Эйфория

Фото А. БЫЧКОВАНа сцене Воронежского Камерного театра – демонстрация. Женщины в легких платках и цветастых платьях, мужчины в широких, по моде 1950-х, брюках, флажки, бумажные цветы, голубой воздушный шарик. Шагают на фоне черно-белой хроники, где по улицам города идет празднично взбудораженная толпа – то ли первомайская, то ли еще какая, мало ли советских праздников в календаре. Главная семья здесь – понятно, Кабановы, свекровь, сын и дочь, невестка – хрупкая девушка в пиджаке не по росту, очаровывающая сразу же своей ясностью и красотой. Катерину в премьерном спектакле “Гроза” Михаила Бычкова играет Татьяна Бабенкова, номинированная в этом году на “Золотую Маску” за роль Сони в “Дяде Ване” того же режиссера. Здесь, в Островском, она напрочь отказывается от обаятельной характерности и являет стойкое, неразмываемое вещество лирики. Ее растрепу-мужа, нервного, чуть забулдыжного Тихона играет Михаил Гостев – второе важное завоевание спектакля, так удивительно ставшего в ряд к другим именитым “Грозам” сезона.

Пьесу Островского, написанную в пору увлечения автора идеей вечного женского – свободного сознания, окрашенного религиозной экстатичностью, уже выпустили Андрей Могучий в БДТ и Евгений Марчелли в Театре Наций, ее ставят по российским театрам и молодые режиссеры. Вся темнота исконно русского, с желанием класть поклоны направо и налево и при этом поколачивать своих родных, запершись железными засовами, в нынешних “Грозах” стала важнейшей темой. Добролюбов с его хрестоматийным “лучом света в темном царстве” засел в нашем сознании крепко: но эта оппозиция окрашена не столько социально, сколько экзистенциально. Вот и в спектакле Михаила Бычкова, перенесшего действие в 1950-е, в провинцию с заводскими парнями и вечно дымящими ТЭЦ, оппозиция складывается между тотальной несвободой и желанием вырваться из серого ада. По одну сторону незримой войны – тетки со строго под-жатыми губами и в мешковатых костюмах, жлобский Кудряш и демонстранты, по другую – рвущаяся неизвестно куда Катерина, которой к лицу больше Сальваторе Адамо, чем любой советский хит. Ее танец на поручнях в вагоне старенького трамвая, проваливающийся за ворот платья заветный ключ, который она тщетно пытается поймать, да свидание с Борисом, заканчивающееся сексом на мрачной трубе ТЭЦ, – вот и все редкие всполохи счастливой жизни, являющейся Катерине в грезах.

Сумрачное пространство воронежского спектакля вмещает в себя несколько измерений: экранное, им пользуются для демонстрации хроники и специально снятого видео с тонущей в воде красавицей (видеооформление – Алексей Бычков), и собственно сценическое, где художник Эмиль Капелюш поставил черный усеченный конус, олицетворяющий трубу ТЭЦ. Такие же черные трубы, мигающие дьявольскими красными огоньками, появляются на заднике, распахивая сцену не в поволжскую ширь, а в индустриальный пейзаж, лишенный воздуха и природы. Внутри этого пространства возникает трамвай – точнее, одна его стенка, поворачивающаяся в разные стороны и становящаяся универсальным прибежищем для жителей Калинова: здесь они прячутся от грозы, здесь по ночам обжимаются парочки, здесь происходят нечаянные встречи, как на бульваре маленького города, где все видят всех. По обоим краям сцены набросан кучей уголь – его на тележке возит одетая в химзащитный костюм сумасшедшая Барыня (Татьяна Сезоненко), бормоча страшные проклятья про красоту, которая непременно погубит, и делая свою черную работу, как Харон, перевозчик в царство мертвых. Морок Калинова Михаил Бычков выражает в брутальных привычках города, жизнь которого цивилизация не облегчила, но лишь сделала очевидней ее нездоровое скверное устройство. Классический сюжет для “поселка городского типа”, застрявшего между городом и деревней. Отсюда и злоба местных, и чужеродность приехавшего в болоньевом плаще Бориса, и все последовавшие беды.

О природности жизни молодой женщины пекся полтораста лет назад Александр Островский. О ней же, а еще – о задавленном пьянством и страхом перед матерью-“железным Феликсом” в юбке Тихоне, о боящемся дяди Борисе думает сегодня Михаил Бычков. Дело не в жалости – Катерина тут вполне себе девушка с характером, нервно прикуривающая сигаретку, когда совсем разволнуется. Дело в остром чувстве несправедливости уклада жизни – при нем у людей в любую эпоху не хватает сил отстоять свою личную волю перед теми, кто сильнее и якобы лучше знает, как надо поступать. В момент патетики Кабаниха (Тамара Цыганова) выходит к деревянной кафедре и вещает с нее, как заправский партийный начальник. Вся суровая демагогия, которой Марфа Кабанова бесконечно предана, здесь носит чуть комический оттенок благодаря острой игре актрисы, но все же ее боятся – и сын, и невестка, и родная дочь Варвара (Яна Кузина), а ей, казалось бы, сам черт не страшен.

И все же в спектакле Михаила Бычкова главное – не вражеское противостояние, не обстоятельства жизни, когда невозможно дышать полной грудью, потому что обстоятельства эти – глубоко совковые и бесчеловечные. Темнота и непознаваемость городских окраин, где кто-то прячется, кто-то работает, а кто-то по ночам бегает голышом друг за другом, становятся живым пространством, неизменно и безостановочно порождающим энергию разрушения. Роения этого угольного мира непонятны и страшны во все времена: когда Катерину окружают напялившие “куклуксклановские” маски обитатели Калинова, она пугается до смерти и делает роковое признание. В финале же полая труба, развернутая к зрителям своей изнанкой, становится для девушки в легком платье и туфлях мятного цвета (художник по костюмам Юрий Сучков замечательно точно одел артистов) убежищем и могилой одновременно. И приветом из мира мечты остается видео плавающей в толще воды Катерины, которая, утонув, наконец, обрела невесомость.

Кристина МАТВИЕНКО

Фото А. БЫЧКОВА

«Экран и сцена»
№ 8 за 2017 год.