Издательство “Артист. Режиссер. Театр” СТД РФ выпустило в свет книгу воспоминаний Гордона Крэга “Указатель к летописи дней моих” (перевод Ксении Атаровой, художник Александр Трифонов, редактор Ламара Пичхадзе). Великий английский режиссер и театральный художник пишет о своих ранних годах и долгом периоде становления; книга, таким образом, охватывает первые тридцать пять лет его жизни, наименее известные публике – с 1872 (год рождения Крэга) по 1907. На самом деле, о творчестве зрелого Крэга нашему читателю тоже известно не так уж много. Лучше всего мы знаем, конечно, о московском эпизоде его биографии – совместной работе со Станиславским и Качаловым над “Гамлетом”, итогом которой в 1911 году стал знаменитый мхатовский спектакль. Об этом много написано, этому посвящена прекрасная монография Татьяны Бачелис “Шекспир и Крэг“. Однако тексты самого Крэга в советское время вышли в переводе на русский язык всего один раз, в сборнике 1988 года “Воспоминания. Статьи. Письма”. Еще меньше мы знаем Крэга-художника: его бесчисленные эскизы, зарисовки актеров, акварели, гравюры, книжные иллюстрации, экслибрисы и т.д. представлены у нас очень скупо. А ведь многое из созданного Крэгом так и не осуществилось, сохранившись лишь на бумаге.
Последнего пробела вышедшая только что книга, увы, не восполняет – большая часть иллюстраций в ней позаимствована из издания 1988 года, только сегодня они лучше напечатаны. Оттуда же взята и обстоятельная статья А.Г.Образцовой “Творческое наследие Эдварда Гордона Крэга”, публикуемая в дополнение к мемуарам. В качестве предисловия здесь помещен выразительный газетный очерк о Крэге, написанный в середине прошлого века знаменитым английским критиком Кеннетом Тайненом после визита в Ванс, на юг Франции, где жил в последние годы режиссер и где он сочинял эту книгу. Очерк, полный прелестных подробностей: “Я ехал с опасением, что найду раздраженного мудреца, весьма патетичного и ожесточенного небрежением. Как только мой автомобиль остановился у пансиона, я понял свою ошибку. Вы могли бы принять его за престарелого школьника-прогульщика или, более экстравагантно, за неукротимую старую леди, которая только что, по какой-то конституционной фантазии, была избрана президентом Французской республики. Он взгромоздился в автомобиль с веселым кудахтаньем и велел водителю отвезти нас в ближайшую гостиницу на ланч”.
Как бы в целом ни была прекрасна идея подарить нам нового Крэга, у этого издания есть две серьезные проблемы. Во-первых, творчество великого театрального мечтателя и провозвестника нового искусства нуждается в свежем взгляде и в современном комментарии. Сегодня, когда такое значение приобрел театр художника, театр невербальный, новый текст о Крэге необходим. В 1956 году Тайнен писал: “Театр еще не дозрел до Гордона Крэга. Возможно, он и никогда не дозреет”. Но с той поры утекло много воды и хотелось бы услышать из не менее авторитетных уст, как обстоит дело с наследием Крэга теперь.
Во-вторых, перевод с английского сделан довольно небрежно, порой с ошибками, что местами делает текст неудобочитаемым. Думается, последнее обстоятельство самому Крэгу, библиофилу и заядлому коллекционеру театральных книг, любовно описывающему на страницах мемуаров каждую приобретенную им новинку, было бы чрезвычайно неприятно. И все же все это мелочи по сравнению с тем, каким неожиданным, своеобразным и живым предстает перед нами этот легендарный человек!
Итак, восьмидесятипятилетний Крэг пишет свою последнюю книгу в 1957 году и называет ее “Указатель к летописи дней моих” – суховато для мемуаров. Французский издатель, к примеру, убоялся такого канцеляризма и сгладил, беллетризировал крэговский заголовок, превратив его в “Мою театральную жизнь”. А зря, ведь книга эта не о “жизни в искусстве” – о своих театральных идеях Крэг здесь особо не распространяется. “Я сколотил, я вырезал, я подклеил, я сделал хороший набросок, я установил, я изобрел”, – чаще всего Крэг описывает свою деятельность языком ремесленника. Видно, не случайно Станиславский писал, что Крэг изумителен не когда рассуждает на общие темы, а когда придумывает конкретные сценические решения. Английский мастер неизменно скромен и ироничен в само-оценке.
Его воспоминания вырастают из документов, интересных и не очень, тщательно сберегавшихся Крэгом в течение всей его долгой жизни. Словно в помощь своему будущему исследователю, пытаясь облегчить его изыскания, он составляет указатель – сообщает о людях, которых знал, о подарках, которые получал, о книгах, которые собирал, о тех, что сам писал и иллюстрировал, о событиях, которые пережил; приводит письма и факты, то сопровождая их пространными комментариями, то оставляя как они есть – судите сами, что за ними стояло. Крэговская книга очень необычна: она не только лишена патетики и сентиментальности, как большинство театральных мемуаров, не только не претендует на глубокомыслие, но и не стремится к связному изложению событий, даже не пытаясь быть занятным и увлекательным чтением, что принято в этом жанре. Увлекательны книги и Станиславского, и Барро, и Бергмана – каждая по-своему, но их авторы пишут, чтобы нравиться. “Я писал в том же духе, как и рисовал, – инстинктивно – очень грубо”, – говорит Крэг.
Его воспоминания – это опись архивариуса, которая не блещет слогом, избыточно педантична, но вызывает безмерное доверие. Так и видишь, как этот старик, гений и эксцентрик, азартный собиратель всяких театральных раритетов, сортирует по годам свои бесчисленные записные книжки, рисунки, газетные вырезки, дарственные надписи, письма, программки. В конце жизни Крэг едва сводил концы с концами, зато памяти его было на что опереться.
Летопись Крэга обрывается на том, с чего обычно начинают писать о себе подробней. И появление его знаменитых книг о театре “Искусство театра” и “К новому театру”, и работа над “Гамлетом”, и попытки основать свою школу – в Италии, в Америке, в Москве – все это выходит за временные рамки книги. Крэга интересует другое, взгляд его прикован к началу: к долгому и смутному поиску особого пути, на какой он отважился, отвергнув для всех очевидную и такую комфортную дорогу – блестящую актерскую карьеру на сцене театра “Лицеум”.
Сын знаменитой актрисы Эллен Терри, он рос за кулисами этого театра, получая по ходу случайное и обрывочное образование. Крэг не идеализирует и не романтизирует свое детство, он рисует себя туповатым обжорой, раскормленным маменькиным сынком, неспособным к учебе, бравшим в руки книжки только ради картинок. Перед нами ленивый, мечтательный мальчик, не склонный к драматическим переживаниям, но явно одаренный острым зрительным восприятием и цепкой образной памятью. Уже здесь ощутим его режиссерский склад, намечен путь в театр не через эмоцию, не через слово, а через глаз. Характерно, что о сыгранных им в молодости ролях Крэг пишет мало. Замечает, что с таким по-девичьи миловидным лицом, какое было у него в юности, в эпоху Шекспира он бы, вероятней всего, играл женские роли.
А между тем и Терри, и ее великий сценический партнер Генри Ирвинг заботливо наставляли юношу в актерском искусстве. Но профессиональная неу-довлетворенность, а главное, неясные мечты о новом Театре вынуждают Крэга уйти из “Лицеума”. Все эти годы он называет “сном”, и читателю надо одолеть две трети книги, чтобы дождаться момента “пробуждения”. Крэг точно сообщает, когда произошел с ним этот знаменательный перелом – в 1900-м, в год его первой удачной постановки – “Дидоны и Энея” Перселла. Затем последовали “Маски любви”, а чуть позже “Ацис и Галатея” Генделя. С этих пор он знал, зачем родился.
Мотив сна и пробуждения проходит сквозь всю книгу и собирает воедино разрозненный крэговский “Указатель”. Но есть в книге и другая, болезненная тема, вокруг нее постоянно кружит его мысль – безотцовщина, в чем была виновата мать, все же нежно им любимая. Со своим незаконным отцом, известным архитектором Эдвардом Годвином маленький Тедди почти не общался – родители разошлись, когда мальчику было три года. Рядом с матерью появлялись другие мужчины, награждали его своими фамилиями, а затем исчезали. Но всю жизнь Крэг ощущал, как не хватило ему общения с Годвином, умершим слишком рано, скольким в себе он обязан отцу. Эта ситуация заставляла Крэга примеривать на себя роль Гамлета, впрочем, он тут же открещивается от всякого гамлетизма, говоря, что никогда не был грустным парнем.
Летопись Крэга – книга, написанная несколько хаотично, рвано, но предельно искренне, без позы и почти без рефлексии. Крэг не навязывает свой образ, предоставляя нам возможность самим сложить его из поведанных подробностей. И хотя текст щедро пересыпан забытыми именами и названиями (потребовавшими от переводчика кропотливой комментаторской работы), он производит в итоге впечатление на удивление современного человеческого документа.
Мария ЗЕРЧАНИНОВА
«Экран и сцена» № 10 за 2013 год.