлова за роль в пятичасовом спектакле получила “Золотую Маску”. А совсем недавно, в рамках фестиваля “Solo”, в Театральном центре “На Страстном” появился моноспектакль “Пушкин: сказки для взрослых…”. Премьера полна той свободы, от которой перехватывает дыхание, которая возможна только в темноте зрительного зала и нигде больше. Чистый театральный концентрат. И вновь Клим взял актера, публике не известного, и вновь сотворил с ним чудо. Избранником стал белорусский артист Александр Синякович. Помогал в работе над постановкой ученик Клима Андрей Випулис.

В трех последних работах мастера видится цикл, объединенный тремя “м”: моноспектакль, музыкальность, минимализм. И если романсовый Айги вел со зрителем диалог о душе, напевный и чеканный Блок обращался скорее к разуму, то рок-н-ролльный Пушкин взывает к телесности. Круг замкнулся.

Из всех трех спектаклей “Пушкин: сказки для взрослых…” – самый остроумный и дружелюбный сторителлинг. Зрителям предлагают включиться в игру с русским языком. Главным саундтреком выбирают “Paint It Black” The Rolling Stones, напрямую общаются с залом. Интерактивной становится первая же реплика: пока Александру Синяковичу не помогут вспомнить начало “Сказки о попе и работнике его Балде”, спектакль не двинется с места. Кроме привычно “детской” сказочки, в основу легла крамольная сказка “Царь Никита и сорок его дочерей”, а также кровожадный “Жених”. Бонусом стали стихотворение “Десятая заповедь” и несколько строф первой главы “Евгения Онегина”.

Несмотря на все дружелюбие постановки, зрители с премьеры бегут. Едва наступает затемнение или затягивается на несколько мгновений пауза, как хлопают кресла и стучат каб-луки. Побеги настолько массовые, так смешно каждый раз отыгрываются очередной репликой (“Черти!”), что становятся органичной частью спектакля. Тонкие души любителей ант-репризы и телевизионного мыла не выносят испытания Пушкиным. Не стоит обманываться и пикантной рекомендацией “для взрос-лых” – для того, чтобы понять действо, нужна не физическая, а интеллектуальная зрелость, незашоренность сознания. У любителей классики тоже происходит разрыв шаблона. Все два с лишним часа Синякович балансирует на грани приличия, то и дело оступаясь, – конечно же, неслучайно.

Наиболее скользкой и удачной актерски получилась “Сказка о попе…”. Сюжет режиссер насыщает эротизмом, переворачивает его с ног на голову только за счет интонации и жестикуляции актера. В лице Балды к обобщенному образу русского мужика добавляется еще и сексуальная необузданность. Русский Дон Жуан не за полбой приходит в поповский дом, а чтобы спать на соломе с попадьей и поповной; в финальном состязании с бесами предлагает мериться не силой мускулов, а силой мужской.

Начало спектакля идеально пусто и тихо. Справа на заднике светится дверной проем – за сценой появляется Александр Синякович, примеряет и складывает сценические костюмы, пританцовывая под звук мобильника. Навязчивая мелодия все больше разъедает тишину, и скоро становится понятно, что актер болен ритмом, это биение внутри него уже не остановить. Он выбегает в пустоту, кружит, вышагивает под “Paint It Black”, начинает на авансцене рассказ под речитатив. Каждую фразу повторяет по два раза, разбивая слова на двусмысленные слоги, создавая рефрены. Этот ритм – не только основа театра, но и желание, основа жизни. Музыка спектакля то и дело меняется, включает вокальные импровизации в стиле блюз и даже пение на мелодию из кинофильма “Эммануэль”: “Русский авооось… Русский авооось…”.

Сам Синякович похож на Мика Джаггера, а для сценического образа еще и скопировал его макияж, маникюр, перстни. Он, с одной стороны, копия рок-звезды, заряженная той же сумасшедшей энергетикой, с другой – авторская марионетка Клима, перенявшая элементы стиля, пластику, мимику, жесты своего создателя. В углу сцены лежит куча тряпья, актер раз десять за спектакль сменит костюм, не останавливая рассказа. Для каждого персонажа авторы вместе с художником Еленой Токаревой нашли свой ярлычок: мундир рассказчику, берет бесенку, рясу попу…

Царь Никита появится на сцене, смущенно пожимая плечами и указывая на свой нелепый белый парик: “Царь…”. Вторая сказка пропитана этим смущением – и всякий, кто читал труд Александра Сергеевича, поймет, чем оно вызвано. Классик, хоть уклонился от прямого слова, выразился, однако, ясно, чего именно не хватало промеж ног у сорока царевен, что вез им в ларчике гонец от колдуньи. “Глупо так зачем шучу? / Что за дело им? Хочу”, – вот он, живой, настоящий Пушкин, который и сейчас не оставляет собеседника равнодушным. Вот он, целомудренный русский язык, в котором два века спустя так и не появилось цензурной лексики для обозначения некоторых частей тела. Сказка – чистой воды хулиганство, злейший враг “богомольной важной дуры” – в интерпретации Клима закончится еще более кровожадно, чем первая: царь Никита ужаснется проснувшейся в дочерях похоти и казнит всех, кто помог ему исправить ошибки природы. Пушкин, конечно, ничего такого не имел в виду, когда описывал, как именно Никита наградил ведьму – очередное вольное прочтение.

Третьей сказочке, “Жених”, предшествует стихотворение “Десятая заповедь”, на чтении которого чувствуется легкая усталость и у преданной публики, и у актера. Александр Синякович подает стихи в исповедальной манере и в образ отца обманутой героини, Наташи, перевоплощается как-то уж очень всерьез. Спектакль резко меняет тональность, при этом сильно теряя в музыкальности, словно затихает. Мятущийся отец пропавшей Наташи и свечку за нее ставит, и к иконе-аудиоколонке прикладывается. Технически актер продолжает совершать то же, что и раньше: дважды повторяет реплики, ищет ритм, но прием уже не срабатывает.

Спасает ситуацию волшебно придуманная Климом концовка – рок-концерт. Свадьба Наташи, сцену пересекает по диагонали белая ковровая дорожка. Александр Синякович выходит в пятно света, и в микрофон, на мотив старой-доброй “Paint It Black”, пропевает сон невесты, изобличающей жениха в убийстве. Месть для злодея придумали изощренно жестокую, ну а Наташе, чьи грезы стали прототипом сна Татьяны, подарили славу рок-певицы. Актер включит на мобильнике акапельное пение первых строф “Евгения Онегина”. Под пронзительный трек, напоминающий творчество Янки Дягилевой, рассказчик с топором будет уходить строевым шагом к свету, за сцену. Уйдет, вернется, и пройдет еще раз – потому что красиво, и потому что не прозвучали еще последние слова песни.

Александра СОЛДАТОВА
«Экран и сцена»
№ 24 за 2015 год.