Пациент скорее жив

“Аритмия”. Режиссер Борис Хлебников

Хотя и вариант “Пациент скорее мертв” тоже неплохо подойдет.

Олег (Александр Яценко), врач ярославской “Скорой”, полтора часа проводит со своей бригадой у задыхающейся старушки, ждет, пока подействует лекарство. Следит за пульсом, дает рекомендации мужу. Вынимает батарейки из рации, чтобы диспетчер не требовала закончить, передать больную участковому врачу и срочно прибыть на другой вызов. Пациентка приходит в себя. Другая пожилая пациентка, к которой Олег и его фельдшер (Николай Шрайбер) должны были ехать, тем временем умирает.

Что-то похожее происходит в жизни Олега. Одна половина отдана работе. Он прекрасный диагност, распознающий инфаркт там, где всем видится панкреатит. Понимающий врач, всегда называющий своих пациентов по имени. А иногда – очень серьезный и жесткий человек, готовый на все, чтобы спасти чужую жизнь. Он может ясно объяснить, что происходит – например, маме умирающей девочки, и мама немного расслабится и скажет: “Понятно. Наконец стало понятно”.

К сожалению, никто мастерством Олега не восхищается. Коллеги сами вымотаны до предела, не всегда больные ценят вклад в их судьбы и пишут жалобы, а начальник у него отнюдь не толерантная Лиза Кадди, все прощавшая доктору Хаусу за гениальность.

Открытия и творческие озарения на подстанции не очень приветствуются: двадцать минут на больного, не больше. А если больной без помощи умрет, то пусть лучше умирает при участковом враче. Имеются и прочие бюрократические нововведения, опрокидывающие в безысходную реальность – символично, что начальник Олега (Максим Лагашкин) обладает интонацией и манерами комсомольских лидеров прошлого века.

Олег – истинный герой, он по мере сил противостоит начальнику, спасает жизни, провидит скрытое, таскает вместе с фельдшером носилки, отмывает после смены машину от крови. Он сильный, точный, настоящий. О таком враче мечтаешь, когда болит.

Живую часть жизни Олега уравновешивает не очень живая. После работы он превращается в совсем другого человека, расхлябанного, неповзрослевшего подростка, бухнуть-потрепаться, вот это все. Ни к чему долго описывать эту половину Олега: безответственных, зависимых, слабых, при этом агрессивных инфантилов мы имеем честь наблюдать ежедневно и в больших количествах. “Аритмия” – фильм реалистичный, а вот этот ход сделан так, что похож на сказочный: раз – и маг-спаситель в один момент превращается в козленочка.

Миссия расколдовать козленочка достается его жене Кате (Ирина Горбачева). Она работает вместе с мужем в одной больнице, в приемном покое, но всех его высот и свершений не видит, потому что о своей работе они друг другу не рассказывают и вообще почти не разговаривают: Олег либо сидит в телефоне, либо методично накачивается вином из пакета, либо приглашает домой приятелей-коллег. Коллеги шумят, хохочут, усталая Катя спасается наушниками, в которых играет песня группы “Сансара” – “Облака этим летом, пожалуй, будут особенно хороши”.

Песен в фильме “Аритмия” две, обе про лето. Вторую написал Валентин Стрыкало, она про яхту, парус, Ялту, август, и в ней есть строчка “Это лето не вернуть уже, я знаю”. Фильм начинается с осенних эпизодов и кончается зимними.

То, что лето закончилось, и лето любви тоже – они с Олегом начали встречаться пять лет назад, еще в институте – терзает Катю. На ее хорошем лице застыло удивленно-растерянное выражение: “Как же так?”

Катя почти ничего не говорит Олегу, кротко тормозит у магазина, когда мужу нужно купить очередной пакет вина, охотно, если не после ночной смены, принимает участие в домашних вечеринках, пьет и танцует. Когда Олег начинает на юбилее ее отца (маленькая, но запоминающаяся роль Александра Самойленко) запивать красное вино белым, полируя сверху водкой, Катя довольно резко защищает мужа от отцовской критики. Она только раз устраивает настоящую истерику, когда Олег говорит ей, что никогда не будет много зарабатывать, и истерика эта базируется на том, что посчитать ее меркантильной, думающей только о деньгах – настоящее оскорбление.

Претензия к Олегу у Кати одна, высказанная довольно сумбурно – мол, я пытаюсь долететь до тебя, как до другой галактики, а тебе на это наплевать. Олег метафор не понимает.

Сопереживать героям очень легко, они хорошие, трогательные люди, которым плохо, и вокруг них все люди в принципе хорошие, и даже бабушка, вызывающая “Скорую” из-за того, что ей не с кем поговорить, тоже. Плохой только начальник, но и плохой он по-опереточному, по-сериальному, и к тому же на ряд его нехороших поступков приходится один хороший. Но если с производственными проблемами все более-менее ясно, и с телесными проблемами больных – тоже, то пути любви традиционно прихотливы и неопределенны.

Страшно хочется, чтобы всем было хорошо, все бы снова полюбили друг друга и выжили, а если уж не получится, то пусть хотя бы выживет умирающая девочка. И режиссер Борис Хлебников дает возможность в это поверить, наполниться светлой радостью и глубоко, счастливо вздохнуть. Но у фильма, как и у Олега, есть вторая сторона, и полной уверенности в том, что все закончилось так, как хотелось, быть не может: ходы, может, и сказочные, и зло опереточное, но все же это ни оперетта, ни сказка.

Понять, чего конкретно хочет Катя, трудно, она и сама это не очень понимает. Ее смятение очень обаятельно и прекрасно придумано и реализовано сценаристом Натальей Мещаниновой и актрисой Ириной Горбачевой. Но действовать, тем не менее, начинает – сперва ставит внутриматочную спираль, вычеркивая из своей жизни Олега как потенциального отца детей, а через полгода, на том самом отцовском юбилее, присылает смс: “Нам надо развестись”. Олег временно выселяется на кухню, спит на надувном матрасе, и этот матрас постоянно болтается по всей квартире, мешает, перегораживает проходы, как что-то непроговоренное, громоздкое, трудное между ними.

Если искать в “Аритмии” метафоры, то их будет как опят в конце сентября. Воспринятый напрямую, этот фильм будет просто рассказом о врачах, которые пережили семейный кризис, а потом поняли, что любовь не ушла. Кризис, кстати, именно семейный, к рабочим проблемам отношения не имеющий – в обидчивого подростка Олег превращается именно дома, именно рядом со славной Катей. И расколдовывать его из козленочка в человека она будет, потому что она же, как можно предположить, в нем этого козленочка и пробудила – не специально, конечно.

Метафоры же уводят от простой истории с кажущимся хэппи-эндом в разные другие стороны. Вот, например, можно представить, что Катя – это душа Олега, заброшенная им, потерянная, пробующая пробиться к нему, как в другую галактику, и их финальное воссоединение – как встреча Олега с самим собой: не только со своим делом, но и со своими чувствами, со своей свободой.

О свободе – освобождении – и самые последние кадры фильма, когда “Скорая” пробирается сквозь пробку на заснеженной улице, и шофер убегает вперед, просить других водителей “подвинуться”, и они делают это, пропускают “Скорую», которая везет спасение.

Или смерть, как выйдет.

Что из этого произошло с умирающей девочкой, которую ударило током, останется неясным. То есть сначала Олег спасет ее буквально в чистом поле с помощью дефибриллятора и продольного разреза груди, чтобы она смогла дышать, но потом, уже в реанимации, матери скажут, что понятно далеко не все, и что готовиться можно ко всему, а выживет ли девочка, очень зависит от крепости ее организма. И снова – то же самое происходит с любовью Олега и Кати. Благодаря шоковой терапии она перестала умирать, и оба героя прижимаются друг к другу, повторяя: “Я никуда тебя не отпущу!”, “Я никуда не уйду!”, но это же еще не все. Они оба хорошие, честные люди, они невероятно милые, и им нельзя не сочувствовать, но они не знают, и никто не знает, насколько крепкий организм у их любви. Она до этого никогда не болела.

Любовь не умерла – еще одна метафора, Олег спасает обожженную девочку, запускает ее остановившееся сердце дефибриллятором, а потом разрезает ей грудь, чтобы она могла дышать. Так и любви Олега и Кати понадобилась токовая встряска и кровавый разрез, чтобы она ожила.

Жанна СЕРГЕЕВА

«Экран и сцена»
№ 20 за 2017 год.