И только память держит прошлое

Битов в московской квартире в доме у трех вокзалов
Битов в московской квартире в доме у трех вокзалов

“…Знакомство с его эссе вскоре подтвердило правильность первого впечатления. В этих эссе продолжалась та петербургская традиция, которую я ценил, как и сам Битов, в прозе Лидии Яковлевны Гинзбург. Мысли и мысли, из официальной русской прозы насильственно изъятые, в этой петербургской боковой линии не кончались, а без них, по словам Пушкина, проза не существует”.

Вячеслав Вс.Иванов

Его повествование пронизано Мыслью. Чтение не как развлечение – всегда интересно. Мой современник и соотечественник Андрей Битов – классик. Той страны, откуда мы оба родом, нет. Ни на карте мира, ни в образах.

И только память держит прошлое, уходящее в историю, окончательно.

Мое знакомство с произведениями автора “Пушкинского дома” началось с его рассказов.

Потом “Грузинский альбом” (изданный в Тбилиси) явил мне образ особого проникновения в то, что автор описывает, о чем рассказывает.

Дом, который я знала хорошо, – дом Эрлома Ахвледиани, писателя, моего крестного отца, явился мне, увиденный Битовым. Легкость и эфемерность дома, похожего на гнездо. Дом, как часть природы. А мы сами кто? Разве не часть природы?

Небо просматривалось в крыше, местами.

Как так? Такой дом?! Разве может быть? Все бывает…

Он был “такой”, рассказывающий о живущих в нем.

“Пушкинский дом” появился в трех номерах “Нового мира” (№№ 10-12) в 1987-м. Событие. Читала увлеченно, вечерами, до поздней ночи. Замечательные “Уроки Армении” кто-то одолжил.

А потом статья в “Огоньке” под рубрикой “Что происходит с нашей культурой”. Статья называлась “Трофеи равенства”. Беседа критика Галины Гусевой с Юрием Любимовым, Альфредом Шнитке и Андреем Битовым. 1989 год. Очень интересная беседа.

Андрей Битов: “Комфорт безнадежной жизни растлил нас. Интеллигентность – это ведь не просто индивидуальное пространство души, это еще и состояние народа. История наша провела национально-социальный геноцид в неумолимой последовательности: аристократия, духовенство, крестьянство, интеллигенция.

Поэтому о какой интеллигенции мы можем теперь говорить. Ее нет. На сегодняшний день нет. И те, кто есть и могут себя причислить к ней, никогда не обидятся, услышав такое утверждение, потому что знают, о чем идет речь”.

“…Шел отбор по нравственным качествам, по духовности.

Лучшее уничтожалось”.

“Конечно, наши потери невозможно оценить”.

Но Битов считает, что возрождение интеллигентности, нравственности столь же неизбежно, как существование человеческого рода.

Значит, у него есть надежда, что возродятся понимание чести, воспитанность и нравственность. Я и сама поверила. Возродятся!

Беседа заканчивалась цитатой Битова. Она меня поразила совпадением с тем, о чем я думала не раз.

“Как я буду воспитывать сына…”

 Я хотела, чтоб он походил на моих предков на чудом уцелевших фотографиях. Они учились, получали образование, знали языки, владели профессиями, любили свое отечество. Знали цену труду и чести (никакой патетики, реальный образ!). Кому они мешали?

Самозванцам, поверившим в собственную ложь.

Цитата, приведенная Битовым:

“Некая пятнадцатилетняя советская школьница, имеющая склонность к занятиям изящной словесностью, свое незрелое и робкое произведение закончила так: У меня был дед. Он был поэт, и его убили. У меня был прадед. Он был поэт, и его убили.

Что-то слишком много убивают у нас хороших мужчин.

Я рожу сына. Я воспитаю его таким, как мой дед и мой прадед. И я надеюсь, что его не убьют”.

К моменту знакомства с Андреем Георгиевичем у меня было ощущение, что я его немножко знаю. И в каком-то смысле, он не “чужой”. В Берлин Битов приехал как стипендиат “Научной коллегии”. Коллегия была создана в 1981 году в Западном Берлине. Разделенные Берлин и Германия стали историческим фактом недавнего прошлого.

Коллегия поддерживала деятелей в области науки и культуры, особенно иностранных деятелей, приглашая их на стипендии. Писателей, ученых, не только известных, но и молодых, интересных, приглашали для спокойной работы. Предполагались разные сроки, предоставлялись все условия. Битова поселили в чудесном районе западной части города, в одном из флигелей виллы современной архитектуры.

С Андреем Битовым нас познакомил Отар Иоселиани. Мы познакомились почти со всей семьей Битовых, но лучше и ближе с женой Наташей Герасимовой и младшим сыном, Егором.

20-й век разменивал последнее десятилетие. Андрей много работал, путешествовал, принимая разные приглашения, в Италию, в Париж… Получал премии и многочленные звания. Мы довольно часто виделись. Моего сына Ладо маленький Егорка принял и полюбил. Однажды Ладо прочел ему книжку, на сон грядущий. И как-то Андрей сказал:

– Егор требует читать “как Ладо”, утверждает, что мы так не умеем!

Я, возгордившись похвалой в адрес сына, рассказала, что год назад он переписал всего “Онегина” под диктовку! Показала толстенный манускрипт. На Андрея манускрипт произвел впечатление, он подержал его и серьезно произнес: “Ладошка, ты настоящий дворянин, не поддельный!” Похвалу заслужила и я.

Два года прошли быстро. Битовы уехали в Москву. Мы звонили друг другу, узнавали, что да как. Наташа, Андрей и Егорка приходили обедать ко мне в Москве.

Я заходила к ним в Питере, жили они совсем близко от Московского вокзала, второй или третий дом по Невскому, справа. А потом звонок по телефону, Наташа: “Андрей в больнице, в нейрохирургии, подозрение на самое плохое…”

Меню того самого “Пушкинского обеда”
Меню того самого “Пушкинского обеда”

Но, слава Богу, оказалась не опухоль, а абсцесс! “Промыли мозги и спасли!” Так рассказывал Битов о том, что было сделано с ним. Гордился “промыванием мозгов” и вместе со всеми его доброжелателями и близкими радовался жизни!

Была еще проблема, с горлом, но все обошлось, вовремя спохватились.

Андрей курил и выпивал как прежде, как, наверное, почти всегда. В 1995-м Андрей, Наташа и Егорка улетели в Нью-Йорк. Андрея пригласили читать лекции в Университете. Вернулись под новый 1996 год. В 1998-м вышла книжка, напечатанная в Нью-Йорке: “Жизнь без нас”. Книга эссе. Подходящие тексту фотографии Марианны Волковой. Книга замечательная. Беседы вслух. Рассказы себе и нам. О жизни. О маме. О близких. О своем поколении. О смерти.

О ЖИЗНИ И СМЕРТИ ВМЕСТЕ.

Их не бывает врозь, они рядом, они продолжают друг друга. Родился, значит, умрешь, другого не дано. Вспоминать бы об этом иногда…

Светлая книга и дышит печалью.

А как иначе: “Жизнь без нас”.

Книга на двух языках – русском и английском.

(Слово/ Word

New-York

1998)

На странице 68

вверху слева стоит:

29 января. Переделкино

и заглавие “Перед Сретением”

Текст начинается так: “Смерть поэта – это не личная чья-то смерть. Поэты не умирают. Власть – эта воплощенная трусость мира – оказала ему много милостей и почестей, обвинив в тунеядстве, сослав на запад, как на химию, а затем, не дав визы похоронить родителей”.

Битов пишет о Бродском, с которым виделся ровно за месяц до кончины поэта, перед своим отлетом из Нью-Йорка в Москву, 28 декабря. “Говорили о болезнях, операциях…”

“28-е. И особенно 28 января. И особенно в Петербурге. 28 января умер Петр. 28 января умирал Пушкин. 28 января умер Достоевский. 28 января Блок заканчивает “Двенадцать”, перегорая в них…”

Текст небольшой, но емкий. Заканчивается так:

“… И нет больше величайшего русского тунеядца. Скончался великий близнец, спортсмен и путешественник. Петербург потерял своего поэта. 28-е… Эта дата насильно возвращает его на Васильевский остров в Петербург…

…в ту черную тьму,

в которой дотоле еще никому

дорогу себе озарить не случалось.

Светильник светил, и тропа расширялась”.

(Строки из стихов Иосифа Бродского.

“Сретенье”. Посвящение Анне Ахматовой)

“Жизнь реализуется лишь в той мере, в какой существует человек, который в состоянии ее наблюдать и описывать” – пишет в предисловии к книге Вячеслав Вс.Иванов.

Пронизанные мыслью описания, наблюдения, рассказы действуют, втягивают тебя в чужую биографию, увлекают, вовлекая в чужой опыт. И многое удивляет точностью совпадения не тебе пришедших мыслей:

«Россия “Других берегов” бессмертна».

Дарственная надпись на книге:

Нане+Ладо+ Ладошке

от любящих их

Наташи+Андрея+Егорки

А.Битов

(число и день не отмечены)

“ДЕРЕВО” (издательство “Пушкинский фонд”, 1998 год)

Эпиграф к книжке:

“…промчалась четверть века!”

(Пушкин, 1836)

Дарственная надпись:

Нашим Любимым

Нане

и Ладошкам

Наталья и Андрей

18.6.98

У Петербуржца Битова в мыслях живет другой Петербуржец, великий, почитаемый и самый любимый!

Это настоящая любовь, восторг от таланта, преклонение перед содеянным им и мысли, мысли неиссякаемые о нем.

“Пушкин? За что он нам?

Ни Баркова, ни Крылова, ни Арины Родионовны, ни дедушки-негра недостаточно для его возникновения. Для того чтобы на что-нибудь опереться, пришлось ему выдумать и историю, и фольклор, и литературную традицию.

В одном человеке Россия прошла сразу пропущенные три века, чтобы потом вернуться на два века вспять. В одном человеке враз была обретена мировая культура и цивилизация! Вот щедрость Божья, которой мы до сих пор не достойны.

Он был азартен, считал себя игроком, а его разве что ребенок не обыгрывал.

Весь в долгах, он нищему подавал золотой.

Он написал “Медный всадник”, при жизни не напечатанный.

Он умер от раны, защищая честь жены.

Даже друзья не понимали его”.

Короткое эссе называется “ШЕДРОСТЬ”, написано 6 июня 1997 года. 198 лет Александру Сергеевичу.

Октябрь 2001 года, Москва. Звонит Наташа из Питера: «Пойди с Андреем, если тебе интересно на “Пушкинский обед”, я не смогла приехать, он тебе позвонит и объяснит все». Примерно такой текст, услышала я в трубке.

Битов позвонил и объяснил. Это совместный проект Государственного Исторического музея и ресторана “Красная площадь, дом 1”. Устраиваются “Литературные обеды”, их будет несколько, начинают с Пушкина. “Тебе всего 15 минут на метро. Начало в 19. 00. В девять или чуть позже сможем уйти…”

Андрей должен произнести что-то вроде тоста, небольшую речь. Если мне интересно, встречаемся у входа в 19. 00.

Конечно, мне было интересно! И я успевала к десяти часам быть дома, должна была зайти соседка, по делу.

Встретились. Вошли в сводчатую палату – холл ресторана “Красная площадь, дом 1”. Гостей принимал распорядитель званого обеда. Все немного напоминало, что-то… Даже не могу четко определить “что”.

На большом столе стояли в графинах напитки – “русские водки”, наливки переливались. Разная минеральная вода стояла в стороне, на небольшом столе.

Официанты, одетые под крепостных слуг, разносили маленькие “фуршетные” закусочки и разлитую в рюмочки водочку: Анисовую – Смородиновую – Перцовую (по первым буквам имени, отчества и фамилии: Александр Сергеевич Пушкин).

Официанты в разговоре имитировали произношение крепостной прислуги. Народу было немного. Оглядываясь по сторонам, как будто ища кого-то, медленно, с серьезным видом, прогуливался сценарист Мережко. Госпожа (не помню фамилию), мелькавшая в глянцевых журналах, беседовала почти со всеми и походила на актрису массовок, которую узнают, но кто она, сказать затрудняются.

Играл оркестр, как объявил распорядитель: “Из крепостных”. Присутствовал и господин Дроздов, известный ведущий популярной телепередачи “В мире животных”. Были две пары – бизнесмены в сопровождении блондинок, в “супер” брендовых нарядах, явно не подходящих к случаю.

Торжественно пригласили к обеду. Оркестр исполнил туш. Открылись большие двери, и мы вошли в огромную залу. Хрустальные люстры горели. Столы на два и четыре прибора были накрыты. Перед каждым прибором лежал томик “Евгения Онегина”, рядом лежало меню обеда. Меню, хорошо изданное и оформленное цитатами из “Евгения Онегина” и из двух частных писем А.С.Пушкина, объясняло выбор блюд и напитков – они были упомянуты в “Онегине”, и в письмах.

Тост Битова был коротким, отточенным по стилю.

Я написала на меню: “Я была на этом „Пушкинском обеде“ с автором „Пушкинского дома“, дорогим мне Андреем Битовым”.

Битов спросил: “Что ты вписала в меню? Можно посмотреть?” – “Конечно”. Он прочел написанное, достал ручку и сам размашисто написал: “А я был рядом с Наной”.

Андрей Битов.

Ровно в девять мы ушли. Ранний снег падал огромными кружащимися, какими-то кружевными хлопьями. У меня был зонт, и мы решили пойти пешком до Пушкинской площади. По дороге вспоминали вечер, посмеивались. Андрей проводил меня до дома, сказал, что искренне благодарен за сопровождение, и пошел обратно к метро. “Дворами, как пришли”, – сказал он.

В 2005-м году вышел “Грузинский альбом”, на немецком языке. Книга элегантно издана, замечательно переведена госпожой Розмари Тиетце (Rosmarie Tietze), в красивой суперобложке. Издательство „Шуркамп“ (Shurkamp).

Надпись:

“Настоящим грузинам

Нане+Ладо+Ладо

от русского немца и черкеса”

Андрей 1 апреля 2005

В том же 2005 году выходит “Кавказский пленник”:

Нане + Ладам,

Андрей.

2006 год. Неожиданно…

Ушла из жизни Наташа Герасимова.

Трудно комментировать безвременный уход.

Грустно и печально.

Книга Андрея Битова “Жизнь без нас”
Книга Андрея Битова “Жизнь без нас”

2009 год, большое интервью с Битовым в журнале “Медведь”, с фотографиями. Как всегда умное. Мысли. Грусть:

“Мы теряем лучшее, что у нас было от социализма, а что от капитализма – это очень дикий продукт. Это попытка выделить составляющую успеха из какого-то триединства Власти, богатства и славы”.

Там же:

«…Где-то у меня написано, что народ соблазнить не трудно, это называется “развратить”.

Это был разврат – “Чудовищный разврат равенства”».

2012 год. В журнале “Однако” – о Грузии. Не только. О России, не только … И как всегда умно и тонко. Мысли, оценки, с которыми трудно не согласиться.

Рассуждая о постсоветском пространстве:

“Есть теперь Республика Татарстан, наиболее разумная из всех. Ужас России в том, что она территория, а не страна”.

О Грузии:

“Грузия оказалась, как ни странно, еще в царской России в некотором привилегированном положении. Все, кто ее, так сказать, держал, русские войска, наместник Воронцов… все влюблялись в эту страну. И это было довольно взаимно…”

И далее:

«Нас с Грузией, я думаю, связывает любовь, а не дружба. И слава богу не “дружба народов”».

Или:

«…Грузии совершенно не нужно терять русский народ, как часть своей культуры. А нам совершенно не нужно терять грузинскую традицию в русской культуре, которая очень сильна. Она началась с Пушкина, Лермонтова…

Грибоедов ничего про Грузию не написал, он просто женился на грузинке. Один из самых трогательных памятников, которые я видел, это памятник Нины Чавчавадзе.

Там надпись удивительная: “Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?”»

Время шло… Как всегда.

Мы разговаривали не часто. Я собиралась в Питер, и так, чтоб совпасть с Андреем и съездить вместе на могилу Наташи. Не сбылось. А потом мы с сыном были в Москве, позвонили Андрею. Он оказался в Москве. Сказал, что рад будет видеть нас, но соответствовать нам, по желанию своему, вряд ли сможет. Мы зашли. Пили на кухне крепкий кофе. Андрей пытался рассказать свой сон, отрывки из него. Курил. Мой сын спросил, можно ли его снять, и, получив ответ: “Конечно”, незаметно нажал на кнопку фотоаппарата.

 Вот и память того дня, в доме у трех вокзалов, где жил в Москве замечательный русский писатель Андрей Георгиевич Битов.

А потом он часто бывал у своей старшей дочери Ани, в Питере. Мы иногда говорили по телефону. Как-то раз я позвонила, будучи в Москве, Андрей и Аня оказались оба очень простужены. Я поехала, повезла лекарства, передала в дверях…

А потом, в один не прекрасный день, не стало Андрея Георгиевича Битова.

Но, он Был. Он оставил свое отношение ко всему, что его волновало, что было для него важным. К жизни, времени, истории. Людям. Не только…

Умный, острый, честный взгляд, взгляд свидетеля своего времени, своего поколения Андрей Битов оставил всем тем, кто ценит Слово, любит русский Язык и Мысли. Мысли, выраженные в них.

Нана КАВТАРАДЗЕ

***

ИЗ АНДРЕЯ БИТОВА

“Оглашенные”

Санкт-Петербург, издательство Ивана Лимбаха, 1995

“Нане, Ладо и Ладо”

Автор

9.4.1998

“По имеющимся у нас сведениям, человек не способен вообразить себе то, чего он так или иначе не видел. Однообразные представления человека об аде гораздо больше развиты, дифференцированы и детальны, чем о рае. К тому же ад, так сказать, хорошо заселен нами и нашими знакомыми. Ад нам как бы понятен”.

“…я выходил из-за своей непишущей машинки и сразу, за порогом, оказывался там, где писать нечего и незачем, потому что достаточно видеть и благодарить судьбу за то, что даны глаза и дано глазам. Я делал несколько шагов по песку в сторону моря и, за следующим барханчиком с растрепанной причесочкой осоки, знал, что увижу море. Это каждый раз оправдывавшееся ожидание никак не утрачивало своей остроты, я огибал полбарханчика, в ложбинке, последним, самым сильным порывом, будто не пускал ветер, – и вдруг стоял на берегу и опять понимал, что и там, в будке, где машинка, и пока я шел, все время шумело море, что этот шум и выманил меня посмотреть, что шумит: оно и шумело. Я вдыхал подчеркнутой грудью и неизбежно смотрел вдаль”.

Нана КАВТАРАДЗЕ

«Экран и сцена»
№ 21 за 2020 год.