“Я очень люблю качели. А вы любили качели, когда вылетаешь к солнцу в самом начале апреля? И к липовым веткам мчится доска между двух веревок, и город такой, как снится в самом начале апреля.
За деревянным сараем в апрельском дыму пространство. Звенят к горизонту трамваи в самом начале апреля. И можно потрогать солнце и губы смочить капелью, когда вылетаешь к солнцу в самом начале апреля”.
Так, вольно, школьницей она перевела Стивенсона. Отсутствующий в оригинальной версии апрель появился без влияния любимого ею впоследствии, но тогда неизвестного Окуджавы. Просто апрель был ее любимым месяцем.
В том апреле казалось, что все образуется, и мы вернемся к прежней жизни, в которой не будет боли, а будут только встречи, разговоры, всякая житейская ерунда, суета, пустяки, будни и праздники. А если проблемы – то они мигом разрешатся. Оказалось, что самая-самая, внезапно возникшая проблема, неразрешима.
Наташи Басиной не стало в мае. Прошло уже десять лет.
Она была остроумной, смешливой, веселой, упорной, жизнелюбивой, ранимой, временами восторженной и язвительной, почти всегда ироничной. Главное – была талантивой. Преданно любила и дружила. Всегда строила планы, хотя суеверно боялась, что они не сбудутся. Очень любила море.
После московского Института стали и сплавов окончила журфак МГУ и стала писать о кино. На этой благодатной почве мы и сошлись и не расставались много-много лет.
Как мы писали вместе – не скажу. Не потому, что большой такой секрет. Нет никакого секрета – даже крохотного. Просто сама не знаю, не понимаю, не могу объяснить…
Сходились у Басиной, пили кофе, частенько с лимонным пирогом ее изготовления – это особенно способствовало. Склонялись над пишущей машинкой – компьютерная эра тогда еще не наступила, что сейчас довольно сложно себе представить. Оранжевую “Эрику” Наташка ставила на живот; с “Мерседес” довоенного образца, доставленной дедом Львом из Испании, приходилось сложнее – ее выдерживал только основательный письменный стол, и пошло-поехало. Слово за слово. Строчка за строчкой. Вспоминали события, фильмы, персонажей, обговаривали, обсуждали, подкидывали идеи, вымарывали предыдущее, добавляли следующее.
А однажды было так: суетные дни и бессонные ночи Московского кинофестиваля довели нас до состояния бессознанки, а ближе к утру еще предстояло текст сочинить. Так что в себя приходили по очереди, отсыпались (стыдно признаться) на документальном конкурсе – она смотрела, я подремывала, через пару фильмов менялись. Когда пришло время отписываться, проделали то же самое – она отстукивала на машинке про увиденное, я отлеживалась, потом менялись.
Словом, разные приемы использовали. Но дело не в приемах. Главное – чувствовали друг друга, слушали и слышали, подхватывали идею, слово, фразу, преломляли, отсекали, добавляли, развивали. А еще ловили кайф от общения, упивались временем, проведенным вместе. Домашние ворчали, но вынуждены были смиряться с нашими ночными творческими бдениями.
Когда родился автор Басина-Уварова, не помню. Вместе мы делали в “Союзинформкино” журналы “Спутник кинозрителя” и “Экран-детям”. Вместе в 91-м перешли в газету “Экран и сцена”. И закрутилось. Совместные поездки, совместные отчеты. Даже если на газету фестивали выделяли одно журналистское место, нам не отказывали в двух, понимали – Басину-Уварову нельзя разлучать.
Перечитывая материалы, заново все проживаешь – до мелочей. Счастливое время, радостное житье-бытье, друзья-коллеги, перелеты-переезды, неожиданно-приятные встречи-знакомства. Поездки в тогда еще Ленинград на премьеры в любимый ТЮЗ. Путешествия семьями на майские в почти заграничный Таллин, осенние Пушкинские горы, настояще-заграничный Будапешт. Семинары в Репино и Московский кинофестиваль доперестроечной поры, когда приходилось ежедневно выпускать информационный пресс-бюллетень. Посиделки с друзьями на наташкиной кухне под часами с кукушкой – она выскакивала каждые полчаса, намекая о быстротекущем времени, и мы готовы были ее придушить.
Времени и впрямь оказалось отпущено не так уж много. Но то, что было отпущено, наполнилось до краев – счастьем, любовью, работой, приносившей отдохновение, книгами, стихами, театром, кино, которое объединило и стало пожизненно общим делом.
Друзья подготовили сборник текстов Наталии Басиной, в который вошли фестивальные обзоры (от Ниона до Сан-Себастьяна через Берлин), рецензии, портреты, книга о Ролане Быкове. Но сборник этот, к сожалению, так и не был напечатан. Не случилось. На этих страницах – материал под названием “Внеочередной XXI…” о знаменательном кинособытии 1994 года, первом Кинофоруме в зимней Ялте. Любопытно из сегодня взглянуть на то, как, из чего, из каких “кубиков” складывался тогда “поколенческий” кинопроцесс, как создавалось “кино эпохи перемен”, как поднималась “новая волна”.
Первый приз (комплект пленки Kodak для полнометражного фильма) Кинофорума в конкурсе “Номинация: кино XXI век” получил режиссер Александр Хван. Приз за лучший фильм – режиссеру Нане Джанелидзе (“Колыбельная”).
Елена УВАРОВА
ВНЕОЧЕРЕДНОЙ XXI…
СРЕДА. Когда январское солнце заходит за горы, а вечерние огни в Ялте еще не зажглись, наступает минута гнетущей какой-то печали. Срабатывает, видимо, чисто физическая животная неприязнь к темноте и свойственный домашнему животному страх потери привычных ориентиров: надо бы включить инстинкт, да контакты заржавели.
На помощь гордости хомо сапиенс, к тому же начитанного и наслышанного, устремляется поток мудрых мыслей типа: “мой путь уныл, сулит мне труд и горе…”, “позабыт-позаброшен…”, “…а молодость пропала!” – и в них страх темноты обретает достойную уважения мотивацию. Особенно уважаешь себя, когда удается закручиниться над мыслью неличного масштаба. К примеру, о нулевом времени, в котором мы все пребываем. Со всей нашей политикой, экономикой, этикой, идеями, думами, жизнями и… ах, да – со всем нашим кино. Между заходом солнца и огнями, которых еще нет.
***
КИНО. Грандиозная была затея: не просто новый фестиваль, не просто конкурс, не просто праздник – но форум. Высокое собрание для обсуждения важных дел и вынесения важных решений. Сладили все быстро-быстро, без лишнего шума, и новая точка кинематографических встреч обозначилась для многих неожиданно.
Посмотрев прорву фильмов, поучаствовав в горячих разговорах и трижды проголосовав, каждый почувствовал себя причастным к чему-то судьбоносному и опять же подкормил свой комлекс полноценности. А абсолютный лидер Александр Хван получил титул, который и не снился победителям каких-нибудь каннских киногонок: “режиссер XXI века”.
Конечно, это была все-таки отчасти шутка, игра. Главной идеей было не столько рассчитаться по порядку, сколько посмотреть общую картину – что принесло в кинематограф поколение режиссуры, начинавшее несколько лет назад в “точке перегиба” нашей жизни. И картина вполне вырисовалась. Но рассматривать ее хочется все-таки по частям. Иначе придется признать, что зачавшее свой кинематограф в тени великого советского кино поколение пока что не зажгло собственных светил, что равнодействующая его усилий по части восстановления нормальной ситуации, когда кино не только снимают, но и смотрят, равна нулю, и что уже пришпиленный критиками к этому поколению эпитет “потерянное”, сегодня, кажется более всего справедливым в одном смысле – потерянное для радости.
Обсуждать же по отдельности, скажем, “Любовь” Валерия Тодоровского или “Духов день” Сергея Сельянова, “Прорву” Ивана Дыховичного или “Остров мертвых” Олега Ковалова, “Макаров” Владимира Хотиненко или “Пустыню” Михаила Каца все-таки веселее.
“Поколенческое” нынче вещь вообще очень условная – слишком много вариантов самопредъявления и самоосуществления предлагает раздробленная реальность. И каждый, в принципе, в состоянии окружить себя герметичной тусовкой единомышленников, устанавливающей собственно моду и ценностные ориентиры, создающей вокруг отдельно взятого творца поле признания и восхищения и располагающей серьезной коллективной энергией пробоя.
Творец без тусовки, особенно вновь объявившийся в системе замкнутых миров, одинок, уязвим, беззащитен. Так и тянет его поддержать, разговорить, выпить с ним ободряющую рюмку. А он берет и показывает тебе, расслабившемуся, скажем, “Конструктор красного цвета”. И тут уже хочется либо кликнуть “скорую”, либо пожаловаться маме, потому что сиамские близнецы, эпилептики, сшитые из мелких дребезгов человеческие конечности и прочие паталогоанатомические прелести на несколько недель вперед гарантируют тебе приятные сновидения. Все это должно убедить зрителя в том, что в 40-50-е годы в СССР предпринимались попытки создания искусственных людей.
“Ой, не удалось ли?” – думаешь, опасливо поглядывая на автора – режиссера Андрея И, румяного, огромного, с мускулатурой циркового борца. Потом успокаиваешь себя: просто очень здоровый молодой человек, а “Конструктор…”, может быть, все-таки не “новый кинематограф”, а просто выходка – вроде поражающих воображение публики морских купаний при минус трех на берегу. Хотя и это можно трактовать с большой страстью и приложением мощного критического аппарата. Но не сведем ли мы таким образом потихоньку друг друга с ума?
Режиссер И к тому же выдавал себя за потомка последнего китайского императора Пу И. А Максим Пежемский выдавал себя за человека веселого, ехидного, с редкой нынче склонностью к эксцентрике – столь же лихой, сколь и органичной.
Сколько едкого очарования в его дебютной короткометражке “Переход товарища Чкалова через Северный полюс”. Но вот вторая картина Пежемского “Пленники удачи”: снова комедия, согласно аннотации, снова эксцентрическая, снова – насквозь из цитат и отсылок к советской киноклассике, причем в едином “постмодернистском” ряду весь Гайдай, “Мы из джаза”, “Мертвый сезон”, “Калина красная”, “Летят журавли” и еще, бог знает что. Могло бы быть очень смешно или вызывающе, или еще как-то – вышло просто никак. Не окрашено вообще никаким отношением к цитируемому и пародируемому. Надоели прежние игры? Оно, может, и неплохо, но хватит ли духу на новые?
Насквозь из цитат и “Остров” Бако Садыкова. Только размах уже глобальный: Феллини, Кустурица, Коппола, Параджанов, Абуладзе – все побывали тут. Не эффект ли это разделения “сиамских близнецов” – бывших “национальных кинематографий”? Потеряв общий внутренний рынок, поощрявший проявления “самобытности”, они теперь поодиночке прорываются на мировой и обозначают свою “товарность” аксессуарами западной “высокой моды”.
Странно, между прочим, что в лауреаты не попал Олег Ковалов: делая свои монтажные фильмы, он дальше всех продвинулся в доказательстве способности кинематографа выжить, питаясь самим собой.
СРЕДА. Неизвестно, будут ли ходить в кино с девочками в XXI веке, но на исходе XX в ялтинском кинотеатре “Сатурн”, куда форум привез новые для города фильмы, обстановочка для интима создалась самая подходящая: хотелось припасть к соседу и не отпадать, пока вас вместе не разморозят в грядущем столетии. И это притом, что по случаю большого кинопраздника городское начальство распорядилось включить в зале отопление. До того он, вероятно, годился для хранения мороженых кур.
А кур мороженых продавали на каждом углу, и на каждом углу у грязных ящиков люди длинной вереницей стояли за битой синей птицей. И на овощных развалах, где ящиками – крепкие крымские яблоки, старухи долго рылись и выбирали штучек пять – небитых. И со всех сторон, с облупленных стен бывшего роскошного города смотрели на них плакаты, призывающие выбрать в президенты Крыма господина Мешкова, который знает, как сделать, чтобы здесь снова стало тепло.
Господи, ну какое тут кино! И что нам делать со всем этим, во всем этом, со всем нашим, никому, похоже, не нужным? Разве что, то же, что делаем. То, что худо-бедно умеем. Мешков, не Мешков, что тот президент, что этот, а лето все-таки будет.
КИНО. Леденея в космическом холоде “Сатурна”, смотрели мы чудную картину Михаила Ильенко “Фучжоу”. То бишь “Ожидание груза на рейде Фучжоу возле пагоды”. Ничего из обещанного в названии в фильме нет. А есть дождь, такой сильный, что с неба падают рыбы, и свалившийся с неба парень, который водит за собой ветер, украинская хата, кочующая по океану, привидения и ведьмы, страшное колдовство и доброе колдовство, тяжелое падение спелого яблока в высокую траву, песчаные днепровские отмели, ночь с золотыми звездами – чистый Куинджи – и картины чокнутого сельского художника, одна из которых, “Дочь американского рыбака, купающаяся в Гольфстриме”, увела упавшего с неба в дальние страны на поиски суженой, обещанной и угаданной сумасшедшим фантазером. Не худший повод для открытия Америки.
Вторая, американская, серия фильма, замешанная на кинофольклоре, правда, хуже первой, замешанной на фольклоре украинском, но, в общем, – радость.
Из новых радостей еще “Вишневый сад” дебютантки Анны Чернаковой, ученицы Марлена Хуциева, дружно, впрочем, обруганный критикой. С одной стороны, за недопустимую “культурность”, а, с другой, за то, что “Чехова принесли в жертву неизвестно чему”.
Привет, коллеги! Сдается, между тем, что канонический текст пьесы принесен в жертву ее киногении. И рациональность такого режиссерского поступка вполне искуплена тем, что в отсутствии вишневых деревьев, забытого в доме Фирса и Раневской в качестве королевы, которую играют все остальные фигуры (главные в этой киноверсии – Варя и Лопахин, его несделанное предложение), в фильме присутствует летучая материя искусства.
Среди участников форума имелась группа товарищей, радостно скушавших экс… перимент Андрея И. Однако по результатам общего голосования победителем конкурса вышла все-таки “Колыбельная” Наны Джанелидзе, которой культурность на грани снобизма и красивость на грани салонности поставили не в упрек, а в зачет. Что ж, кому сказка, кому Кафка.
Единственная “комическая” (она же коммерческая) конкурсной программы носит программное название “Урод” (постановка Романа Качанова по сценарию Ивана Охлобыстина). Герой фильма родился сразу тридцатилетним. Впервые этот здоровенный мужик появляется на экране прямо из родилки – голым, с окровавленным скальпелем в руке. Потом, правда, выясняется, что это он не маму прирезал, а удалил подвернувшийся под руку аппендикс, поскольку мгновенно впитывает все, что знает и умеет любой случившийся рядом, а также склонен перевоплощаться в героев прочитанных книг и увиденных фильмов.
Тут, натурально, КГБ плюс влюбленная в урода натуральная Джоанна Стингрей и невероятные приключения младенца, который последовательно ощущает себя Эдмоном Дантесом, “героем” Камасутры, Шварценеггером, еще, кажется, динозавром и, в конце концов, Иисусом из Назарета. Смешно. Только про маму ничего не известно. По-христиански было бы хоть намекнуть – куда маму-то дели…
Еще в одной картине – “Земля обетованная” Шаина Синария – все действие происходит на кладбище. То есть “происходят” страннейшие (мягко говоря) реминесценции на тему Писания, причем во все это вмешан мальчик тринадцати лет, которому мерещатся религиозные символы вперемешку со смачно поданными мерзостями жизни. По некоторым признакам понятно, что автор родился режиссером, но это еще не повод для знакомства.
Еще один режиссер-дебютант Владимир Штерянов разместил население своего фильма “Стреляющие ангелы” в основном во владениях Люцифера. Там очень грязно, бедно и неуютно. Все пестро, но плохо одеты и непрерывно роняют в пыль, теряют, прячут, находят глаз (в натуре), который скульптор (персонаж, естественно, с прибабахом) должен вставить в глазницу изваянной им статуи бога. Он по ошибке врезал не то око, и получился не бог, а дьявол и разные неприятности.
Двум ангелам, особам женского пола (!) и вполне легкого поведения, не без труда удается вызвать у героя (сына скульптора), пытающегося сочинить роман на тему “Кто я?”, устойчивое раздвоение личности и угробить дурную половину, ради спасения хорошей. И все это происходит после того, как герой уже умер.
Вообще-то сочный кич “Стреляющих ангелов” даже увлекателен и мог бы сам по себе держать картину, если бы лукавая эта возможность была осознана и культивирована. Но это рассуждение само по себе – от лукавого. А попросту – смотришь одну картину с чертями, другую, третью, в которой всю дорогу по экрану ездит телега с гробами, еще – про урода, непонятно, от женщины ли рожденного, еще некрофильский экзерсис, и как-то затуманиваешься: нечистую силу поминать – приманивать. Особенно в темноте. Неужели не страшно? Заговоренные они, что ли, молодые…
Между прочим, на пути туда и обратно (еще и с промежуточной посадкой, когда форумная публика сновала туда-сюда через аэрофлотские контрольные ворота) у людей звенело все: ключи, мелочь, перочинные ножики, даже браслеты из латунной ерунды. А Гарик Сукачев – весь в металле, весь в заклепках, пряжках, брелоках и с массивной стальной дланью, висящей на груди, – ни разу не звякнул. Заговоренный.
СРЕДА. Пятница. Перед отъездом, естественно, бросали в море монеты. Возвращаясь, запрокидывали головы, в последний раз подставляя лица январскому ялтинскому солнцу. Глянули наверх, на рыжий сухой горный склон, а там на припеке расцвел желтыми цветками вчера еще голый куст – не-знаем-как-зовут, но знакомый с детства. С первых поездок в Крым, к морю, когда казалось, что все будет всегда, все будем вместе, жить будем вечно.
Наталия БАСИНА
Елена УВАРОВА
1994
«Экран и сцена»
№ 9 за 2021 год.