«Маскарад» в постановке Филиппа Григорьяна в пермском Театре-Театре, премьеру которого сыграли 24 февраля (режиссерам точно пора остерегаться этой пьесы – нынешние исторические обстоятельства, как и дни выхода мейерхольдовского «Маскарада» в 1917 году, тому свидетельство), начинается с лермонтовского финала. Безумный Арбенин Альберта Макарова со склоненной головой бормочет на больничной каталке слезливым голосом свой монолог. Здесь же, в арбенинской кухне-гостиной, оформленной в стиле хайтек, присутствуют Звездич (Степан Сопко), недвусмысленно экипированный и загримированный под Лермонтова, и два инфернальных существа. В одном из них – заросшем шерстью и волосами, с рожками и клыками, в красной клетчатой рубахе и разводами сажи на лбу и руках – угадывается по репликам Неизвестный (Михаил Чуднов). Второй (Антон Девятов), с раскроенным черепом, окровавленными руками и ртом, зашитыми глазами и прочими кошмарными деталями облика, явно восстал из гроба, чтобы конспектировать на пишущей машинке арбенинские признания – жанр спектакля заявлен как «хроника одного убийства». Позже выяснится, что окровавленный был приставлен к Арбенину давно – слугой по дому и, видимо, соглядатаем.
В нынешней версии «Маскарада» зрителю воочию покажут, за какие давние подлости мстит Арбенину этот смахивающий на снежного человека Неизвестный. Видео на плазменном экране демонстрирует, как один прыщавый подросток с сальными волосами безжалостно обыгрывает в наперстки другого, столь же несимпатичного, но чуть более наивного (видео – Петр Марамзин). И пока проигравший, борясь за выживание где-то на лоне природы, в ветвях иссохшего дерева, годами шлифует план мести, удачливый выстраивает вполне респектабельную карьеру, обзаводится полезными связями, женится, но замашек урки не оставляет. Игра по-крупному происходит среди тюремных нар, где всем заправляет Казарин (Олег Выходов) – судя по всему, высокий тюремный чин, но если весь мир – тюрьма, то бери сильно выше. Игра в рулетку воплощена в спектакле хореографически, несущей угрозу пластикой мужских тел в темной одежде (хореограф Анна Абалихина).
Ключевая для интриги пьесы (а лермонтовского сюжета, за исключением упомянутой перестановки действий, режиссер вместе с драматургом проекта Ольгой Федяниной в общем и целом придерживаются) сцена маскарада разворачивается в стенах картинной галереи – помещение явно арендовали по такому случаю на вечер и ночь. На стене одного из выставочных залов громоздятся три деревянные рамы разных форм, куда впишутся герои Филиппа Григорьяна – вертикальный прямоугольник оккупирует развязный Звездич, в большом круге застынет на банкетке спиной к нам Нина Людмилы Прохоренко, а в горизонтальном прямоугольнике будет восседать на лошади баронесса Штраль Алисы Санаровой в тюрбане и с веером, под взглядом грациозной гончей. Не забыли авторы сценографии Филипп Григорьян и Влада Помиркованая (последняя также художница по костюмам) и об этикетках к произведениям искусства, жаль только, что текстов не разобрать. Ну а поскольку в поле зрения то и дело попадают смотрители, экскурсоводы и посетители в медицинских масках, то несомненно, что маскарад затеян на фоне современной ночи в музее. Реплика «все маски глупые» относится исключительно к маске сиюминутной пандемической реальности.
Открыто снятый баронессой Штраль (титул «баронесса» здесь, в свете убогих обстоятельств ее повседневной жизни, скорее всего, кликуха) с руки замечтавшейся Нины и всученный Звездичу браслет запускает механизм арбенинской расправы. Этот циничный и обеспеченный очкарик, с юности вкусивший вседозволенности, способен не только вывалить коробку доширака жене на голову, не только устроить физическое и нравственное унижение Звездича посреди помоечных контейнеров, но, натянув перчатки, смешать Нине молочный коктейль, всыпать туда давно спрятанный за холодильником яд и усесться в наушниках перед экраном в ожидании ее смерти.
Арбенин Альберта Макарова – это суперконцентрат из лермонтовских «закона я не призову», «прочь, добродетель» и «он приучен к злодейству». Нина здесь обречена задолго до выпитого коктейля – беседует со Звездичем, лежа в гробу, появляется на «балу» в белом платье с потеками крови и уже запекшимся разрезом на шее, а у Арбенина руки в крови с начала второго действия.
Совсем не романтический, а предельно сниженный герой, чьи стихотворные реплики звучат серенькой прозой, – тикающая бомба замедленного действия с механизмом отсрочки, и его жертва, вроде бы разумная, но вместе с тем бездумно выбравшая подобного человека в кумиры, возлюбленные и спутники жизни, легкомысленно существующая в атмосфере сгущающегося безумия. Режиссерская мысль читается даже за буйством всевозможных театральных излишеств: за вскормленное безумие ответственны все. С Принцем Датским поспорить уже не удастся: «прежде это считалось парадоксом, а теперь доказано».
Мария ХАЛИЗЕВА
«Экран и сцена»
№ 5 за 2022 год.