Документальный экран

“Александр Галин. Человек-оркестр”. Режиссеры Галина и Анна Евтушенко.

Родовая травма правдивости определяет необходимость документального кино фиксировать факт, так сказать, в необработанным виде. Может быть, поэтому объектом внимания кинодокументалистов, с их стремлением снимать живую жизнь, так редко становится театр. И, правда, как “задокументировать” театр, изначально замешанный на вымысле, стихийно-сиюминутной переменчивой игре артистов и, главное, на их живом общении со зрителем? И документальное кино опасливо обходит театр стороной, как правило, ограничивая себя хроникой: записью фрагментов премьерных спектаклей, интервью. Особенно сегодня, когда в кинодокументалистике царит жесткий, часто натуралистический, почти без авторских комментариев репортаж. Так что кино вряд ли оставит множество живых свидетельств о сегодняшнем театре, как не оставило его до сих пор, – потому что те небольшие архивные киноматериалы о великом театре прошлого, и даже зафиксированные на пленке спектакли, никак не напоминают нам о зрительских потрясениях, слезах и смехе в зале.

Вообще театр, по сравнению, скажем, с живописью или музыкой, можно назвать в этом смысле неудачником. Повторяю, конечно, есть музеи и архивы, хранящие фото- и киносъемку, относящуюся, например, к Станиславскому, Вахтангову, Мейерхольду, Таирову, их репетициям и спектаклям, и, конечно, все эти спектакли описаны, как описаны великие роли Мочалова, Щепкина, Ермоловой; но и эти спектакли, и эти роли, да и сами эти имена известны ныне только театральным профессионалам.

Да, условия и требования “консервации” явлений искусства в документальном кино довольно жесткие: документальный фильм об искусстве сам должен стать фактом искусства. Фильм “Александр Галин. Человек-оркестр”, о котором здесь идет речь, несомненно является таким фактом. Прежде всего потому, что режиссеры Галина и Анна Евтушенко нашли органичный способ, позволивший театру и в цифровом изложении остаться живым. (Замечу, что документалисту Галине Евтушенко, снявшей уже не один фильм об отечественном театре, можно присвоить звание “заслуженного архивариуса” этого вида искусства.)

Герой этого документального фильма Александр Галин – знаменитый российский драматург; режиссер и актер по первым своим театральным профессиям, он иногда сам ставит спектакли по своим пьесам, а случается, что и играет в них. Процитируем  театрального мудреца Анатолия Смелянского, представившего в 1989 году первую книгу пьес драматурга: “…в самый разгар застоя мне выпала честь представлять пьесу Александра Галина “Восточная трибуна” на страницах альманаха “Современная драматургия”. Тогда драматург, по существу, только начинал, и надо было не столько определить его голос, сколько защитить пьесу, выпадающую из жестко обозначенных рамок нашей театральной словесности. Пьеса была на обочине официальной драматургии, она не содержала в себе никакого вызова, ни с кем прямо не конфликтовала, она просто-напросто предъявляла совершенно иной мир нашей жизни, чем тот, который тогда утверждался на сцене. Это был иной язык, иной сюжет, другие люди”.

Пьесы Александра Галина в последние десятилетия двадцатого века открыли стране и миру советского человека таким, каким его не знали и о котором не принято было в те годы ни говорить, ни тем более писать. Это были люди, по точному определению Смелянского, с обочины. В двадцать первом же веке все тот же “человек с обочины” в новых галинских пьесах начал жить уже в других условиях, при капитализме.

 В фильме Галины и Анны Евтушенко вся эта театральная история “уложена” в сорокаминутный монолог героя. Но Александр Галин повествует не только о своих спектаклях и пьесах. Внешне шутливая (Галин явно боится показаться многозначительным), это, по сути, все-таки исповедь о жизни. О мечтах, которым, по словам одного из галинских героев, “не суждено было сбыться”.

Что же это за мечты? Когда-то в начале шестидесятых годов прошлого века руководством советского государства было обещано, что тогдашнее молодое поколение людей “будет жить при коммунизме”. Это ожидание стало уделом миллионов людей. Галин сразу признается, что он был одним из них. Однажды учительница повела его класс в краеведческий музей. Там на видном месте стоял макет города Курска, каким он должен был стать при коммунизме. И каждый начал искать свою улицу. Искал свою улицу и наш герой, но не нашел. На ее месте были небоскребы, а сама улица превратилась в проспект. И вот после многих лет разлуки с городом и улицей детства герой возвращается в родной Курск. На его улице не изменилось ничего, только глубже вросли в землю и покосились дома, да постарели бывшие соседи… те, кто остался в живых. И поначалу кажется, что речь идет об очередном крушении советского мифа, о циничной, жестокой лжи и глупости тогдашних коммунистических вождей и о ностальгии, о свидании с детством. Но потом понимаешь, что это не так.

Идя по сохранившейся, как будто замороженной временем улице, Галин вдруг начинает рассказывать нам о живущих и поныне тут людях, с которых он писал своих героев. Оказалось, что вот живут они на этой улице и не ведают, что о них, об их судьбах рассказано со многих сцен мира. С наивной, отчаянной верой Галин признается, что в меру своих сил “заботился” о “вечной жизни” знакомых ему людей, описывая их в своих пьесах. Эта упрямая вера в силу и нетленность искусства есть, может быть, главное послание фильма Галины и Анны Евтушенко. Она, эта вера, пронизывая фильм, делает его как бы притчивым и ведет их героя дальше, к еще одной мечте, которая тоже не стала былью. Действие происходит уже в Москве, но начинается символически, на Курском вокзале, как будто авторы фильма вместе с Галиным этим фактом хотят напомнить нам о старой улице и предупредить, что повествование о ее обитателях еще не закончено. А дальнейший рассказ пойдет о том, как мы встречали в начале девяностых нашу долгожданную свободу и как надеялись и мечтали “пожить, наконец, по-человечески”. И от Курского вокзала Галин начнет свое пешее путешествие по новой, капиталистической, Москве, со всеми ее приметами нашего русского, как скажет Галин, имперского капитализма: привокзальными ларьками, онемевшими в пробках “мерседесами”, диким лужсковским новостроем…

Потом картину эту опять сменят старые улицы и переулки (только теперь, конечно, московские), потом на экране появятся примолкшие Чистые пруды… В какой-то момент фильма эта старая Москва кажется насмерть перепуганной, а театры – “Современник”, Малый, Художественный, у которых Галин делает остановки и где идут по его пьесам спектакли, кажутся декорациями давнишних классических постановок.

Тут в фильме возникает своеобразная провокация: мы ждем от героя какой-нибудь культурной жвачки, что-нибудь про традиции, про русскую психологическую школу… Не знаю, случайно или намеренно авторы фильма подстраивают такую провокацию, но как зритель свидетельствую, что в этот момент мне захотелось, чтобы начатый ранее рассказ был продолжен. И Галин продолжает. О людях, точнее, о своих персонажах, все о том же “человеке с обочины”, живущем сегодня в новой, еще никому неведомой драме.

В минувшие два десятилетия Галин сделал несколько картин по своим сценариям. В фильме Галины и Анны Евтушенко мы видим его то на набережной в Венеции, где когда-то он снимал “Плащ Казановы”, то на Бродвее, куда завела судьба героя его последней картины “Потерпевший”. Но на этот раз Галин ничего нам не рассказывает…

А заканчивается документальная притча Галины и Анны Евтушенко на студенческом спектакле Щепкинского училища по галинской пьесе “Звезды на утреннем небе”, в котором играют те, кому про советскую жизнь уже надо рассказывать. Эта пьеса, ставшая в конце минувшего века в мире визитной карточкой новой российской драматургии, сегодня, к сожалению, напоминает нам не только о нашем недавнем тоталитарном прошлом, но и о не менее жестоком настоящем, в котором на обочине так и остаются миллионы людей. И мимо них тоже скоро понесут Олимпийский огонь…

Надежда ВОРОНЦОВА