Адель для сборки

• Кадр из фильма “Жизнь Адель”“Жизнь Адель”. Режиссер Абделатиф Кешиш.

“Просто, но очень вкусно”, – скажет Эмма (Леа Сейду), художница с синими волосами, которую ее возлюбленная Адель (Адель Экзаркопулос) привела домой, знакомить с родителями. Адель не расскажет своим родителям об отношениях с Эммой. И те отнесутся к гостье как к обычной приятельнице, и накормят ее макаронами с мясным соусом, которые едят почти каждый вечер – а почему бы и не есть, вкусно же. Эмма не выдаст секрета – притворится, что у нее есть парень, кротко ляжет на раскладушке, придет к Адели только ночью, чтобы ее родители не узнали лишнего. Родители Эммы в курсе жизни и любви дочери-художницы; для пришедшей в гости Адели будут специально куплены устрицы, а она терпеть не может, но, глядя на слегка расстроенных хозяев, парочку проглотит – и всем своим видом покажет, что ей вкусно. Сложно, но очень вкусно.

Среди посланий, пронизывающих долгую, нежную картину Абделатифа Кешиша, – желание недолговечно, у справедливости железная поступь, измена себе хуже, чем измена другому – есть и идея трагического несоответствия, несовпадения того, что поначалу казалось одинаковым. Влюбляясь, мы думаем, что любимый такой же, как мы; слияние тел кажется залогом слияния душ; но потом по этой строгой конструкции идут мелкие трещинки, постепенно становясь крупнее. Шикарной, бесшабашной Эмме даже не пришлось соблазнять ученицу литературного колледжа Адель. К моменту их встречи та уже знала, что женщины притягивают ее больше мужчин (шутка одноклассницы, поцеловавшей ее на переменке, стала откровением и интуитивно понимала, что нужно делать в постели.
Восьмиминутная сексуальная сцена, вызвавшая у публики массу разнообразных реакций, получилась прекрасной, живой – глядя на два молодых переплетенных девичьих тела, не понимая, где чье бедро и где чья пятка, вновь попадаешь в ловушку слияния, веря, что уж у них-то, таких похожих, все должно быть хорошо.
Когда Эмма зайдет за Адель в школу, одна из ее подруг будет кричать: “Ты спала в моей постели голой, мне это противно!” И дело тут не в отсутствии толерантности, одноклассника-гея все, наоборот, очень любят; а в том, что Адель продемонстрировала свое несходство с остальными неожиданно, внезапно оказалась не такой, как все, от нее ждали другого – тем большую власть над Аделью возьмет сила, тянущая ее к Эмме. У нее действительно не окажется выбора.
“Просто, но очень вкусно” – это не только про спагетти болоньезе, это и про Адель, чью “плотскость”, физиологичность режиссер постоянно подчеркивает. В первой части фильма, где девушка еще учится в колледже и читает толстые книжки, камера с отеческим умилением наблюдает за тем, как Адель ест шаурму, облизывая пальцы, как чавкает макаронами, как сворачивает в пучок не очень чистые волосы, как текут по ее расстроенному лицу слезы и сопли… Когда она после расставания с парнем пожалуется однокласснику-гею на то, что она лохматая и перепачканная, тот приободрит: “Так еще красивее”.
И он прав: Адель естественна, Адель природна. Трудно вслед за камерой не изойти умилением, когда она, впервые поцеловав Эмму, смущенно и лукаво смотрит на нее. Эмма, со слегка припухшими подглазьями и привычкой по-хозяйски хватать за шею своих любовниц, тоже невозможно хороша: кастинг фильма удался на все сто, и даже рассказы актрис о том, сколько мучений принесла им работа с Кешишем, не мешают желанию любоваться историей любви героинь. Они так гармоничны, что жить бы им да радоваться; но трещинки появляются и постепенно становятся крупнее.
Первый намек – это не разница между спагетти и устрицами, а клубничный коктейль, который отхлебнет Адель из бокала Эммы в их первую встречу. “По-моему, жуткая гадость”. – “А мне – нравится”. Так как главная в фильме – Адель, которая сама о себе говорит, что способна есть целыми днями, то пищевых метафор в картине тоже достаточно. Во второй части фильма девушки уже живут вместе, и Адель, пытаясь успокоить взбудораженную Эмму, у которой что-то не ладится с выставкой, предлагает привычные ей способы совладания с действительностью: “Съешь бутерброд. Ну съешь. Что, даже кофе не будешь?” На вечеринке, куда приходят изысканные друзья Эммы и всякие нужные люди, Адель тоже предлагает приготовленную ею самой еду, здесь и ее родные спагетти болоньезе. Вокруг говорят о Шиле и Климте, и Эмма, уже сменившая синий цвет волос на натуральный, отрезает: “Шиле для меня слишком извращенный” – и в этой фразе, как и в отсутствии синего в ее шевелюре, видится отказ от юношеского бунта, переход ко взрослой жизни со всеми ее особенностями и смирение с ней. Адель не может поддержать разговора о живописи, поэтому вновь предлагает: “Спагетти? Положить еще?” У Эммы и Адели разный вкус, и у этого выражения может быть много смыслов.
Имя “Адель” переводится как “справедливость” – это при первом знакомстве выясняет Эмма. Справедливость у девушек тоже оказывается разной: изменив подруге, зареванная Адель пытается объяснить: “Но мне же было плохо! Но я же чувствовала себя одинокой!”, но Эмму эти объяснения не устраивают: изменила – уходи. Для Адель ее поступок естествен, она не понимает жестокости подруги – она же в трудный момент, ревнуя Эмму, утешала себя привычным, телесным способом, когда не сработали бутерброды.
Адель может казаться мягкой, но ее природные устремления сродни движению сочной травинки, которая может пробить асфальт: окружение Эммы наперебой уговаривает Адель писать книгу, но она выбирает работу учительницы младших классов, где те, кто с ней рядом, столь же умилительны, как и она сама. Адель диктует нехитрые фразы, учит танцевать, укладывает спать – это ее мир, где можно просто подойти к кому-нибудь и предложить: “Давай дружить”. Она не хочет менять свою жизнь, она сама собрала себя из самых лакомых кусочков: работа и счастье рядом с Эммой. Когда остается только работа, Адель ждет – и в конце концов, спустя несколько лет, назначает Эмме встречу. Пытается вернуть ее – и в этом горьком разговоре снова сталкиваются железная Справедливость и не менее железная Природа, Тело и Разум. Душой в их отношениях была камера (оператор Софиан эль Фани) – она умилялась, любовалась, сочувствовала и в один из моментов даже была ослеплена красотой. Это тот самый кадр, где губы девушек ненадолго расстаются, чтобы через секунду слиться вновь, и в эту самую секунду в объектив бьет яркое солнце, ослепляя и зрителей тоже. Это не ошибка оператора; это невозможность выдержать силу и красоту любви.
Встреча после расставания коротка. Эмма вернулась к давней подруге, у них трехлетняя дочка, и Эмма с улыбкой говорит: “Девочка такая смешная” – именно так она называла Адель, когда учила ее запивать устриц белым вином и разъясняла основы философии. Адель пытается вернуть подругу своим привычным способом: специально заказывает белое вино (в финальных кадрах, придя на выставку Эммы, она надевает синее платье, под прежний цвет волос бывшей возлюбленной), спрашивает, хорошо ли Эмме в постели с подругой, не понимает, почему они не могут уйти вместе. И жалуется, что у нее никак не пройдет детская припухлость лица, так что прическу теперь придется делать “повзрослее”.
Эмма не соглашается. Эмма хочет Адель, но не любит. Душа окончательно уходит из их угасшей любви, и Тело не в силах договориться с Разумом без нее. Так что Адели не так уж обязательно менять прическу – ее детство уходит вместе с окончательным отказом Эммы. И это вновь подтверждает камера – финал фильма наступает не тогда, когда Адель уходит с выставки, где ей нет места, а тогда, когда Эмма уходит из кафе, и в кадре появляется лицо Адели крупным планом. Девушка плачет, из ее носа, как обычно, текут сопли, но это уже не мило, а противно. Добро пожаловать во взрослый мир.

Жанна СЕРГЕЕВА
«Экран и сцена» № 22 за 2013 год.