В большой программе летнего фестиваля искусств Горький+, вернее, в московской августовской части (в июне его проводили в Нижнем Новгороде, в июле – в Казани), помимо гастрольных спектаклей было представлено несколько собственных проектов фестиваля. Все они претендовали на масштаб – продолжительностью, эффектами, актерскими именами. И среди них – лаконичная и камерная, но не менее значимая, «История одной фотографии» в постановке Елизаветы Бондарь, созданная на стыке драматического театра и театра кукол и уложившаяся в час сценического времени.

Елизавета Бондарь и Александр Плотников, не впервые выступающий в качестве драматурга, заявляют жанр как «мокьюментари-детектив», всячески подчеркивая псевдодокументальность сочиняемой на глазах зрителя истории. Совмещают исторических и вымышленных персонажей, в том числе самих себя, неожиданными гранями вписывают всех в большую историю страны, трагическую и кровавую, привыкшую ломать судьбу за судьбой в обстоятельствах «экспоненциально возрастающего насилия».

На затемненной и почти пустой сцене тусклыми кругами прожекторов выхвачены двое – мтюзовские актеры София Сливина и Сергей Волков. Они выступают от лица режиссера и драматурга, еще только договаривающихся о совместной работе. Наговаривают друг другу сумбурные голосовые сообщения, бегло формулируют и не особо тщательно артикулируют, пытаются нащупать утерянную с его эмиграцией коммуникацию. Многое в манере и темпераментах каждого подводит к ассоциациям с реальными Бондарь и Плотниковым, но деловому альянсу двух молодых театральных деятелей добавлена на сцене линия любовных отношений и относительно недавнего разрыва.

Исходное событие вполне подлинное – режиссеру заказали театральный проект про Горького (вокруг Горького – тоже годится), она зовет своего бывшего в соавторы: «просто давай сделаем эту работу как профессионалы», ведь в прошлом они неоднократно успешно креативили вместе.

От голосовых сообщений, срастающихся в поток негромкого выяснения отношений, идей будущего спектакля, фрагментов биографии Горького и всяческих формальностей, вроде встречи с продюсером и подписания договора, сотворцы переходят к беседам онлайн.

В силу обстоятельств сегодняшнего дня одним из главных вопросов, их занимающих, становится такой: почему Горький вернулся из эмиграции? Но идти традиционным путем, искать ответ впрямую, выводить на сцену какого-нибудь популярного актера, загримированного под буревестника революции, опираться на исследования горьковедов они предсказуемо не намерены. Потому-то и выбирают не столько ставить спектакль про Горького, сколько раскапывать историю где-то рядом: максимально фантазийно, доверяясь собственной «экстатической правде» (термин Вернера Херцога, его упоминает в спектакле героиня-режиссер).

«История одной фотографии» – название, кстати, возникает у них лишь в самом конце – очень честный спектакль, приоткрывающий предельно интимный процесс творчества, со всеми неизбежными заносами и крайностями, с необходимостью отметать завиральные или сентиментальные идеи и не пропустить скользнувшую удачу. Не то чтобы «из какого сора», но из какого сумбура и хаоса взаимоотношений порой выкристаллизовывается стройная линия постановки, чьи создатели и герои, как и все человечество, обречены блуждать во времени и пространстве.

Она и он, Бондарь и Плотников, Сливина и Волков не только преподносят публике биографию вымышленного фотографа Андрея Левицкого 1887 года рождения, всю жизнь мечтавшего снимать Горького, но и выдают ему вечного спутника – муравья, встреченного еще в детстве. Как мальчиком он жалел и фотографировал муравьев, так взрослым стал жалеть и фотографировать пролетариат, с чувством описанный Горьким.

Чтобы воплотить своих героев, не выводя на сцену человека в горьковских усах, режиссер и драматург приходят к мысли о кукольном театре: «фотография и кукла одинаково мертвая вещь». Так на небольшом столе появляется фотоателье с ширмой и аппаратом на треноге, а следом фигурки фотографа и муравья (последний вдруг напомнит о «Песне о Волге» Резо Габриадзе) работы Марии Кривцовой, управляемые Любовью Савичевой и Дмитрием Половниковым.

С обретением героя все продолжит разворачиваться не менее стремительно, чем в условном прологе, занимающем почти половину действия. Будет восторг фотографа от советской власти со съемками похорон Ленина, первомаев, съездов и партийных вождей, газетная статья-расплата за близость к власти, развенчивающая собственного отца («мой отец императорский прихвостень»), а еще – встреча с пьянчужкой псевдо-Горьким. И групповой портрет Сталина, Рыкова, Каменева и Зиновьева, с которого один за другим со временем исчезнут все, кроме будущего генералиссимуса: с фотографии, установленной на столе, начнут уплывать ввысь маленькие картонные фигурки, оставляя пустые силуэты. Блеклое пятно – вероятно это все, что сохранится впоследствии и от самого фотографа: логика истории подсказывает создателям, что его арестуют, работы уничтожат, имя отовсюду вымарают, и даже дата смерти не будет известна.

Почти эпилогом дается в спектакле единственная встреча Левицкого и его кумира – на пароходе, плывущем на Соловки в 1929 году. Один кадр на фотопленке и его отпечаток – свидетельство существования фотографа в этом мире.

Бондарь и Плотников – голосами актеров Сливиной и Волкова – признаются в финале, что давно не получали такого удовольствия от процесса: рождения спектакля и вглядывания в себя. На днях Театр Наций объявил, что постановку решено взять в репертуар Новой сцены, так что она не останется лишь фестивальным промельком.

Мария ХАЛИЗЕВА

«Экран и сцена»
Сентябрь 2025 года