Начну с финала. После показа спектакля «Тень» кемеровского Театра кукол в зале на обсуждение остались только две зрительницы. Спектакль, поставленный Еленой Евстроповой с тенями и куклами на колесиках, быстро исчерпывает найденный прием, и остальное время – спектакль идет почти три часа – актерам на откуп остается сюжет Шварца и игра не процесса, но готового результата. Два предыдущих вечера – любопытные «Иван» и «Елка у Ивановых» в постановке Станислава Садыкова – заставили задержаться в зале абсолютное большинство зрителей, и предполагаю, что корреляция между качеством спектаклей и желанием их обсудить все же есть. Тем не менее, зрительницы не уходят: они остаются, чтобы послушать артистов и сказать, что им понравился спектакль. Понравился – по их словам – в том числе тем, что не содержит пропаганды в отличие от большинства доступного им сегодня театрального, кино- и телевизионного контента. Аргумент, который впервые на моей памяти был так четко сформулирован «простым зрителем», постепенно становится маркером нашего сложного времени. Как и огромное количество «датских» спектаклей, посвященных юбилею Победы.

Спектакль «Иван» тоже приурочен к этому дню. В его основе – повесть Владимира Богомолова, хорошо известная зрителю по фильму Андрея Тарковского «Иваново детство». Однако режиссеру Станиславу Садыкову удалось пройти между сциллой штампов военно-патриотических спектаклей и харибдой образов киношедевра. Центр ясного и выразительного визуального решения – обрамленный остовами деревьев вынесенный на авансцену резервуар с водой. Это тот самый Днепр, через который по сюжету перебирается юный разведчик Иван, и по водам которого плывут убитые немцы. Магическое мерцание воды усилено направленным светом и медиапроекцией, создающей образ непрерывно идущего дождя. Отражения, отсветы, блеск – игра воды завораживает сама по себе, пусть она и является здесь имманентной угрозой: вода уносит и врагов, и своих. Художник спектакля Василиса Шокина уже использовала образ воды в спектакле «Земля Эльзы» Кемеровской драмы – там она была метафорой энтропии, здесь это затаившийся хищник, темный Ахерон. Впечатление усиливает построенный на электрогитарных басах саунд-дизайн (композитор – Сергей Осокин), очевидным образом вдохновленный саундтреком Нила Янга к фильму «Мертвец». В этом вымороченном ландшафте происходящее кажется застрявшем в вечности, заставляя вспомнить хронотоп другого фильма Тарковского – «Сталкер». Существа в темных плащах с закрытыми капюшонами лицами держат в руках грубоватых деревянных кукол, в общем-то довольно похожих друг на друга. Холин, Гальцев, Грязнов говорят об Иване выстроенными в одинаковом модусе звучания уставшими и раздраженными голосами, да и сам Иван (по сюжету – двенадцатилетний мальчик) ни куклой, ни голосом почти не выделяется из общего хора: война обезличивает. В сновидческой сцене рассказа о матери и сестре Ивана под безликими плащами оказываются вовсе не мужчины, как нам казалось (мужские голоса звучат в записи), а повязанные белыми платочками женщины. Они нежно баюкают куклу Ивана и танцуют с ней под «Синий платочек»: сон как передышка в мороке войны и как возврат к навсегда потерянному раю. Плащи будут использованы лишь как партнеры в танце, а потом отброшены. И вот уже не только Ивана, но и других персонажей женские руки с подчеркнутой заботой (здесь хочется особенно отметить работы Назили Синюковой и Ольги Яцук) сажают в лодки, и эти же руки будут вынимать из воды кукол-утопленников. Деревянная кукла, с которой стекает настоящая вода, производит неожиданно сильное впечатление феноменом своей фактуры, неожиданно рифмуясь с финалом символистской драмы Джона Синга «Скачущие к морю», где матери молча приносят утопленника – последнего в череде ее погибших в море сыновей. Трагизм скрыт в повседневности, в монотонной необратимости, в том, как и пассивные жертвы, и герои одинаково превращаются в военную статистику.

Так же бережно, как Назиля Синюкова-актриса обращается с куклами, Синюкова в ипостаси режиссера работает с детской аудиторией. Спектакль «Выручалочка» играется в фойе – у театра нет малой сцены – на расстоянии вытянутой руки от трехлеток, его целевой аудитории. Сказка Сутеева о находчивом еже и противном зайце решена как игра в поход: в сценографии Василисы Шокиной куклы появляются из туристических рюкзаков, а доминантами пространства становятся палатка и бельевая веревка с отрезами ткани. С одной стороны, спектакль вполне встраивается в большую советско-российскую традицию детского назидательного (здесь, конечно, есть поднадоевшая нам сентенция о необходимости иметь «умную голову и доброе сердце») репертуара с планшетными куклами. С другой – стильное оформление в цветах «бежевой мамы», спокойные и доверительные интонации Ежика Юлии Подгорной и лишенная суеты атмосфера кажутся важным шагом навстречу той аудитории, которую все еще нередко ослепляют и оглушают.

Напротив, весьма радикальный для кемеровского контекста спектакль 18+ «Елка у Ивановых» по пьесе Александра Введенского в постановке Станислава Садыкова – это парад-алле эффектных аттракционов, и наиболее изобретательные решения этой работы лежат в визуальном поле, созданном художником-постановщиком Ириной Чуриловой. Первая сцена решена практически в монохроме: разновеликие планшетные куклы детей с грустными крутолобыми лицами взрослых и Нянька, чей гротескный рисунок мастерски исполнен Ольгой Яцук в живом плане, группируются вокруг ванны. Однако с роковым взмахом нянькиного топора эстетика немого кино взорвется фейерверком цветовых решений. Тут и игриво танцующая ярко-зеленая елка, и медведи-лесорубы, и впечатляющий арт-объект – огромная красная голова девочки Сони в стеклянном саркофаге, и сама гигантского роста девочка Соня (выразительная работа Назили Синюковой), пляшущая без головы, и собака Вера. Как и медведи, собака Вера представлена жизнеподобным меховым костюмом, но второй раз китч как прием не срабатывает. В том, как настойчиво спектакль движется по пьесе Введенского, заложен его драматургический изъян. Эксцентрика, не выстроенная через свои собственные, придуманные поверх текста игровые этюды, довольно быстро начинает восприниматься чередой симпатичных, но иллюстративных эпизодов. Эпизодов герметичных, не служащих приращению напряжения, а потому не складывающихся в целостную систему. Сегодня невозможно не думать о том, что пародирующая гран-гиньоль отвязная пьеса Введенского – редкий документ пропитанного трупным ядом времени (пьеса написана в 1938 году), от которого в официально признанном искусстве осталась сплошь борьба хорошего с лучшим. Впрочем, можно/нужно ли анализировать этот спектакль по гамбургскому счету? Полные залы и на показах, и на обсуждениях, эмоциональные отзывы – от восторга до неприятия: спектакль определенно дарит кемеровскому зрителю сложный и противоречивый опыт, а сегодня это уже немало. «На сегодня контента достаточно», как гласит знаменитый мурал Владимира Абиха.

Юлия КЛЕЙМАН

«Экран и сцена»
Октябрь 2025 года