С Маркку Патила, знаменитым художником фильмов Аки Каурисмяки, я встретилась в баре “Corona”, открытым лет двадцать назад братьями-режиссерами Каурисмяки – Аки и Мика.

Удивительное чувство. Как только отворяешь дверь бара на улице Ээрикинкату, в сердце Хельсинки, тут же будто попадаешь в пространство одного из фильмов финского режиссера. Говорят, это заведение, любимое местной богемой, не подвластно времени. Густой полумрак, тусклое свечение металла, которым оформлена барная стойка, не стихает звук от ударов по бильярдным шарам. В подвале бара – кинотеатр для избранных.

По посетителям и не скажешь, что они только что вошли сюда с улицы современного Хельсинки – все преображается в эстетике фильмов мастера.

Лучшие работы Каурисмяки сделаны вместе с Маркку Патила, он же создал интерьер бара. А совсем недавно в театре КОМ состоялась премьера “Трех сестер” молодого режиссера Лаури Маийала. Патила выступил в качестве сценографа, это первая работа для театра ведущего финского кинохудожника.

Вот и в нашем разговоре речь пошла о жизни, прожитой в фильмах Каурисмяки, творческих принципах и новой, театральной, главе в творчестве художника.

 

 

НАЧАЛО

 

Я учился в Бостоне, потом в Вене. Десять лет прожил в Вене. Мне надо было бороться за существование. Никто меня не поддерживал, я очень много работал. Что только ни делал, чтобы иметь возможность быть художником. Я упрямый. Не хотел сдаваться. Жил в Австрии без документов, как некоторые из этих ребят-африканцев здесь, в Хельсинки. Но властям было все равно. Ко мне хорошо отнеслись. До работы с Каурисмяки я занимался живописью, а чтобы прокормить себя – делал людям ремонт…

 

 

О РАБОТЕ С АКИ КАУРИСМЯКИ

 

Я жил тогда в Карккила, 60 километров от Хельсинки. Аки – где-то по соседству. Мы не были знакомы, но я знал, кто он. Мы были в одном ресторане, заведение закрывалось. Вышли, и я говорю – у меня дома несколько бутылок вина, пойдем, говорю, продолжим. Жил я рядом с рестораном. А интерьер моей квартиры представлял из себя груды контейнеров из-под мусора. В квартире было огромное количество разнообразных объектов – довольно необычное зрелище. Аки вошел и сказал, что я очень интересно оформил свою квартиру. И предложил мне поработать вместе.

 

Через две недели он сказал – есть фильм, когда можешь начать? Я ответил: хоть завтра. У нас еще даже не было сценария “Береги свою косынку, Татьяна”. Аки просто говорил: “мне нужен ресторан”, “мне нужен номер в гостинице”. И мы делали то, что он просил.

 

Сначала было непросто – я не знал, что Каурисмяки имеет в виду, а он не понимал пока, как  работаю я. Да еще к тому же его манера говорить напоминала бормотание, и мне было сложно приноровиться к его речи. Я не понимал, что он говорит, и надеялся на  моего друга, который был на съемках, – он-то понимает, что происходит. Но, оказалось, и он не понимал бормотания Аки. И лет, наверное, пять спустя я сказал ему, что было очень сложно в начале… И это был мой самый первый фильм!

 

А однажды была такая ситуация. Мы оказались в маленькой деревеньке, недалеко от Карккила. Один из героев фильма –  владелец  автомастерской. Предстояло оформить квартиру, в которой по сценарию жил этот парень. И всю обстановку предстояло находить на месте – столы, стулья… Съемки-то не в студии!

Аки пришел на съемки, посмотрел, что мы нашли, и сказал – все это хорошо, но нужны занавески. Было раннее утро, все магазины закрыты. Что делать – неизвестно. Мы нашли какую-то коробку с хламом, а там – туалетная бумага, такая старая, желтая, страшное дело. Лет пятьдесят, наверное, было этим рулонам. Из них мы и сделали жалюзи. Пришел оператор (он работал с нами впервые) и произнес: “Издеваетесь? Вы не можете серьезно это предлагать”. Но мы были абсолютно серьезны. Пришел Аки, посмотрел и сказал: “Окей, снимаем!”. Так и сняли. У Каурисмяки прекрасное чувство юмора. Можешь делать, что угодно, он знает, как это принять.

 

Основное ограничение в кино – это время. В Финляндии съемки ведутся очень быстро. Какие-нибудь тридцать дней. Многое надо сделать. Ведь в фильмах Каурисмяки надо поменять реальность полностью. Снимаем ресторан – многое будет изменено для съемок, поскольку там, как правило, есть все, что Аки может не понравиться. Улицы приходилось очищать от машин, выглядящих новыми. У нас даже были  люди, которые убирали неживописные машины с улиц – мы имели разрешение.

 

В фильме “Вдаль уплывают облака” есть ресторан под названием “Дубровник”. Мы нашли довольно приятное место в Хельсинки… и построили его. Правда, стены там уже были, но все, что внутри, сделано нами для фильма.

Берлинский Deutsches Theater хотел поставить у себя “Вдаль уплывают облака”. Они спросили у нас, где этот ресторан? Пришлось признаться, что его не существует, мы строили его специально для съемок. В студии звукозаписи Magic Films production Вы можете заказать озвучку текста профессиональным диктом для корпоративных и рекламных роликов.

 

У Аки большие требования к пространству – он не принимает ничего, что выглядит “ново” в обстановке.

Например, “Человек без прошлого. Моя идея была такова: все, что есть у героя, он нашел в мусорном баке – лампы, телевизор, кровать… Все должно было выглядеть именно в таком контексте. То, что вы видите в кадре – построено нами, пространство было изначально пустое, и большая часть фильма снималась в студии. Но зрители поверили в иллюзию.

 

Забавно, у меня есть награды за оформление этого фильма, но лучшей “наградой” было то, что один кинокритик из Хельсинки написал следующее: фильм снят в настоящей деревне, где поселились бездомные…

 

Когда “Человека без прошлого” показывали на Каннском кинофестивале, в зале находилось 3000 человек. Я чувствовал, что зрителям нравится. И даже шутки, чисто финский юмор, аудитория восприняла. Фильм закончился, все встали, и овации двадцать минут! Женщина, сидевшая передо мной, обернулась. Я подумал, что лицо ее мне знакомо. Она аплодировала и плакала. Это оказалась Джеральдина Чаплин.

 

Аки очень устал от публичности, говорит, что никому никогда уже не даст интервью. Сейчас он живет с женой в своем маленьком домике, выращивает цыплят.

Думаю, Каурисмяки – единственный финский кинорежиссер, которого понимают далеко за пределами нашей маленькой страны. Понимают, что он хочет сказать. Надеюсь, он еще что-нибудь нам скажет…

 

Как выживает финское кино?

 

Финское кино сейчас в странной стадии. Никто не знает, что происходит.

Индустрия имеет государственную поддержку, а деньги – от доходов от лотерии. Они дают 25-30 миллионов  в год. Нынче ситуация не совсем понятная, поскольку постоянно, раз в четыре года, меняются эксперты, которые определяют, кому что достанется. Сейчас как раз пришли новые люди. Прошлогодние запросы на финансирование просто были “скинуты со стола”. И многие прекрасные режиссеры не знают, будут ли они снимать или нет, будут деньги или нет.

 

Фильм в Финляндии стоит 1-2 миллиона. Часть денег – от Finnish Film Society, около 500-700 тысяч. Этого не достаточно, чтобы снять фильм, приходится где-то собирать остальные деньги. Похоже функционирует и шведская киноиндустрия.

Зрители за пределами Финляндии смотрят наше кино, им интересно. Прошлый год  вообще был очень успешным.

 

Я подготовил концепцию сценографии для четырех фильмов. Двум из них уже отказано в государственном финансировании. Решение по другим фильмам узнаю в мае. Это, конечно, очень раздражает.

А знаете, как выглядят мои “контракты” с Аки Каурисмяки? Я получал сообщение вроде “М.! Снимаем там-то, нужно то-то. А.” И все.

 

 

О РАБОТЕ В ТЕАТРЕ

 

В кино я работал на протяжении 25 лет. С разными режиссерами. Был готов, что когда приду в театр, возникнут некие шероховатости: ага! он из индустрии кино и ничего не знает о театре! Но в итоге, думаю, спектакль получился, и это – самое главное. И, знаете, мне нравилось это препятствие в работе. Ведь все на самом деле возможно, осуществимо. Все. Но я рад, что сделал работу для театра, мне интересно попробовать и это. Говорят, работа художника в кино и в театре – противоположные вещи. Это абсолютная ерунда. Решение образа, картинки – вот что такое работа художника. И это одинаковый процесс и для театра, и для кино. В театре, конечно, у тебя больше ограничений. Но свои “рамки” имеются и в кино. А еще работа в театре – это как ты одурачишь людей, заставляя их поверить в то, что происходит на сцене.

 

Как вам работа с театральным режиссером Лаури Маийяала?

 

Это было очень мило. Репетировать “Три сестры” начали без намека на декорации. У меня возникли какие-то идеи, но я только смотрел репетиции, наблюдал, что они делают. Потом у нас с Лаури была короткая встреча, и я рассказал, какую “систему” планирую. Декорация делит сценическое пространство на две части. Мне хотелось, чтобы там было как бы два мира. Один – вздыбленный, сумасшедший, другой – абсолютно чистый. И никакого цвета, вернее – всего один.

 

“Три сестры” еще примечательны тем, что все действие происходит в черной коробке. У стандартной сцены есть “карманы”, а в театре КОМ не получается спрятать декорации, а потом их вытащить, когда потребуется. Все на виду. И надо было тщательно продумать все перемены: все, что есть на сцене, там и остается. Каждая деталь на протяжении всего действия работает на спектакль.

 

А еще мне нужно было создать свет. Я сделал металлическое обрамление по краям сцены, нам надо было “подсветить” сцену таким образом – отражением в металле.Все остальные элементы – полностью реальные, бытовые.

 

Знаете, это чувствуется как некая ошибка. Мне нравится соединять неправильное, ошибочное с абсолютно реальным. Ненавижу совершенство в декорациях! Мне нравится, когда есть небольшая небрежность в том, как они, актеры, обращаются с декорациями на сцене. Каждый раз они оказываются в чуть-чуть другом положении. Декорация – живая среда, в которой живут артисты, а каждый спектакль не похож на предыдущий.