Время как рок

Фото Д.ЮСУПОВАНеизвестный автор начала XVIII века взял за отправную точку либретто, положенного Генделем в основу оперы “Альцина”, фрагмент поэмы Лудовико Ариосто “Неистовый Роланд” – о пребывании сарацинского рыцаря Руджеро на острове волшебницы-чернокнижницы Альцины.

Кэти Митчелл – постановщик “Альцины”, чья премьера состоялась в 2015 году на Международном оперном фестивале в Экс-ан-Провансе, а теперь и в Большом театре России (поскольку является копродукцией), средневековую стилистику жестко отвергла, четко сформулировав: “Я не собираюсь делать историческую реконструкцию. Для этого есть музеи”.

Непостоянство обликов и отношений, в изобилии рассеянное по первоисточнику, режиссер щедро усугубила. Историю двух могущественных сестер, развлекающихся на своем острове с попавшими туда волею судеб и стихий воинами, Митчелл отяготила смыслообразующей деталью, проходящей через все действие. Молодые красавицы Альцина и Моргана, на самом деле, существуют в двух параллельных возрастных измерениях. Витальные и жестокие, они обитают в роскошно обставленном и ярко освещенном центральном зале с доминирующим ложем размера king-size, предаваясь здесь любовным утехам с оказавшимися в их власти мужчинами, воплощая любые сексуальные фантазии, вплоть до садо-мазохистских. Отработанный и прискучивший человеческий материал (в данном случае исключительно мужской) отправляется Альциной – она в этой паре явно за главную – в верхние владения, дабы, пройдя через адскую машину, превратиться из полнокровного мужчины в чучело зверя, птицы или в деревце. Трофеи, словно вышедшие из-под руки таксидермиста, помещаются в прозрачные музейные витрины, ими сестры обставляют свою повседневность, расцвеченную еще и сосудами с эликсирами едких оттенков.

Однако Альцина и Моргана – не просто хорошенькие волшебницы-нимфоманки, увлеченные наслаждениями жизни и техническим прогрессом. Есть у них и одна на двоих страшная тайна – за пределами великолепной комнаты они всего лишь бессловесные старухи-ведьмы, доживающие век в каморках по обе стороны от магического зала. На эти чуланчики-пеналы, больше напоминающие гробы, тоже пал отпечаток дряхлости: ржавчина на внутренней стороне дверей, унылый сумрак, замедленные движения обитателей, дух тоски и тлена. Двери, ведущие туда из ярко освещенной центральной комнаты, пробиты в стенах, где виднеются кривые временные разломы, обнажена кирпичная кладка далеко отстоящих лет. Стоит только Альцине или Моргане взяться за дверную ручку и сделать шаг прочь из обители утех, как в тесное пространство инобытия входит ее дряхлое отражение. Возможно, даже, что сестры-ведьмы никогда и не были молоды, тем объяснимее их неистовая погоня за удовольствиями, попытка отнять молодость и жизнь у тех, кому они была дарована природой, предварительно использовав их для страстных ласк.

События оперы сталкивают нас с упивающейся вседозволенностью парой в тот момент, когда их отлаженное существование оказывается на грани крушения. На сей раз у Альцины в объятиях зажат околдованный пленник Руджеро, а его невеста Брадаманта (по темпераменту девица-воин) под личиной собственного брата Риччардо, в компании друга и наставника Мелиссо (оба в форме спецназа и с соответствующей экипировкой вплоть до пластида) является на остров, намереваясь вернуть возлюбленного.

Сбой защитной системы сестер заключается не только в том, что начальник их стражи ревнивый Оронт настолько влюблен в Моргану, что мало что видит вокруг и продолжает питать чувство даже к ее одряхлевшей ипостаси; не в том, что Брадаманте легко удается проникнуть в дом и нечаянно вызвать пылкое чувство Морганы, но прежде всего – во вспыхнувшей в Альцине, впервые за годы, а то и столетия, любви. Руджеро для Альцины не просто источник удовольствий, он ее подлинная страсть. Чем ближе подходят Брадаманта и Мелиссо к спасению Руджеро (тут тоже не без путаницы и недоверия), тем отчетливей слом в налаженном мирке колдуний – вот метнулась к двери пожилая Моргана и в том же престарелом обличье ворвалась в заветный зал, впервые не преобразившись в красавицу, и в панике шмыгнула обратно. Вот утробно воет, содрогаясь всем телом, красотка Альцина, к ней пришло осознание, что чары не действуют и Руджеро она безвозвратно теряет (развенчанные и разоруженные волшебницы вообще очень искренно терзаются, горько тоскуют и подлинно страдают, терпя поражение в любви). Да еще и Руджеро безжалостно выливает-высыпает-уничтожает запасы чудодейственного зелья.

Сказка грубого века, “Альцина” Кэти Митчелл оказывается эстетски выверенным, чрезвычайно красивым, идеально соразмерным и очень человечным спектаклем, где выдающийся режиссерский сюжет пишется уверенной рукой поверх либретто. К тому же в постановке Большого театра задействованы прекрасные вокалисты и дирижер Андреа Маркон. Все пять премьерных спектаклей пел один и тот же состав: приглашенные Хизер Энгебретсон (трагическая, вызывающая в финале сострадание, Альцина), контртенор Дэвид Хансен (Руджеро), Катарина Брадич (она же исполняла Брадаманту и в Эксе), Фабио Трумпи (Оронт) и наши Анна Аглатова (Моргана), Григорий Шкарупа (Мелиссо) и совсем юный Алексей Кореневский (в партии мальчика Оберто, тоскующего по отцу – заколдованному любовнику Альцины, мумифицированному в облике животного). В ролях не преображенных молодостью Альцины и Морганы выходили драматические актрисы в нескольких составах – выразительные Татьяна Владимирова, Светлана Брейкина (Альцина) и Таисия Михолап, Наталия Корчагина, Джейн Торн (Моргана).

В каком-то смысле “Альцина” Митчелл – опера рока. Сестры бросают ему вызов, пытаясь одолеть ход времени, но рок их уничтожает, заключая навеки в те самые музейные витрины. Удел человеческий – быть побежденным временем.

Мария ХАЛИЗЕВА
Фото Д.ЮСУПОВА
«Экран и сцена»
№ 23 за 2017 год.