Код известен

• Читка пьесы "Закон" М.Дурненкова Поддерживать современную драматургию сегодня уже не так трудно, как лет пять назад, когда режиссер Олег Рыбкин, на базе возглавляемого им Красноярского театра драмы имени Пушкина, проводил первые фестивали «Драма. Новый код». Свое место российская новая драма уже завоевала – и в камерных нетеатральных пространствах, и – часто с потерями для себя – на больших площадках. Тем интереснее наблюдать за превращениями новой драмы и способами бытования ее на сцене. Меняются авторы – приходят более молодые, приводят за собой новых героев, а эти герои – новых зрителей. И в красноярской «ДНК», которую поддерживает Фонд Прохорова с самого начала и до сих пор, как в капле воды, отражаются все те большие перемены, которые происходят с современной российской драмой в целом. Из поколения «взрослых» новодрамовцев в нынешнем пятидневном марафоне эскизов участвовали Михаил Угаров с пьесой «Маскарад Маскарад» и Максим Курочкин с «Кандидом», а из авторов старшего поколения – Людмила Петрушевская и прозаик Михаил Хейфец, чья пьеса «Спасти камер-юнкер Пушкина» выиграла подряд несколько драматургических конкурсов. Остальные – драматурги более молодого призыва – Марина Крапивина, Мария Зелинская, Любовь Стрижак, Дмитрий Богославский и Валерий Шергин. Где-то между ними расположился Михаил Дурненков, переделавший для театра притчу сценаристов Петра Луцика и Алексея Саморядова. Пьеса Дурненкова «Закон» выйдет в МХТ в режиссуре Марата Гацалова и оформлении Ксении Перетрухиной в новом сезоне.

У Олега Рыбкина, идейного вдохновителя «ДНК», есть любимая идея – всюду искать сюжет и проявлять его даже тогда, когда дело касается программы фестиваля. По этой ли причине, случайно ли, но каждый день «ДНК» действительно строился как единый сюжет. Идеально сошлись читки пьес «Закон» Дурненкова, «Концлагеристов» Шергина и спектакль Абаканского русского драматического театра «Русский и литература» по пьесе Максима Осипова в режиссуре Евгения Ланцова. Во всех них был очерчен парадокс феномена российской власти: ее жестокости и чувственности, как в «Законе», кафкианства, как в «Концлагеристах», тупости и бесстыдства, как в «Русском и литературе». Именно сегодня эта тема кажется взвешенной и актуально горькой для каждого; в этом смысле выбор руководителя Абаканского театра драмы поразительно точен – ведь история, рассказанная Осиповым, врачом из Тарусы, показательна для любого российского райцентра. Интеллигентный Осипов, куда более жесткие Луцик с Саморядовым – и вслед за ними Дурненков, насмешливый Шергин так или иначе ударены темой власти и невозможностью взаимодействовать с нею, не переступая закона. У Осипова есть и еще одна щекотливая тема – одна из положительных героинь «Русского и литературы», закончившая в молодости филфак мусульманка Роксана, в качестве панацеи предлагает измученной тяжкой бюрократической ложью начальнице принять ислам. И та, со всей экстатичностью русской тетки, привыкшей подминать под себя все, что слабее, и уничтожать все, что раздражает, читает «Коран». В хаотичном сознании героев «Русского и литературы» ясно одно: жителю среднестатистического города Эн нужно хоть что-то, за что можно зацепиться. Власть этого чувства не дает, дом, любовь, дети, ученики – тоже. Вера? Ну, разве что чужая, незнакомая, обещающая простой и внятный кодекс жизни. «Закон», написанный в 1990-е, в этом смысле беспощаднее и нигилистичнее – вдова Марина Калашникова, вздумавшая заниматься «малым бизнесом» и не платить при этом мзду начальнику местного РОВД, в финале оборачивается ведьмой, мороком, за который высокопоставленному менту и жизнь отдать не жалко. Нет ни веры, ни покоя у Луцика с Саморядовым, которые ушли давно и ничего не знают о 2000-х, но пророчески описали нашу сегодняшнюю реальность в своей «Сказке».
Красноярская «ДНК» не столько открывает новые тексты, сколько дает возможность познакомиться с ними публике, не избалованной большим количеством конкурсов и фестивалей. И главное – именно на здешних читках-«прочтениях» складываются будущие союзы молодой режиссуры и новой драматургии. «Закон» делал Никита Рак – здешний уроженец, окончивший магистратуру ЦИМа. «Концлагеристов» – выпускник мастерской Григория Козлова в питерской Академии, а сегодня главный режиссер Норильского заполярного театра драмы Егор Чернышов. Молодой худрук Мотыгинского муниципального театра Артем Терехин сделал отличную читку пьесы «Спасти камер-юнкер Пушкина», остроумно обыграв ностальгический контекст пьесы, автор которой вспоминает свою школьную, а потом солдатскую и взрослую питерскую юность. Актер красноярского театра драмы Андрюс Даряла – сегодня магистрант мастерской Кирилла Серебренникова в Школе-студии МХАТ – ставил «Кеды» Любы Стрижак. Вся эта молодая режиссура сегодня и завтра будет работать в реальном российском театре, не столичном и не избалованном вниманием профессионального сообщества. Так выходит, что новая драма – один из путей наладить коммуникацию с местной публикой, в жизни которой происходит и то, о чем в классическом старом тексте не говорят. Тесная связь новой пьесы с современной нам реальностью делает ее исключительно близкой сегодняшнему зрителю – просто его нужно приучить к тому, что театр – не только развлечение. В этом смысле «ДНК» является стартовой площадкой для текстов, размятых здесь в формате «прочтений». Абаканский «Русский и литература», поставленный режиссером более старшего поколения, стал примером того, как театр, обходя роковую зону «энтертейнмента», предлагает зрителю конкретный разговор о сегодняшних социальных и экзистенциальных вопросах. Новые тексты часто бывают написаны немосковскими авторами – так почему же ими нужно пренебрегать вне московского театрального пространства?
Другой очевидной темой «ДНК», тоже сложившейся вокруг одного дня, стал частный, персональный опыт автора, нашего современника, и проецирование его на культурный миф прошлого. В «Кандиде» Максима Курочкина под личиной простака, чья юность пришлось на 1990-е, скрывается альтер эго автора, а приключения героя отсылают к вольтеровскому Кандиду. Михаил Угаров в своем «Маскараде Маскараде» пользуется лермонтовским сюжетом для того, чтобы рассказать о личном опыте молодого мужчины, пробующего на вкус жизнь, игру, любовь. Но еще одной, не менее важной, темой новой угаровской пьесы становится материя языка, истончившаяся, обезличенная и обесточенная, не способная больше ничего отражать, кроме самой себя. Оба эти текста – и «Кандид», и «Маскарад Маскарад» – эгоистично сконцентрированы на личности самого автора, больше не играющего ни в какие постмодернистские игры, а прямодушно и даже отчаянно заявляющего о своем присутствии. Но этот автор – не тот, с большой буквы, который диктовал нам Смыслы, а конкретный человек, читающий Лермонтова, лежа на диване. И театр для Курочкина и Угарова становится посредником, необходимой мембраной между коротким, лишенным претензии посланием и воображаемым собеседником. На обсуждении своего показа – а «Кандида» Курочкин срежиссировал сам, главную роль отдав Талгату Баталову, доковскому артисту, автору спектакля «Узбек» (Сахаровский центр), – автор сокрушался об отсутствии театра разговора. Курочкин выразился иначе, употребив нецензурный, но точный термин, обозначающий болтовню как ключевое театральное понятие. Но мысль его кристально ясна: нам не то чтобы не хватает такого театра, нам не хватает усидчивости и внимания к собеседнику и к чужому слову вообще. Режиссер Иван Стрелкин, выпускник курса Козлова (СПбГАТИ), сделал эскиз «Маскарада Маскарада» как раз с претензией на создание сверх-текста – но в читке не было в итоге ни сверх, ни обыкновенного, угаровского смысла.
Исключительно приватным опытом человека заворожены создатели большого документального проекта «Реальность»: Александр Расторгуев и Павел Костомаров пошли дальше по пути своих «Я тебя люблю» и «Я тебя не люблю», проведя (и продолжая проводить) кастинг среди обычных людей, желающих взять в руки камеру и снять свою жизнь. На «ДНК» показали коллекцию смонтированных роликов – заявок на будущие док-фильмы, представления героев. Девочка-грузинка ругается с бабушкой, бабушку мы не видим, только слышим ее стенания. Отец семейства втихую наркоманит, потом возится со своей маленькой дочкой, а потом веселится за стенами квартиры. Гладенькие московские лесбиянки выясняют отношения, сидя в машине. Взрослый сын учит мать заново говорить после инсульта. Парень-южанин звонит другу из мужского туалета и жалуется на московскую жизнь исключительно матом – пока ему кто-то не вырубает свет. Школьницы поют караоке, спрятавшись в ванной. Полтора десятка разных людей, осколки чужих жизней и судеб, смешные, страшные, трогательные, противные – всякие, только не скучные. Принесенный материал Костомаров с Расторгуевым и их ассистенты монтируют, и выходит в высшей степени реальное и крайне увлекательное кино. Глядя на кусочки из «Реальности», которую амбициозные авторы хотят превратить в масштабное сетевое «муви», где каждый сможет наблюдать за понравившимся ему героем, понимаешь, как много теряет театр, отказывающийся от современной пьесы как способа познать сегодняшний мир. Театр по-прежнему хочет объять бытие целиком, фрагменты и осколки его не устраивают, но метасюжета давно нет, он рухнул, остались только микромиры, и их-то интереснее всего увидеть и понять. «Реальность» предъявляет так много парадоксальных и неформатных героев, сюжетов и тем, что никакому супермену-режиссеру это не победить одним «высказыванием». Высказываний может быть только множество, и путь к ним лежит через отрицание себя и признание простого факта, что рядом есть другие. Новый код заключается в этой, чрезвычайно гуманистической и продуктивной формуле. И театр вслед за документалистикой пробует его на вкус.
Кристина МАТВИЕНКО
«Экран и сцена» № 11 за 2013 год.