Шагнуть под дождь

Фото В.ВАСИЛЬЕВАУ Брехта нет такой пьесы – “Страх Любовь Отчаяние”. У Брехта вообще нет произведения, где в названии встречаются “любовь” и “отчаяние”, чувства свободных людей, зато “страх”, удел раба, попадается несколько раз. Лев Додин, впервые обратившись к Брехту, доказал, что Страх, Любовь, Отчаяние идут рука об руку.

Маленькая уличная веранда перед берлинским кафе с частично побитыми стеклами (видно, здесь уже побывали штурмовики, которые придут еще) – своеобразный Ноев ковчег нации (художник Александр Боровский). Внутри царит сладкая жизнь: гремит музыка, искрится вино а бокалах, кружатся пары, задает тон ликующая молодость. Но многих точно гонит из этого зала на веранду, к залитым дождем столикам, сырости, изгойству. Здесь спасаются разговорами и хоть какой-то относительной безопасностью “каждой твари по паре” – судья и следователь, пытающиеся угадать, куда на сей раз подует ветер государственной идеологии, диссидентствующие супруги-обыватели, внезапно осознавшие, что их родного сына обработали в гитлерюгенде до стадии доносчика на родителей, еврейка, ведущая в ожидании мужа-немца бесконечные телефонные разговоры с остатками своих друзей и родственников.

Но главная пара здесь – странные бродяги в лохмотьях, которые смотрелись бы почти клоунами, если бы не их интонация – трезвая, обжигающая, невыразимо печальная и такая же насмешливая. Такие, как они, придумали принцип свободного человека в тюрьме – “не верь, не бойся, не проси”. Татьяна Шестакова в черном брехтовском котелке и воз-вышающийся над ней почти вдвое Сергей Курышев – Циффель и Калле из брехтовских “Разговоров беженцев”. В отличие от других, они уже перешли по ту сторону Страха, сбросили на границе, как ненужный груз, и Отчаяние, и Любовь. Им больше нечего терять, кроме самих себя и своей свободы.

“Разговоры беженцев”, мастерски инкрустированные в россыпь маленьких пьес из “Страха и нищеты Третьего рейха”, становятся своеобразным этическим камертоном для всех посетителей кафе-ковчега, спасающихся здесь от дождя и липкого ужаса, хватающихся за иллюзию благополучия – ведь еще можно тянуть пиво и есть сардельки, еще можно вести разговоры вполголоса. Эти два текста оказались востребованы сегодняшним театром: “Страх и нищета” уже несколько лет идет в Театре Олега Табакова и частично вошла в бутусовское “Кабаре Брехт”, “Разговоры беженцев” ведутся на разных вокзалах в исполнении Сергея Волкова и Максима Фомина (проект Константина Учителя), и статистами в ней становятся реальные пассажиры, бомжи и полицейские.

Точнее всех на камертон Циффеля и Калле настроилась жена-еврейка в исполнении Ирины Тычининой. Мы застаем ее в тот переломный момент, когда страха отказаться от прошлого, как и страха за будущее, уже не осталось, когда отчаяние стало главной движущей силой, когда обесценилось многое из того, что совсем недавно было дорого. Но оказалось, что нити любви еще крепко держат ее по эту сторону границы, и оборвать их сложнее, чем думалось. Актриса играет ахматовское “У меня сегодня много дела: / Надо память до конца убить, / Надо, чтоб душа окаменела, / Надо снова научиться жить” (строки “Приговора” из “Реквиема”). Но пока еще Юдифь торопится заговорить беду – помириться с золовкой, завещать подруге хоть какую-то заботу о муже. В ее лихорадочных звонках по телефону, установленному в кафе, таится единственный оставшийся у нее страх – последний раз увидеть мужа, подавленного, сломленного, внутренне готового к предательству. Оно пока еще маленькое – мелкая ложь, что отъезд жены ненадолго, вялое согласие с ее решением, вежливо поданная шуба – чертова шуба в теплые весенние дни, доказательство их окончательной разлуки. И эта мелкая трещина – шаг в пропасть. Жена уходит по проходу партера с каменеющей душой, муж остается сидеть со своей тарелкой, уже зная, что потерял нечто большее, чем семью, – собственное достоинство, самого себя.

Юдифь точно продолжает сорокалетний путь своего народа через пустыню, прочь от рабства. А другой обитатель кафе – радиолюбитель Франц в исполнении Станислава Никольского принимает свой крест. Крест не тяжелый – меловой, след от “дружеского” похлопывания – извращенное изобретение штурмовиков метить неугодных. Радиолюбитель – заведомо опасный элемент, даже если он умеет просто настроить радиоприемник на музыкальную волну (как назывались в Третьем рейхе “вражеские голоса”). Франц знает наперед, что его ждет, знает уже тогда, когда хохотушка-сестра (Мария Никифорова) похвасталась радиоприемником, знает, когда упрямо шутит над тупостью штурмовиков. Знает, что “неотвратим конец пути”. И идет навстречу судьбе, не глядя на притихшую, враз постаревшую сестру.

Не все способны принять свою обреченность с иудейской стойкостью Юдифи. Резко обмякает от безысходности простой человек Карл Фурке (Сергей Власов) – ему ли не знать, сколько раз сыновья предавали отцов, ему ли не знать, что все зашло слишком далеко, ему ли верить, что беда обойдет его стороной. Страх парализует, отчаяние заставляет бросить в лицо жене (Наталья Акимова) самые страшные слова, и только любовь все-таки подталкивает нежно потянуться к ней.

Страх практически сводит с ума Судью (Игорь Иванов) – ему предстоит судить дело о нападении на ювелирный магазин еврея. Дело слишком простое, если подчиняться здравому смыслу, и неразрешимое, если пытаться угадать логику безликого карающего государства.

Практически все завсегдатаи этого кафе – и судья, и Фурке, и женатый на еврейке Фриц, и радиолюбитель Франц, и его сестра Минна, и даже вертихвостка-официантка Анна (Надежда Некрасова), пока еще очарованная сильным и ловким штурмовиком, – с разной степенью отчетливости понимают или начинают догадываться, что с ними происходит нечто непоправимое. Собрав героев разных историй вместе на одной веранде, в шаге от моросящего дождя, Лев Додин показывает коллективный портрет обреченности, когда все всё понимают, но не в силах предпринять следующий шаг. Шаг, кажущийся таким простым: не расставаться с женой-еврейкой, осудить по закону громил-штурмовиков, начать честный разговор с зомбированным сыном, прогнать жениха-штурмовика – довериться нравственному чувству, делать, что должно, а там будь, что будет. Но почему-то почти никто этого не делает.

Обречены все – и остается только одно: отвернуться от иллюзорного благополучия, манящих огней, тепла и уюта, сладкой истомы фокстрота, кружащихся пар, комфортной жизни конформиста. Отбросить страх. Вооружиться отчаянием. Попробовать удержать любовь. И шагнуть под дождь, промозглый неуютный дождь осознания.

Ольга ФУКС

Фото В.ВАСИЛЬЕВА

«Экран и сцена»
№ 10 за 2018 год.