Об актрисах Ютте Лампе и Эдит Клевер
Программа берлинского театра Шаубюне – Schaubuehne online – среди того немногого, за что можно быть бесконечно благодарными пандемии. Театр с более чем пятидесятилетней историей не только, как выяснилось, тщательно создавал и бережно хранил видеоархив, но оказался готов открыть его для всего мира в период вынужденной оторванности от публики. Шаубюне представил и современность, и недавнюю эпоху, и множество работ полувековой давности, начиная с программного спектакля “Мать” Бертольта Брехта с Терезой Гизе, одной из первых работ Петера Штайна в Шаубюне. Мы получили шанс увидеть своими глазами и судить о режиссуре раннего Штайна и его сподвижников (Клауса Михаэля Грюбера и Люка Бонди) и несравненном актерском ансамбле театра 1970–1980-х годов – не только по трудам биографа Штайна Владимира Колязина.
Актерский ансамбль в данном случае не формальное словосочетание, а богатство человеческих индивидуальностей, многим из которых выпала возможность создать выдающиеся роли, что часто не отменяло последующего участия в массовке. Воплощенная мечта театральных лидеров той эпохи, когда сегодня твой исполнитель протагонист, а завтра статист. Штайновскому Шаубюне удалось продержаться на этих принципах долго, притом потенциал и масштаб актерских личностей были ясны с самого начала.
Особой роскошью видится наличие в труппе молодого Шаубюне двух актрис, уже в юности заслуживших все возможные превосходные эпитеты, – Ютты Лампе и Эдит Клевер. Они даже родились в один день – 13 декабря, с разницей в три года. Существует, однако, загадка, кто из них старше. Дело в том, что в годе рождения недавно ушедшей из жизни (3 декабря 2020 года) Ютты Лампе между справочными лексиконами нет согласия – называются как 1937, так и 1943. Что касается Эдит Клевер, то, появившись на свет в 1940-м, она только что отпраздновала свое 80-летие. Все эти расчеты выглядят сегодня довольно печально, а цифры устрашающе, в то время как Шаубюне почти изо дня в день демонстрирует пору их расцвета.
Ютту Лампе в России знают хорошо, Эдит Клевер – значительно меньше, хотя и она здесь гастролировала, однако совсем без флера театральной легенды, который окружал Ютту Лампе в ее приезды – неизменно в чеховских ролях (Маша в “Трех сестрах” и Раневская в “Вишневом саде” Петера Штайна, Аркадина в “Чайке” Люка Бонди). Эдит Клевер же показалась в Москве, кажется, единственный раз в 1992 году с моноспектаклем “Конечно, сон! А что же?” в постановке Ханса-Юргена Зиберберга, режиссера, в чьих работах стала участвовать еще до ухода из Шаубюне. Рецензент журнала “Московский наблюдатель” Ирина Холмогорова отмечала, что спектакль, заключавшийся в “лунатических блужданиях среди обломков прошлого” и охарактеризованный как элитарный, прошел мимо театральной общественности (что наверняка было бы невозможно в случае участия Ютты Лампе). В заключение автор рецензии формулировал, возможно, главное, ради чего писался критический текст: “Давно не доводилось видеть актрису такого достоинства и благородства”.
Достоинство и благородство наряду с несомненным талантом – среди важнейших понятий в разговоре о сценических биографиях Лампе и Клевер.
Они встретились в Бременском театре во второй половине 1960-х, играли в постановках Курта Хюбнера и Петера Цадека, вскоре там появился Петер Штайн, в чьем шиллеровском спектакле “Коварство и любовь” они предстали Луизой (Эдит Клевер) и Леди Мильфорд (Ютта Лампе). Сегодня такое распределение кажется необычным: у Лампе сложилась репутация по преимуществу лирической актрисы, прелестной, нежной, обаятельной – как писали, Дузе театра Шаубюне, у Клевер – более суровой и сдержанной, склонной к трагическим обострениям. Но то репутации, на деле же они с юности ощущали себя исполнительницами на одни роли, еще с Бремена. А потому и в Шаубюне, если обеим выпадало быть занятыми в новой постановке, что случалось часто, у одной всегда оказывалась чуть менее желанная роль, чем у другой. Спорить с режиссерскими решениями в Шаубюне было не принято, даже в случае Ютты Лампе, многие годы остававшейся жизненной спутницей Петера Штайна.
Уже в XXI веке в беседах с Владимиром Колязиным Ютта Лампе уверяла: “Хотя нас с Эдит когда-то считали соперницами, на самом деле это не так <…> Иногда мне казалось, что Штайн считает ее талантливее. Да, я ревновала, но в то же время восхищалась ее игрой. <…> Мы обе играли те роли, которые получали, и я никогда не говорила, что хочу ту роль, которую иaграет Эдит, а Эдит никогда не претендовала на мои роли”.
Среди многих других несходств между ними обнаружилась разница в восприятии значимости эпохи Шаубюне в собственных судьбах. В отличие от Ютты Лампе, признававшейся, что не представляет, что бы из нее вышло, если бы не встреча со Штайном и их театр, возникший в Берлине, Эдит Клевер с горечью итожила: «Должна признаться, что “время Шаубюне” не стало для меня личным “великим временем”». Вывод удивителен, поскольку создания Клевер, во всяком случае, до переезда театра из Кройцберга на Курфюрстендамм, совершенно не уступают масштабу работ Лампе.
У них, действительно, почти не имелось оснований соперничать. Их сходства и несходства были нужны режиссерам: на переклички между индивидуальностями нередко делалась ставка, как в ранней дилогии “Пер Гюнт” Петера Штайна. Здесь на протяжении пяти с половиной часов много раз менялись исполнители заглавной роли, но Эдит Клевер в образе Озе и Ютта Лампе, игравшая Сольвейг всех возрастов, оставались неизменными. Обе героини – при эпизодичности их появления – чрезвычайно значимы для сути спектакля, обе актрисы удивительно естественно доносили до публики их подлинность и чистоту. Только у подвижной, постоянно озирающейся и семенящей Озе Эдит Клевер, чьи седые волосы от волнений за Пера топорщились в разные стороны, а фигура выглядела старчески согбенной, чистота эта проступала за вспышками негодования, за характерностью, мечтательным лукавством, куражом материнства. Тридцатилетняя актриса азартно исполняла возрастную роль: ее Озе почти против воли заслушивалась враньем Пера, лицо светлело, напряжение разглаживалось в восторженную ухмылку. Тогда как Сольвейг Ютты Лампе (в Бремене, кстати, в спектакле Хюбнера Сольвейг играла Клевер) выглядела символом почти надмирной чистоты, непостижимой простоты, полной притом высшей решимости, готовности следовать чувству безоглядно, верности до последнего вздоха – образ прозрачный и одновременно закрытый, загадка творения, не поддающаяся уразумению. Связывала героинь, на сцене пересекавшихся лишь мимолетно, подлинная любовь к Перу – жестикулирующая и суетливая у Озе, статуарная и бескомпромиссная у Сольвейг. Связывала их и режиссерская мизансцена, будто отраженная в зеркале. Полная энергии, но плененная Пером, мать на плечах могучего сына в начале; в финале же обессиленный и плохо артикулирующий Пер на коленях всю жизнь прождавшей его и ослепшей возлюбленной. Поседевшая Сольвейг приходила на смену седовласой Озе и пела Перу про мать и дитя. Пьета виделась итогом жизненных безумств.
Для обеих актрис регулярно писал роли чрезвычайно близкий Шаубюне драматург Бото Штраус, чьи многословные пьесы 1970–1980-х совершенно не воспринимаются сейчас, но тогда явно резонировали со временем. Каждая из наших героинь создала в них не по одному образу своих современниц из разных слоев общества, в том числе беззастенчивых и бесцеремонных. Образы эти разительно отличались от того, куда актрисы двигались и что им великолепно удавалось в классической драматургии. Трудно утверждать, кто из них проявился в штраусовских пьесах (“Трилогия свиданий”, “Такая большая и такая маленькая”, “Кальдевей. Фарс” и другие) ярче, но эти роли, несомненно, вырабатывали какие-то новые умения и чуткость к современности.
Если вернуться к классике и схематично обобщить, то Эдит Клевер, как правило, доставались роли более взрослые (она получала Гертруду, в то время как Лампе играла Офелию) и требующие большего трагедийного выплеска. Ютте Лампе – более юные и романтические, хотя порой не без драматизма или изощренной интриги, как в “Торжестве любви” Мариво в постановке Бонди, с множеством подмен и лицемерных обманов, приводивших не только к победе, но и к опустошению. И все же именно Лампе порой имела повод роптать, оставаясь в хоре вакханок, когда Клевер исполняла обезумевшую Агаву в “Вакханках” Грюбера, или, сравнивая свою роль-функцию Афину в “Орестее” (мечтала-то она о Кассандре) с накалом клеверовской Клитемнестры. Но дальше потаенных обид дело не заходило, обе понимали, что в их псевдосоревновании победительницы быть не должно. Они умели ценить одна другую, всерьез поддерживать, взаимно подпитывать амплитуды эмоций. Ютта Лампе говорила: “…я у нее очень многому научилась. <…> у Эдит – специфическая эмоциональность. Ей присуща сильная и одновременно простая форма выражения чувств. И это очень красиво и убедительно”. Эдит Клевер в свою очередь в 2002 году, выступая режиссером беккетовского спектак-ля “Счастливые дни” в Берлинер Ансамбль, пригласила именно Ютту Лампе на роль Винни. Судя по тому, как в итоге сложились судьбы, чувство неудовлетворенности собой и обстоятельствами было присуще Эдит Клевер в большей степени, чем Ютте Лампе.
Обе сыграли заметные роли в горьковских “Дачниках” (1974), выглядевших преддверием штайновских постановок Чехова. Варвара Михайловна (Клевер) и Мария Львовна (Лампе) хорошо понимали друг друга, как чувствовали одна другую без слов их же Ольга и Маша в легендарных “Трех сестрах” Петера Штайна (1984), дважды приезжавших в Москву (впрочем, в Москве Ольгу играла уже не Клевер, а Либгарт Шварц).
Между этими сестрами существовали самые настоящие родство и понимание, вот только Ольга ничего не могла поделать с собой, когда в ней поднималась зависть к наличию мужа и возлюбленного у Маши. Горечь преследовала обеих, но Маша пыталась жить моментом, брать свое счастье “урывочками, по кусочкам”, а у Ольги с ее обреченностью на правильность все чаще взгляд делался осуждающим и звучали интонации учительницы гимназии, недовольство всеми и вся. Что не отменяло трагичности ситуации, в финале сосредоточенной вокруг Ирины (Коринна Кирххоф).
Эдит Клевер, как и ее Ольгу, воплощенную, к слову сказать, тончайше, ранила несправедливость: она надеялась получить роль Маши и не сумела осознать того, как ей удалась Ольга. По мнению Ютты Лампе, это и стало причиной ухода Клевер из Шаубюне в середине 1980-х. Но Эдит Клевер и Ютта Лампе навсегда остались сестрами по труппе Петера Штайна, параллельными прямыми, которые вопреки всем законам пересекались и не раз.
Мария ХАЛИЗЕВА
«Экран и сцена»
№ 3 за 2021 год.