Сумеречное освещение, черно-белая кинопленка, глубина кадра создают особую воздушную и световую перспективу, которая, в свою очередь, производит иллюзию трехмерного изображения. Этот необычный эффект в последующих сценах, где персонажи будут появляться и исчезать в “заэкранье”, а декорации служить продолжением кинокартинки, только усиливается.

Спектакль “Тополя” назван так же, как и одноименный рассказ Александра Вампилова – один из многочисленных коротеньких рассказов писателя начала 60-х годов (они, к слову, очень тяготели к театру), относящихся к его ранним прозаическим опытам и объединенных емким определением Владимира Лакшина: “наивный и беглый взгляд юности”. Возможно, именно поэтому авторы постановки – театральные актеры и режиссеры Владимир Топцов, Юрий Буторин и кинорежиссер Сергей Осипьян – сочинили историю, где соединены сразу несколько рассказов из этого цикла.

Сорокатрехлетний и вполне счастливый отец семейства каждую весну, в мае, одержим воспоминанием о мимолетной встрече с девушкой-мечтой в тополиной аллее парка: “Я видел ее только раз. Может быть, потому я люблю ее всю жизнь…”. Он женился по любви и не представляет своей жизни без жены и сына. “Но все летит к черту, когда приходят эти жуткие весенние вечера…”. Вот Он, “крадучись, как вор, непреодолимо, как лунатик”, на цыпочках, пытается незаметно ускользнуть из дома в старых кедах. “Что, опять? Что, началось?” – звучит отчаянная интонация красавицы-жены в исполнении Полины Айрапетовой.

Он все-таки сбегает из дома, и в парке среди тополей-свидетелей случается его встреча с самим собой в молодости – персонажа, в программке указанного как “Он же”, играет Юрий Буторин, неуловимо напоминающий в этой роли юного Олега Табакова. Время поворачивается вспять, и герой пытается прожить еще раз события двадцатилетней давности: вспомнить, зафиксировать, прочувствовать моменты счастья, которому он когда-то “нечаянно наступал на пятки”.

В крошечный рассказ-монолог про случайную встречу среди тополей тонко вплетаются другие рассказы Вампилова. И вот уже “Он же” знакомится со своей будущей женой на остановке, коряво пытаясь произвести на нее впечатление: “А сейчас в моей душе что-то вроде эпохи Возрождения, как это… э… Росинант. Да, Росинант! Я сам себя не узнаю” (рассказ “Девичья память”). Или встречает ее снова в парке и пытается заново познакомиться и пригласить на танцы: “Сидите, значит?” (рассказ “На скамейке”). Здесь обнаруживается ее таинственный спутник в исполнении Амбарцума Кабаняна, вскоре прощающийся со своей возлюбленной на перроне и трезво, даже цинично, признающийся в любви лишь к собственной персоне: “Для тебя даже хорошо, что я сматываюсь…” (рассказ “Конец романа”).

Путешествуя по страницам собственного прошлого, Он ведет неспешный, лиричный, местами поэтический диалог (в спектакле звучат стихи Николая Рубцова) с самим собой. В простой, на первый взгляд, истории раскрывается ироничная, но в то же время сильная стихия, способная завладеть человеком: власть мечты. Ей почти нет места в повседневности, но без нее жизнь оказывается скучна, едва ли не бессмыс-ленна. Упоенно захлебываясь прошлым, Он, тем не менее, очередной раз утверждается в счастье настоящего.

На сцене присутствуют всего четыре персонажа, однако, на экране их многим больше: здесь появляются около двадцати артистов и сотрудников “Мастерской Фоменко” во главе с нынешним художественным руководителем Евгением Каменьковичем, играющим спивающегося интеллигента с шахматной доской подмышкой; колоритная буфетчица Ксения Кутепова с пышными формами и прической а-ля Мэрилин Монро, добродушный алкоголик Ништяк – Евгений Цыганов, проводница без тени каких-нибудь эмоций на лице – Ирина Горбачева.

Идея объединения кино и театра, конечно, не нова. Некоторые приемы в “Тополях”, когда камера транслирует на экран крупные планы, выхватывает детали, акцентируя на них внимание, напоминают театр Кэти Митчелл. Но премьеру в “Мастерской Фоменко” отличает абсолютная гармония между содержанием, лирической ретро-интонацией, отсылающей к лучшим советским фильмам, и выбранной формой. Передвижения актеров со сцены в кадр и обратно, идеальные свет и звук, черно-белая картинка, как на пленке, так по преимуществу и на подмостках, создают художественное и технически безупречное высказывание.