Изгнание аутсайдера

Фото М.ЗАЙВЫЙ“Ивонна, принцесса Бургундская” по пьесе польского писателя и драматурга Витольда Гомбровича – одна из многочисленных премьер неутомимого Театра Наций в нынешнем сезоне. Историю о молчаливой девушке, ставшей причиной раздора вымышленного королевства, приглашенный режиссер Гжегож Яжина представил в контексте современных социальных напряжений, обозначив сумеречную перспективу недалекого будущего.

Гжегож Яжина стоит на передовой польской театральной жизни. Возглавляемый им театр “ТР Варшава” называют “центром театральной революции”. Его постановки – неизменно с острыми углами – требуют от зрителя вдумчивого и подчас изнурительного вникания. Радикальное прочтение, решительный эксперимент, поиск раздраженного нерва – отличительные черты стиля постановщика Яжины. Его “Ивонна, принцесса Бургундская”, выпущенная на московской сцене, российский дебют режиссера, не стала исключением: в спектакле назойливо проступают приметы сегодняшнего дня.

Человек не свободен в современном “открытом” обществе. Право на частную жизнь и свободу выражения оказывается фикцией, проворным надувательством системы, – вещает на английском языке записанный женский голос (Эмма Даллоу – голос рассказчика). Эксперимент Соломона Аша в 1951 году показал: в случае, когда семь “подставных” людей дают неправильный ответ на очевидный вопрос, восьмой участник, повинуясь мнению большинства, даст такой же ответ вопреки здравому смыслу. Человек опасается высказывать “другое” мнение, боится предстать аутсайдером. В этом Гжегож Яжина усматривает новую социальную катастрофу.

Пьесу “Ивонна, принцесса Бургундская” Витольд Гомбрович написал в 1938 году, предвосхитив ужасы последующего кровавого десятилетия. Менее чем через год он эмигрировал в Аргентину, а спустя месяц Польша была оккупирована войсками Третьего рейха. Среди воп-росов, поднимаемых автором в пьесе, такой: почему инаковость в другом человеке, будь то цвет кожи или особенности поведения, раздражает общество, заставляя вести себя неадекватно и агрессивно? Афишу спектакля украшает лицо чернокожего аборигена, “рассеченное” фигуративной мишенью. Призрак самых страшных геноцидов в истории человечества маячит в сознании задолго до поднятия занавеса.

Сюжет закручивается вокруг выходки принца Филиппа (Михаил Тройник), который приводит во дворец невзрачную, замкнутую и вызывающе безмолвную девушку Ивонну (Дарья Урсуляк), объявляя ее своей невестой. Назревает скандал, сановники перешептываются, придворные дамы ядовито хихикают. Недолго думая король с королевой находят благовидный мотив, объясняя поступок сына “врожденным благородством”, и изъявляют готовность принять Ивонну как свою, стать для нее отцом и матерью. Пытаясь наладить контакт с малообщительной особой, а главное, приспособить ее под устои своего мира, герои не замечают, как невольно обнажаются перед ней в самых интимных и неприглядных проявлениях. Королева (Агриппина Стеклова) спохватывается о спрятанной под матрацем тетради стихов, в коих с лихорадочным трепетом изливает свои сокровенные мечты. Королю (Александр Феклистов) не дают покоя воспоминания о грехах бурной молодости. Принц испытывает иррациональный страх, что Ивонна заточила его в себе и в своем нутре глумится, как ей вздумается. Необъяснимое молчание девушки становится источником нарастающего напряжения и разлада. Каждый находит свой довод, чтобы избавиться от неудобной принцессы и вернуть прежний уклад жизни.

Что является импульсом действия, вскрывающего язву нетерпимости? Каких пределов способна достигать человеческая свирепость? Что станет решающим основанием для того, чтобы истребить человека? Опыт нацистской расовой политики дает куда более конкретные ответы на эти вопросы, чем текст Витольда Гомбровича.

Сегодня принято говорить о том, что весь современный польский театр, начиная Ежи Гротовским и заканчивая Гжегожем Яжиной, “насквозь пропитан Гомбровичем”. Его “Ивонна” отмечена счастливой судьбой. Примерно с середины шестидесятых годов XX века пьеса регулярно ставилась и ставится на подмостках лучших театров мира. Сам Яжина обращается к ней уже во второй раз, вскрывая свежие раны и недуги общества.

В его спектакле бургундское королевство предстает герметичным мирком, где все управляется негласным сводом правил и приличий. На каждую жизненную ситуацию существует модель поведения, один церемониал сменяется другим. Чувственное – постыдно, оно прячется и искореняется. Королева напыщенно восхищается закатом. Ей машинально вторит свита, акцентируя свое раболепие изрядно фальшивым “Воистину так, ваше величество”. Ведомый бунтарским духом, принц Филипп вылавливает кособокую Ивонну – юродивую девочку с мальчишеской стрижкой. Ее молчание не черта характера, не загадка, не знак свыше, а психическое отклонение. Ведомая инстинктами, она наивно льнет к Филиппу, принимая его издевательства за ласку, бессознательно пятится от короля, чувствуя опасность. Люди, отвыкшие от подобной стихийности, относятся к ней как к подопытному кролику, подвергая всевозможным экспериментам и обследованиям. Но самое страшное – ее безотчетное поведение будоражит в них затравленное чувственное начало, и оно как неотделимое, состав-ляющее суть человека, выплескивается наружу в самых извращенных ипостасях. Растрепанная королева, извиваясь в латексном костюме, “жаждет гибкости, презрев приличия”. Король натягивает резиновую перчатку и дает волю самым вопиющим фантазиям. Принц Филипп сливается в крепком поцелуе с давним приятелем Кириллом (Кирилл Быркин).

Как водится, у королевской семьи со скелетами в шкафу есть свой палач, выполняющий за них всю “грязную” работу – Камергер (Сергей Епишев). Самый злодейский образ у Гомбровича в спектакле подан с налетом киберпанка. Приросшая к лицу пластиковая маска словно намекает на его андроидную природу. Он единственный, подобно терминатору, хладнокровно и умело маневрирует в ситуации, стремительно выходящей из-под контроля.

Пространство сцены дребезжит и искажается. Дизайнерский кокон трещит по швам. Простые и ясные геометрические объемы (сценограф – Петр Лакомы) разваливаются на куски, среди обломков корчатся демоны, лжецы и преступники. По стенам пляшут видеопроекции с тревожными сетками и графиками (видеохудожник – Марта Наврот). Аскетичный музыкальный фон пронзается визгом терменвокса (композитор – Яцек Грудзень).

Вы все еще верите в иллюзию приватности? Достижения кибернетики сделали нас уязвимыми как никогда. Сообщение, которое вы набрали, но не стали отправлять, остается в памяти невидимого монстра. Подобные пассажи транслируются с черных экранов, когда гаснет свет и меняются декорации. Намекая на безрадостное настоящее, в котором мы существуем, режиссер с инквизиторской фантазией конструирует будущее.

Спектакль, несомненно, производит тот эффект, ради которого был задуман, – ошеломляет. Текст пьесы Гомбровича, чрезвычайно деликатный, позволял современникам сравнивать ее с притчей. Жесткий и бескомпромиссный режиссерский язык Гжегожа Яжины потрошит пьесу, выводит ее в ранг мрачнейшей антиутопии, вынося безжалостный и драматичный приговор сегодняшнему обществу. Впрочем, согласиться с возведением социальной аномалии и зла в абсолют решительно невозможно.

Мария ЮРЧЕНКО

Фото М.ЗАЙВЫЙ
«Экран и сцена»
№ 3 за 2017 год.