Марина ТИМАШЕВА: «Всегда чудо и счастье»

• Сцена из спектакля  "Девять песен".  Фото Н.ГЕРАСИМОВОЙЧеховский Международный

Чеховский фестиваль, к сожалению, движется к финалу. К увиденным спектаклям мысленно возвращаешься, ловишь себя на мысли, что с удовольствием пересмотрел бы многие из них. Фестиваль объединяет, рождает желание общаться, обмениваться с коллегами впечатлениями, спорить или соглашаться. Мы беседуем с Мариной Тимашевой о том, насколько нынешний Чеховский соответствовал ее ожиданиям.

– Фестиваль проходит раз в два года, и сезон без него – для меня несчастливый. Потому что, с моей точки зрения, его очарование и прелесть, за редчайшим исключением, состоит в том, что фестиваль показывает нам ТЕАТР ДЛЯ ЛЮДЕЙ, по чеканной формулировке Джорджо Стрелера. Театр, который умеет сплотить критиков и зрителей. Мне кажется, что на спектакли фестиваля можно пригласить публику самого разного возраста, общественного статуса, благосостояния, самых разных представлений о театре. Все эти люди выйдут из зала счастливыми. Валерий Шадрин и его команда всегда привозят программу, отличающуюся от тех, что обыкновенно показывают на наших международных фестивалях. Для меня Чеховский – всегда чудо и счастье.
– Вы  очень верно начали разговор со зрителя. У нас о нем часто забывают, а если вспоминают, то, как правило, пишут о нем негативно. Я заметила, что на Чеховском сформировалась особая публика. Среди этих зрителей приятно находиться, пить в антрактах чай с конфетами «Вдохновение», которые предоставляют спонсоры. И это очень важно. Чеховский, если огрублять, – это встреча с культурой, а правильнее сказать, с разными культурами. Нынешний фестиваль начали внук и внучка Чаплина. За их представлениями стоит огромный, как сейчас выражаются, бэкграунд. Начиная от цирка Фюнамбюль, в котором выступал Дебюро.
– Я смотрела «Шепот стен» Аурелии Тьере. Он уступает виденной нами «Оратории Аурелии», но и тот, кто не знаком с первым спектаклем, все равно очарован волшебством. Зритель видит невеселое действо, родственное тому, что делает Филипп Жанти. В нем есть место снам, галлюцинациям. Тем не менее, в «Шепоте стен» нет депрессии, нет ничего такого, что бы загоняло и без того загнанного человека в безысходную ситуацию. За спектаклями Тьере стоит огромный труд. Мастерство циркового артиста, как его ни назови – клоуном, акробатом, гимнастом, – тяжелейший, истовый труд. Фантазия этой семьи безгранична. Удивительное существо, с которым работает Аурелия, на самом деле, стремянка, обернутая в полиэтилен. В результате из простейшего предмета и материала появляется персонаж из «Войны миров», который напоминает инопланетянина, трансформируется в лас-тящуюся домашнюю собачонку. Ты видишь, что это сделано руками (веревочки не скрыты от глаз), но это не разрушает чуда и магии. Семья Чаплин-Тьере заслуживает уважения и любви. Они работают на стыке жанров, цирка, театра, умеют комбинировать все жанры в одном, рождающем сильное эмоциональное впечатление.
– Искусство на стыке жанров – генеральная линия Чеховского фестиваля. Давайте поговорим о спектакле «Животные и дети занимают улицы» (автор и постановщик Сьюзан Андрейд), ставшем хитом нынешней программы. В нем масса технологических приемов. Но приемы эти настолько «в крови» у создателей, что мы не думаем, как это прекрасно сделано, мастерство трех актрис и замечательного художника, дизайнера, аниматора Пола Бэрритта неотделимы от их отношения к смыслу и содержанию спектакля.
– Участники спектакля серьезно относятся не только к театру, но и к жизни. Они рассказывают об истории бедного района Лондона. Но совершенно очевидно, что это история любого бедного района любой страны. Молодая женщина Агнес и ее дочка Иви переселяются в бедный район, чтобы помочь бедным детишкам. Дети вовсе не ангелы, это маленькие гангстеры, громящие все подряд. Понятно, что в этой полусказочной истории – отголоски событий, которые происходили в последние годы в предместьях и на улицах богатых городов цивилизованных стран (погромы в парижских кварталах, поджоги машин в Лондоне, когда были оккупированы целые улицы). Мэр города, о котором рассказывает спектакль, – поклонник чистых парков (возникает забавная аналогия с нашим городом, где идея парков ставится во главу угла). Мэр насылает на детей мафию, кормящую их так называемым «бабушкиным мармеладом», после приема этого сладкого лекарства они становятся тише воды, ниже травы. В спектакле отчетливо читаются отсылки к романам-антиутопиям, например, к Хаксли. С другой стороны, все происходящее имеет отношение к реальности. Европа и США активно включились в перевоспитание гиперактивных детей и, чтобы понизить эту гиперактивность, вместо старых, бабушкиных воспитательных мер они кормят их «бабушкиным мармеладом» – таблетками. Совершенно неизвестно, как это скажется, когда дети вырастут. В этом сюрреалистическом спектакле нам все время напоминают о реальных вещах, о том, что происходит в разных странах. Чего стоит рассказ о больнице, куда нужно приходить со своей кроватью, потому что сокращены расходы на медицину. Нам кажется: такая беда только у нас. Англичане иронизируют, но из спектакля следует, что и у них эти проблемы существуют.
«Животные и дети» – прямое социальное высказывание. Это спектакль о том, что человек, верящий, что что-то можно изменить, становится объектом насмешек. И о том, что самое страшное на белом свете – равнодушие друг к другу. Но понятная социальная идея подается в форме зонг-оперы, где все пропето, а текст рифмованный. Текст на грани абсурда с дивным английским юмором, в том числе и черным. Форма так проста, так увлекательна, так эффектна, что позволяет легче воспринять содержание, чем если бы со сцены звучали воззвания, публицистические декларации. Благодаря выразительной, эффектной подаче, при которой живые актеры взаимодействуют с персонажами компьютерной анимации, возникающими на ширмах-экранах, зрители понимают, о чем с ними разговаривают. Создатели делают все, чтобы мысль была внятной. Спектакль идет 1 час 10 минут. У нас есть люди, которые работают с онлайн-эффектами, видео, но каждый раз мы видим, что технологии увлекают сочинителей спектаклей значительно больше, чем рассказываемая ими история. Есть впечатление, что режиссеры играют в новые, дорогие игрушки. В западных спектаклях технологии оказываются нужны, чтобы что-то сообщить, у них смысл обеспечивается формой, а у нас часто технологии существуют ради технологий.
– Я бы сказала, что таких зрелищ, как «Люди и животные», нам очень не хватает. Мы часто  говорим о дефиците спектаклей для семейного просмотра, спектаклей для подростков (их у нас просто нет), а театр «1927» (как он себя называет) показывает пример, как языком музыки, анимации можно создавать умные представления для подобной аудитории.
Мне понравилась ваша мысль о том, что в «Шепоте стен» при невеселом содержании нет ощущения депрессии. Мне кажется, Чеховский фестиваль обладает явной терапевтической функцией. Вот, скажем, спектакли с Тайваня. Зритель приходит «в мыле», очумев от суеты большого города, настоявшись в пробках, и вдруг погружается в «задумчивое созерцание», когда звуки гонга, барабанов в сочетании с медитативной пластикой вводят его в состояние, близкое к трансу. Когда я смотрела «Песню задумчивого созерцания» (хореограф ЛИН Ли-Чен), меня поразила реакция пуб-лики. Она сидела, не шелохнувшись, очень быстро включилась в ритуальное, намеренно текущее медленно камлание, где каждый шаг персонажей выглядит как замедленная съемка.
– Вы абсолютно правы. Я смотрела «Девять песен» ЛИН Хвай-мина уже известного у нас театра «Клауд Гейт», и в этом спектакле даже на уровне декораций сделано все, чтобы у зрителя было ощущение, что он находится не в Москве, и даже не в России. Между авансценой и зрительным залом «озеро» с водой, в котором растут лотосы. Конечно, нужно сказать, что нам показывают современный танец, который основан на традиционной культуре. В этой культуре я не специалист и прекрасно понимаю, что за каждой из масок человек, принадлежащий этой культуре, узнает того или иного духа, божество, в движениях рук, ног, жестах, позах «прочтет» символическую нагрузку. Мы теряем большое количество информации, тем более, что «Девять песен» построены на древнекитайской поэзии, о которой мы имеем весьма смутное представление. Тем не менее, мы можем перевести увиденное на европейский язык. Мы можем назвать шамана медиумом. На уровне каких-то образных ассоциаций мы понимаем, что происходит. В сложно сделанном, превосходно станцованном спектакле говорится о простых вещах: рождении, жизни и смерти человека. В этом спектакле люди умирают в кровавой сечи. В финале они оживают. У каждого в руке по свече, в итоге танцовщики выстраивают извилистую, широченную дорогу, состоящую из трепещущих свечей. Даже смерть выглядит в «Девяти песнях» красиво, она не обрывает жизнь, а уводит героев, и нас вместе с ними, в горящее море света. Необыкновенно красивый финал.
В нашем сознании есть деление на коммерческое искусство и на авторское, артхаусное. Чеховский фестиваль показывает, что спектакли Робера Лепажа, выдающиеся произведения искусства, одновременно, являются абсолютно коммерческими проектами. Они играются по 20-30 лет, они собирают зрителя, они собирают деньги, ездят по всему миру. То же можно сказать о балетах Мэтью Боурна. Разве это не авторский театр? Его балеты имеют огромный зрительский и кассовый успех во всем мире. И так мы можем сказать практически про все спектакли Чеховского фестиваля. Настоящее, подлинное произведение искусства пользуется любовью людей, люди готовы за него платить. Таким образом, оно становится удачным коммерческим проектом.
– Наверное, главное счастье состоит в том, что Чеховский фестиваль дает возможность увидеть то, что мы не можем увидеть в реальной отечественной театральной жизни. Мне кажется, одного появления Сильви Гиллем достаточно, чтобы чувствовать себя счастливым. Надеюсь, мы продолжим наш разговор.
– Не возражаю.

Беседовала Екатерина ДМИТРИЕВСКАЯ
«Экран и сцена» № 12 за 2013 год.