Пепел и экстаз

Фото В.МЯСНИКОВА
Фото В.МЯСНИКОВА

В премьерном “Короле Лире” Юрия Бутусова в Театре имени Евг. Вахтангова можно усмотреть много знакового, не отпускающего режиссера годами. События трагедий Шекспира давно уже стали его личными сценическими сюжетами, к ним Бутусов обращается с постоянством исследователя (“Макбет”, “Гамлет”, а теперь вот и “Лир”, осмысляются по прошествии времени заново и все более страстно и безоглядно), беря в союзники разные театральные труппы Москвы и Санкт-Петербурга.

Перекличек с “Королем Лиром” 2006 года, выпущенным режиссером в театре “Сатирикон”, в новом спектакле почти не ощущается. От той работы остались в памяти потрясенный до основ Лир в исполнении Константина Райкина – заросший бородой, в нелепом венке из цветов, колотящийся от холода в сцене бури и упрямо пытающийся усадить трех мертвых дочерей за фортепиано в финале. Они валились, как кули, задевая клавиши, извлекали какофонию звуков, а выбивающийся из сил немолодой человек фанатично метался от одной к другой, не впуская в себя понимания свершившегося, но изнывая от чувства вины.

В этом сезоне в работах Юрия Бутусова и его соавтора-художника Максима Обрезкова все происходит под приглядом триеровской планеты Меланхолия. Во всяком случае, и в “Сыне” по пьесе Флориана Зеллера в РАМТе, и в “Короле Лире” в Вахтанговском театре близость ее светло-серого круглого лика явно влияет на атмосферу, умы и поступки.

Королевство Лира (Артур Иванов) – само как маленькая безумная планета, на почетном месте которой, на авансцене, красуется черный круглый ковер из пепла. Поначалу на него остерегаются заступать, но после прямодушных слов Корделии, в прямом смысле подкосивших отца, падающего плашмя, механизм распада оказывается запущен, и за разором ковра следует разор государства.

Как это обыкновенно бывает у Бутусова, катаклизмы здесь происходят громоподобно-музыкально-ритмично, медленно набирая мощь, подбираясь к вакхической кульминации (в “Короле Лире” над танцевальными конвульсиями мира кружат черные стервятники на гибких шестах), а затем постепенно растворяясь в тишине и съезжая в безмолвие.

Бутусов проливает в “Короле Лире” немало бутафорской крови – в сценах, когда сестра идет на сестру, брат на брата, а младшие покушаются на старших, надсадно выкрикивая претензии. Кента вместо колодок отправляют сразу на крест, его он влачит за собой. Обречены здесь все, и низкие, и высокие душой, но главный режиссерский сюжет сосредоточен не на предательстве, а на верности, и моложавый, но с признаками старческой агрессивности и гаснущим сознанием Лир – отнюдь не главное действующее лицо.

Хорошо известно шекспироведческое наблюдение: Корделия и Шут ни в одной из сцен пьесы не встречаются, а потому велика вероятность, что обоих в театре “Глобус” исполнял один и тот же актер. Шут в пьесе исчезает внезапно, просто после фразы “А я лягу спать в полдень” больше не появляется. Пятнадцать лет назад Юрий Бутусов решил эту загадку недвусмысленно: коренастый Лир неловко придушил в своих объятиях оставшуюся ему в утешение девчонку-шута (Елена Березнова) – чтоб больше с ним не мучилась.

В вахтанговском спектакле Бутусова Шут и есть Корделия, позволяющая себе в этом статусе гораздо больше нежности к отцу, чем в дочернем, почти неотступно находясь при нем, меняя наряды и гримы, шапочки и колпаки, повадки и тембр голоса, читая шекспировские сонеты, например, тринадцатый: “Не изменяйся, будь самим собой. / Ты можешь быть собой, пока живешь. / Когда же смерть разрушит образ твой, / Пусть будет кто-то на тебя похож”. Андрогинный герой Евгении Крегжде до изнеможения сил танцует рядом со своим Лиром, разбрасывая пепел, втаптывая его в сцену; терпеливо шагает с ним в замедленном ритме с белым воздушным шариком в руке, периодически отбрасываемый стихией назад, куда-то в клубы серого дыма, отчаяния и невзгод. Он готов быть опорой королю неизменно, не обращая внимания на любых спутников, не замечая опасностей, пока есть, во имя кого их не замечать. Угрозу здесь олицетворяет фактура грубая – деревянные доски изрядной длины и толщины, летящие со всех сторон из-за кулис ковровой бомбардировкой и ложащиеся в тревожной близости от не прекращающего экстатически-сомнамбулический танец Шута: круг безопасного пространства вокруг него сжимается, хаос подступает.

Корделия-Шут и после гибели не изменит отцу-Лиру, укутывающему ее хрупкое неподвижное тело одним за другим покрывалами из большой стопки. Когда все слои будут наброшены, изнемогший отец уляжется рядом, обнимет, и к его руке протянется ее рука, сохраняя верность и в смерти.

Планета Меланхолия не дремлет – эпоха экстаза гибели закончилась, время пепла настало.

Мария ХАЛИЗЕВА

«Экран и сцена»
№ 6 за 2021 год.