“Горько!”. Режиссер Жора Крыжовников.
Фильм “Горько!”, снятый Жорой Крыжовниковым, поначалу смотреть трудновато: он стилизован под свадебное видео, запечатленное непрофессиональной, подрагивающей камерой. Но легкое неудобство компенсируется тем, что благодаря этому приему фильм сразу же приобретает черты реальности – будто бы собран он из выложенного ВКонтакте хоум-видео и фото, где позируют на фоне ковра, котикам-именинникам надевают на головы разноцветные бумажные колпачки, а на Новый год выкладывают на блюдо селедку под шубой непременно в виде разлапистой звезды с веселыми глазками из яичного желтка.
Новый год, конечно, тоже мог бы стать отличной возможностью поисследовать простодушее соотечественников, но свадьба, придуманная сценаристами Алексеем Казаковым и Николаем Куликовым, дает для этого больше поводов – хотя бы потому, что Дима, брат жениха, начинает снимать свое видео за два месяца до собственно мероприятия. В первых же кадрах обозначается и первое противостояние, когда мать жениха Люба (Юлия Сулес), пробормотав перед дверью будущих сватьев “Главное – не нажраться”, с порога начинает весело чокаться, бодро хохотать, громко петь песню “Натали” и не отзывается должным образом о роскошной люстре, купленной в ОАЭ матерью невесты Таней (Елена Валюшкина).
Однако противостояние это очень быстро оказывается иллюзорным. Неважно, что родители жениха живут в бедном домике у моря, где папа делает блесны на продажу, а мама работает в парикмахерской, а родители невесты в жизни преуспели и знакомы со всеми нужными людьми Геленджика, где происходит действие. Зато обе пары после третьей рюмки обнаруживают и схожее отношение к свадьбе – должно быть громко и еды побольше – и схожие музыкальные вкусы, так что попытки юной невесты Наташи (Юлия Александрова) отказаться от исполнения песен Лепса и Михайлова жестко пресекаются ее отчимом Борисом Иванычем (Ян Цапник), бывшим десантником, а ныне сотрудником геленджикской администрации.
Не менее жестко отчим рулит катящейся к своему апофеозу свадьбой: сам выбирает кольца и платье, несмотря на сопротивление падчерицы и будущего зятя, сам обо всем договаривается в ресторане “Золотой”: “А здесь будет сидеть Михал Михалыч, мой начальник, с двумя женщинами. Он всегда с двумя, потому что одна потом его не дотащит”. И тут проявляется второе противостояние – между родителями и молодыми. Впрочем, аморфный жених Рома (Егор Корешков), догадываясь, что главой семьи ему не быть, старается вообще ни с кем не спорить. А вот Наташа выкрикивает в лицо отчиму, что ей стыдно будет сидеть со своими друзьями в пошлом ресторане “Золотой” и смотреть на трагическое лицо Настасьи Филипповны, тамады с двадцатилетним стажем – и неважно, что трагическое оно потому, что у нее накануне сына на зоне убили.
Чтобы не обижать родных и не позориться перед друзьями, Наташа решает устроить альтернативную свадьбу в яхт-клубе (конечно же, получится так, что обе свадьбы будут назначены на один день), в стиле мультфильма “Русалочка”, который любит с детства. Репетиция проходит сносно, тяжело дышащий Рома причаливает к берегу на лодочке с алым парусом и смиряется с тем, что его друзья приглашены не будут: “Потому что они блюют”. Кстати, вопрос извержения ставших лишними продуктов поднимается в фильме не один раз. И Борис Иванович просит убрать из праздничного зала ковер, в будущей порче которого он уверен и за который не хочет платить. И недавно вышедший из зоны Леха (Александр Паль), брат Ромы, сперва поит того водкой, потом с интересом слушает, как тот пьяно выкрикивает Мандельштама, а потом сочувственно заводит в море: “Давай, пусть все плохое выходит”. А хозяин яхт-клуба испытывает прямо-таки животный страх перед тем, что кому-то может стать нехорошо.
Но кто чего боится, то с тем и случится: в яхт-клуб прибывают все из ресторана “Золотой”, обнаружив, что молодые сбежали. Клубные девушки, продвинутый ди-джей и исполненные сдержанного пафоса хозяева клуба не выдерживают рьяного натиска боевых товарищей Бориса Ивановича и Роминой родни из Туапсе – и вот уже вместо Шакиры и Бейонсе звучит казачий хор, а гости прыгают в море, хохочут, пачкают пол и стреляют. И, в общем-то, выясняется, что Наташе и Роме вот это все, ужасное, но родное, гораздо ближе клубного пафоса, так что второе противостояние также оказывается иллюзорным.
Дима кротко фиксирует на камеру все происходящее, приговаривая “Боженька все видит!” и подвергаясь различным обструкциям. Его обижает брат Леха. Его обижает Борис Иванович, кидаясь камнями и обзывая то Спилбергом, то Михалковым, то Тарантино. В этом родственнике, который появится лишь на пару секунд, можно увидеть альтер-эго самого режиссера, который тоже спрятался за броским, запоминающимся псевдонимом, и тоже относится к своим героям с легкой иронией, но без презрения. Конечно то, что происходит, скорее чудовищно, чем весело – все возможные клише бессмысленной и беспощадной российской свадьбы собраны в “Горько!”, но при этом все люди: и распевающие десантники, и пригорюнившиеся мамы, и туапсинская бабушка, донимающая худенькую невесту рецептами от глистов, и папа жениха, срывающимся голосом тянущий “Я тебя никогда не увижу”, чудовищами совсем не кажутся. Появляющийся в конце титр “Посвящается нашим родителям” это только подтверждает.
Но для того, чтобы это понять, фильм надо посмотреть до конца – потому что его рекламные ролики способны оттолкнуть часть аудитории, которая посчитает “Горько!” чем-то вроде “Самого лучшего фильма” или “Реальной ржаки” и снисходительно откажется картину смотреть. Повлиять на это решение может и наличие в кадре Сергея Светлакова – но у Крыжовникова он сыграл самого себя, Сергея Светлакова, которого Борис Иванович выписывает из Москвы в качестве тамады, чтобы окончательно утереть всем нос и не связываться с несчастной Настасьей Филипповной. Комик отлично вписывается во все происходящее, устало слушая вопросы о том, как простому парню попасть в шоу-бизнес, почему в фильме о Высоцком все про наркотики, и геи ли Басков и Безруков.
И если режиссеры “Самого лучшего фильма” и иже с ним пытаются убедить зрителя, что то, что в их картинах происходит – хорошо, то Крыжовников честен. Он не предлагает обожать своих героев, но настаивает на том, что нельзя предавать свою собственную природу: Русалочка пожертвовала своим хвостом и голосом, чтобы стать кем-то другим, и все помнят, чем это для нее закончилось.
Так что третье противостояние – пошлых героев и зрителей-интеллектуалов – тоже оказывается иллюзорным. С одной стороны, действительно можно потешаться над вкусом людей, которым нравятся “фотки с ковром” и коты в колпачках, но с другой – есть ли смысл снобистски подчеркивать свое отличие от них? У любого эстета легко отыщется и всегда готовый прийти на выручку сосед, пусть и любитель Стаса Михайлова, и добрая бабушка, у которой на стене висит ковер, и какая-нибудь четвероюродная сестра, знать не знающая, кто такие Шакира и Бейонсе, зато очень веселая.
Как писал Андерсен в другой своей сказке, “позолота-то сотрется, свиная кожа остается”: родителей не выбирают, Павлик Морозов плохой человек, и это твоя родина, сынок, и вытошнить ее из себя не получится при всем желании. Поэтому лучше пой. И когда герои картины, оказавшись волею судеб в автозаке, хором запевают “Натали”, звучит она слаженно и правильно.
Жанна СЕРГЕЕВА
«Экран и сцена» № 21 за 2013 год.