К счастью, это не так. И жюри, каким бы статусным оно ни было, зачастую (а может быть, и всегда) руководствуется соображениями, скажем так, конъюнктурными и расположенными далековато от критериев искусства. И фильмом-победителем вовсе не исчерпывается сложнейшая фестивальная драматургия. А именно драматургией (когда кропотливо отобранные фильмы входят во взаимодействие друг с другом, создавая тем самым многовекторную картину мира) и отличаются высококлассные фестивали. И Берлинале – так нам кажется – в первую очередь.

Каждый фестивальный день на Берлинале-2016 начинался с изучения рейтингов в “Screen”, “Tagesspigel” и других изданиях. Это, признаться, мощный вброс адреналина: ну как же – возмущались мы – можно ставить три звездочки такой бездарной поделке, а картину, которая за душу берет, опустить до уровня “bad”?.. А уж когда жюри под руководством Мерил Стрип объявило официальных победителей основного конкурса, это стало еще одним подтверждением непреложной истины: оценка кино – дело абсолютно субъективное.

Словом, нашим заметкам нельзя не быть субъективными. И именно так мы просим вас их воспринимать. Может быть, они помогут вам обратить внимание на какие-то фильмы (если они, конечно, доберутся до российского проката), а какие-то фильмы – категорически проигнорировать.

САМЫЙ СПРАВЕДЛИВЫЙ ПРИЗ ЖЮРИ

Борис БЕРМАН

“Серебряный Берлинский медведь” за лучшую режиссуру присужден Мие Хансен-Леве, фильм “То, что будет” (Франция/Германия).

35-летняя парижанка, жена известного режиссера Оливье Ассаяса, в прошлом актриса и рецензентка “Cahiers du cinema”, занимается режиссурой уже восемь лет (занимается успешно: так, в частности, ее фильм “Отец моих детей” был удостоен Специального приза жюри программы “Особый взгляд” в Канне-2009). “То, что будет” – пятая картина Мии Хансен-Леве, она же здесь и автор сценария (как, впрочем, и во всех своих фильмах).

Уже после просмотра я узнал, что родители Мии Хансен-Леве – профессора философии, и этот факт отчасти помог мне понять причину невероятной психологической достоверности фильма “То, что будет”, героиня которого – 50-летняя Натали (ее играет Изабель Юппер) – преподает философию. Я неслучайно употребил слово “отчасти”, ибо можно хорошо знать ту среду, которую воссоздаешь на экране, но это не означает, что ты сможешь передать ее атмосферу. Миа Хансен-Леве смогла. Ее режиссура ненавязчива, пастельна, она пренебрегает острыми формальными решениями, но мир, создаваемый ею на экране, так прочен и осязаем, что уже на первых минутах ты чувствуешь себя невольным свидетелем событий…

Героиня Юппер движется по жизни с завидной энергией. Натали спорит со студентами о вопросах бытия, обсуждает в издательстве трудности продажи философской литературы, мчится к страдающей деменцией матери, чтобы, несмотря на аллергию, взять с собой ее кошку Пандору, общается со своими взрослыми детьми, обсуждает прошедший день с мужем. И все это – на крейсерской какой-то скорости.

И вот в неожиданный момент (а такие моменты всегда неожиданны) Натали узнает, что муж решил ее оставить. Ради, понятное дело, молодой женщины. А потом и мать умирает, и издательство отказывается от сотрудничества. Коллапс. Этот сюжет можно было бы решить с душераздирающим напором, известно ведь, что forte спеть проще, чем piano, а уж pianissimo доступно лишь мастерам. Юппер и Хансен-Леве избрали тишайший оттенок, и драма Натали, такая, на первый взгляд, не явная, обретает масштаб рушащегося миропорядка…

Хотя, казалось бы, что такого в этом кадре: свернувшаяся калачиком женщина и рядом ненавистная прежде кошка Пандора, и слышны разговоры веселящихся за окном приятелей? А я запомню этот кадр, наверное, навсегда. Так выглядит отчаяние. Не всем дано его передать. Режиссеру фильма “То, чо будет” – дано.

Ильдар ЖАНДАРЕВ

“Серебряный Берлинский медведь” за лучшую женскую роль в фильме Томаса Винтерберга “Коммуна” (Дания/Швеция/Нидерланды) получила 43-летняя датчанка Трина Дюрхольм.

Она сыграла ведущую телевизионных новостей, чей муж, преподаватель архитектуры, закрутил роман со своей студенткой-третьекурсницей. Все происходит в Дании семидесятых. Не банальной эту историю про неудачную попытку взрослой и во всем состоявшейся женщины преодолеть и пережить внезапную неверность мужа делает то, что супруги-интеллектуалы превратили свой загородный дом в своеобразную коммуну, где собрали самых разных, но близких им по интересам и взглядам на жизнь людей. В коммуне, куда новых членов принимают общим голосованием, нашлось место и дочке хозяев дома – девочке-подростку, и их брутальному институтскому товарищу, и странной семье домашних недотеп с маленьким сыном и еще нескольким не менее ярким персонажам.

В какой-то момент обитатели дома общим голосованием принимают в свой круг и студентку-любовницу. Героиня Трины Дюрхольм сначала пытается “делать хорошую мину” – убеждает себя и окружающих, что сможет мирно сосуществовать с мужем и с его любовницей в одном доме, но ситуация приносит ей невыносимые страдания, и она покидает гнездо всеобщего приятия странностей окружающих. Ее уход становится началом разрушения коммунальной идиллии.

Жюри Берлинале, на мой взгляд, своим призом отметило прежде всего то, как точно Трина Дюрхольм передает нюансы состояний своей героини. Как она на глазах зрителя из благополучного и уверенного человека превращается в жертву страстей, не поддающихся контролю…

Фильм Томаса Винтерберга – сложное произведение с несколькими сюжетными линиями, которые в результате должны привести зрителя к одной главной мысли: когда мы обретаем счастье, кого-то это обязательно делает несчастным. Наиболее чисто в общем актерском ансамбле ведет мелодию именно Трина Дюрхольм. И именно ей, как зритель, я обязан точному пониманию авторского замысла большого художника Томаса Винтерберга.

САМЫЙ НЕСПРАВЕДЛИВЫЙ ПРИЗ ЖЮРИ

Борис БЕРМАН

“Серебряный Берлинский медведь” – приз Альфреда Бауэра за открытие новых перспектив – фильму “Колыбельная скорбной тайне”, режиссер Лав Диас (Филиппины/Сингапур).

О “Колыбельной…” заговорили еще до открытия Берлинале. Кто-то видел фильмы Диаса на кинофестивалях (таких было немного), кто-то читал тексты о нем (таких было еще меньше), но все знали, что этот 58-летний филиппинец снимает очень длинное кино: картина “От предшествующего”, получившая в Локарно “Золотого леопарда”, длится почти 6 (шесть!) часов. Продолжительность “Колыбельной скорбной тайне” – 482 минуты, то есть 8 часов 2 минуты.

Искусство не измеряется минутами, у него иной счет, однако Берлинский фестиваль, будучи в каком-то смысле бизнес-предприятием, решил сделать событие, event, из умопомрачительного количества минут. Утренний сеанс (начало в 9.30 утра) сопровождался невиданным ажиотажем, толпа у входа в Берлинале-Паласт состояла из журналистов, гостей и, конечно же, зрителей (билет в партер стоил 15,5 евро). Едва проснувшиеся зрители с интересом наблюдали выход в зал съемочной группы, одетой в формате Black Tie.

Я, признаться, выдержал полтора часа. При том, что вообще не имею привычки покидать кинозал до конца просмотра. Но тут мне было не под силу смотреть произведение, выдержанное – намеренно ли или же от неумения – в стиле студенческой работы первокурсника средненькой киношколы. Неподвижная камера, статичные мизансцены, невыразительный свет, не ограниченные ничем монологи и пропетые от начала до конца песни под гитару… А поскольку, благодаря каталогу, я знал примерно содержание (о борьбе филиппинцев с испанскими колонизаторами в конце Х1Х века), то, не получив с экрана никакого художественного импульса, я был вынужден уйти на волю. Чтобы подумать.

В чем же эффект этого безразмерного кино? Почему некоторая часть моих коллег сочла, что демонстративное пренебрежение таким фундаментальным понятием, как темпоритм, свидетельствует, как сказано в решении жюри Берлинале, об открытии новых перспектив? На мой взгляд, кинематограф Лава Диаса – это то, что зовется contemporary art. Как показывает опыт бытования contemporary art в живописи, в скульптуре, в разного рода инсталляциях и художественных акциях, толкование зачастую играет большую роль, чем сам объект толкования. И люди, профессионально занимающиеся такого рода толкованиями, вольно или невольно образуют вокруг себя – не побоюсь этого слова – секту. Если ты не принимаешь аргументацию толкователя-гуру, тебе грозит остракизм. Пока, слава богу, на эстетической почве.

По мне, картина Диаса, как говорят французы, ridicule: нелепая претензия на “новое слово”. Я готов внимательно слушать толкователей, мне интересны их трактовки, но Диас не Малевич. Ни разу не Малевич.

Ильдар ЖАНДАРЕВ

Гран-при жюри Берлинале – боснийцу Данису ТАНОВИЧУ за фильм “Смерть в Сараево”.

Фильм этот не столько художественный, сколько публицистический, посвящен, как следует из названия, рефлексиям на темы истории и сегодняшнего дня бывшей югославской республики. И если включение его в конкурсную программу легко объяснить традиционным желанием отборщиков Берлинале честно соответствовать репутации фестиваля политизированного, готового откликаться на самые острые политические проблемы, то вручение ему престижнейшего приза выглядит решением, которое, на мой взгляд, не соотносится с художественными достоинствами картины. А в сравнении с другими участниками конкурса они кажутся весьма незначительными.

Данис Танович ярко заявил о себе в начале 2000-х. Его картина “Ничья земля” о гражданской войне в Югославии собрала внушительный урожай самых престижных кинематографических наград включая “Оскар” за лучший фильм на иностранном языке и приз Каннского фестиваля. Это обеспечило боснийскому режиссеру статус любимца фестивальной публики, включая не только простых зрителей, но и профессионалов.

Три года назад Танович уже был удостоен Гран-при жюри Берлинале за документальный фильм “Эпизод из жизни сборщика железа”. И вот в 2016 году режиссер вновь выносит на суд берлинского жюри фильм на тему, которая оказалась такой плодотворной в начале его карьеры. Снова истерзанная гражданской войной Балканская страна.

На крыше лучшего отеля в Сараево местная телекомпания разместила передвижную студию и ведет оттуда передачу, посвященную столетней годовщине убийства эрцгерцога Франца-Фердинанда. Главный гость – Гаврила Принцип. Да, полный тезка того самого знаменитого убийцы. Он тоже называет себя сербским патриотом, хвастается пистолетом и размышляет о том, кого нужно застрелить в сегодняшнем Сараево.

В отеле тем временем идет своя жизнь: администрация обхаживает важного гостя из Европейского союза, а сотрудники, давно не получавшие зарплату, готовят забастовку. Но настоящими хозяевами положения оказываются мафиозные владельцы отельного казино. Несколько лет назад такая прямая метафора положения в странах Восточной Европы могла пока- заться свежей и остроумной, но сегодня она уже выглядит устаревшей банальностью. Однако же Гран-при Берлинале-2016, врученный Данису Тановичу, доказывает, что вполне можно оказаться в ситуации, когда “осетрину второй свежести” не только могут выставить на стол, но будут рекомендовать как достижение кулинарного искусства.

САМЫЙ НЕДООЦЕНЕННЫЙ ФИЛЬМ

Ильдар ЖАНДАРЕВ

“24 недели” (Германия), режиссер Анна Зора Беррашед.

Фильм не получил ни одного Берлинского медведя. Увы, главной наградой для него стал только яростный накал споров вокруг содержания этой картины. Оно оказалось столь шокирующим, что кинематографические достоинства мало кто пытался обсуждать. Все силы уходили на выяснение отношений по поводу поступка главной героини.

38-летняя Юлия Йенч сыграла звезду телевизионного стендап-шоу. Она успешна в профессии, счастлива в личной жизни: понимающий бой-френд, маленькая дочка-ангелочек и ожидание еще одного ребенка.

Идиллию нарушает известие, что у ребенка в материнском чреве обнаружен синдром Дауна, давший осложнение, что неминуемо должно привести к череде болезненных операций для вживления искусственных клапанов в сердце. Правда, сообщают врачи, по немецким законам женщина имеет право прервать такую беременность и на позднем сроке. Отсюда роковые цифры – 24 недели, вынесенные в название фильма. Срок, до которого можно принять решение оставлять ребенка или нет. Собственно, трагичности этого выбора и посвящена картина.

Режиссер Анна Зора Беррашед сумела найти свой кинематографический язык, который не просто позволяет адекватно изложить нюансы этой истории, но делает зрителя практически участником всех событий. Сопереживание почти перекладывает тяжесть решения, принимаемого героиней, на плечи зрителей в зале и, надо заметить, что далеко не все с этой тяжестью могут справиться. И не всем потом хватает благородства простить режиссеру жесткий эксперимент над собой. Отсюда такие полярные оценки: фильм хвалят те, кто оценил смелость в выборе темы и искусность в ее воплощении, и практически ненавидят те, кто оказался не готов к уровню жесткости обсуждаемых автором вопросов.

Исполнительница главной роли Юлия Йенч десять лет назад уже получила Берлинского медведя за исполнение главной женской роли в фильме “Последние дни Софии Шолль”, некоторые прочили ей награду и в этом году. Однако, похоже, не только простые зрители, но и члены жюри не смогли найти в себе силы сделать шаг от обсуждения того, что сказал автор фильма, к тому, как филигранно этот замысел был воплощен.

Борис БЕРМАН

“Коммуна” Томаса Винтерберга.

О ее содержании Ильдар Жандарев уже рассказал чуть выше, и приз актрисе Трине Дюрхольм справедливый, заслуженный. Однако фильм 46-летнего Винтерберга больше, чем этот приз. Я воспринимаю “Коммуну” как концептуальное высказывание о назначении кино в сегодняшнем мире, где зачастую векторы зрительские и векторы профессиональные резко расходятся. Я, вслед за Винтербергом, на стороне зрителей.

В этой картине есть то, что отрицают и адепты лукавого формотворчества Диаса, и коллеги, принимающие политическую сиюминутность (например, в документальном фильме Джанфранко Рози “Огонь в море”, получившем “Золотого Берлинского медведя”) за художественное откровение.

“Коммуна” – человеческое кино, кино о той жизни, которая не подвластна ни социальным штормам, ни философским схемам. Когда один кинокритик написал в Фейсбуке, что, сняв “Коммуну”, Винтерберг опустился на самое дно и “ждет, когда ему постучат снизу другие датские кинематографисты”, я робко задал вопрос: неужели коллега не находит в этом фильме пронзительных чеховских интонаций? Мне было жестко указано, что, дескать, ни к чему по-интеллигентски приплетать Чехова…

Но ничего не могу с собой поделать, ключ чеховский по-прежнему действует (если им умело пользоваться): “Пусть на сцене все будет так же просто и так же вместе с тем сложно, как в жизни: люди обедают, только обедают, а в это время слагается их счастье и разбиваются их жизни…” И это, как мне кажется, точно определяет тональность, избранную Винтербергом в изложении сюжета о крахе “коммунального” счастья. Во главу угла Винтерберг ставит актерские индивидуальности, каждому он дает возможность выхода на авансцену, и это “плетение кружев” создает уникальную атмосферу зрительской сопричастности.

Когда я смотрел “Коммуну”, меня не оставляло ощущение театра, не театральности, а именно театра – с его сущностным, а не оптическим укрупнением личности героя. Ощущение меня не обмануло: уже после просмотра я прочитал, что эту историю, написанную в соавторстве с Томасом Линдхольмом (и во многом автобиографическую: в детстве Винтерберг с родителями прожил в такой коммуне 12 лет), режиссер несколько лет назад поставил в венском Бургтеатре, и она пользовалась там большим успехом. И вот он перенес ее на экран, доказав еще раз, что театр не соперник кинематографа, он – его союзник.

И еще одной ассоциацией не могу не поделиться. Драматургическая манера Винтерберга в “Коммуне” напомнила мне пьесы Ивана Вырыпаева, особенно “Пьяных” (я в восторге от спектакля Виктора Рыжакова в МХТ), недаром вырыпаевские пьесы ставятся по всей Европе…

Так вот, в одном фестивальном интервью Винтерберг признался, что темой следующей его картины будет признание в любви к алкоголю: “Конечно, от алкоголя умирают, но об этом снято уже много картин. А я хочу рассказать о спиртном – как о прекрасном средстве облегчить душу”. Но это так, к слову.

САМОЕ БОЛЬШОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ БЕРЛИНАЛЕ-2016

Борис БЕРМАН

“Гений” Майкла Грандажа.

Я ждал этого фильма, мое зрительское сердце трепетало: Джуд Лоу, Колин Ферт, Николь Кидман… Ну, вы понимаете. Про постановщика только слышал, читал, что 54-летний Майкл Грандаж – один из крупнейших режиссеров английской сцены, лауреат самых высших театральных наград, ставивший и Шекспира, и Чехова, работавший с такими актерами, как Кеннет Брана, Джуди Денч, Джозеф Файнс и тот же Джуд Лоу… Да и сам материал привлекал: история о выдающемся редакторе Максе Перкинсе, который издавал книги Хемингуэя, Фицджеральда и Томаса Вулфа (чье имя окутано легендами, и их, скажем прямо, у этого писателя значительно больше, чем читателей). Время действия – 20-е годы прошлого века. В общем, упоительные координаты.

Разочарование настигло меня уже на первых минутах. Джуд Лоу, играющий эксцентричного Вулфа, работает в манере “раннего” Сергея Безрукова, когда что ни жест, то клоунада, что ни эмоция, то перебор. А уж когда на экране появляется актер, изображающий Хемингуэя, фильм начинает живо напоминать телевизионную передачу “Большая разница”…

Дорогостоящий кинодебют маститого театрального режиссера обернулся крахом. Грандаж аккуратно монтирует разговоры героев, для создания атмосферы время от времени переносит камеру на дождливые улицы Нью-Йорка, полагая, что обувь прохожих под явно искусственными потоками воды может быть воспринята как метафора чуждости мира, который не понимает Вулфа.

Ученические изыски вызывают чувство неловкости, и даже Колин Ферт со своей бронебойной харизмой (он играет Перкинса) не спасает положения. А если бы случилось так, что я до просмотра “Гения” не знал бы Николь Кидман и увидел бы ее только здесь, я бы никогда не поверил, что эта актриса вдохновляла Стэнли Кубрика, Ларса фон Триера и других титанов мирового кино. В “Гении” она играет любовницу Вулфа, точнее не играет, а, как сказали бы в театре, “отрабатывает номерок”.

Вот что значит режиссер в кино. Это к вопросу о роли личности в кинематографе.

Я не знаю, как сложится прокатная судьба “Гения” (он выходит на американские экраны этим летом), но в сюжете, предложенном организаторами Берлинале, он свою роль сыграл отменно: Джуд Лоу и Колин Ферт на звездной дорожке вызвали невероятный ажиотаж. Что потом говорили зрители, уже не важно.

Ильдар ЖАНДАРЕВ

“Одни в Берлине” (Франция/Германия/Великобритания), режиссер Венсан Перес.

Знаменитый французский актер не первый раз пробует свои силы в режиссуре. “Одни в Берлине” – пятое название в его режиссерской фильмографии. Это экранизация романа немецкого писателя Ганса Фаллады “Каждый умирает в одиночку” о том, как маленький человек в столице фашистского государства нашел свой способ борьбы с режимом.

Роман Фаллады основан на подлинной истории. Получив известие о гибели сына на фронте, мастер одной берлинской столярной мастерской начал писать на почтовых открытках антигитлеровские воззвания и подбрасывать эти рукописные прокламации в людных местах. Его жена по мере сил помогала ему. Пару героев-антифашистов сыграли актеры экстра-класса – Брендан Глисон и Эмма Томпсон. Даниэлю Брюлю (одному из лучших немецких актеров) досталась роль полицейского следователя, который по заданию гестапо должен найти инсургентов и арестовать их.

Звонкие актерские имена сделали афишу фильма Переса весьма представительной, что не могло не добавить картине груза зрительских надежд на встречу с большим, во всех смыслах, кино. Увы, этой тяжести фильм не выдержал. Конструкция, собранная Пересом, оказалась весьма и весьма далекой от совершенства.

Съемки проходили в Берлине, практически на местах реальных событий. Но, увы, Венсану Пересу не хватило ни вдохновения, ни режиссерского таланта, чтобы заставить берлинские камни заговорить. Хорошие же актеры не стали создателями мощных художественных образов, они выглядят просто крепкими профессионалами, честно выполняющими свою работу. А с актерами помельче – совсем беда. Они играют гестаповских офицеров так, будто снимаются не в европейском кино двадцать первого века, а в знаменитом советском “Подвиге разведчика”.

ФИЛЬМ, ПО КОТОРОМУ МНЕ ЗАПОМНИТСЯ БЕРЛИНАЛЕ-2016

Борис БЕРМАН

“24 недели” Анны Зоры Беррашед.

Когда бы меня попросили: “Ну, назови один фильм из берлинской программы, который надо посмотреть обязательно”, я бы назвал “24 недели”. О его содержании рассказал тут коллега Жандарев, поэтому про что, ясно. И как, тоже, в общем, понятно: динамично, с перепадами настроения, с выдающейся актерской работой Юлии Йенч…

Мне бы хотелось сказать пару слов об этической отваге 34-летней постановщицы и ее соавтора по сценарию Карла Гербера. Беря тему, у которой – так принято считать (во всяком случае, вслух) – нет иного решения, только сохранение плода, авторы картины идут наперекор массовому так принято. Они не настаивают ни на чем, они создают такую художественную конструкцию, которая, как воронка, вовлекает зрителя в мучительные размышления над тем, как поступить.

Это вопрос из разряда, что называется, предельных. Над подобными вопросами задумывается каждый, поводы тут разные, но именно в такие моменты человек остается наедине с самим собой и именно в такие моменты к нему приходит осознание ценности своей, именно своей единственной жизни… Это вопросы, на которых нет коллективного ответа. Каждый решает сам.

“24 недели” – сеанс психоанализа. Авторы картины проводят его с нами, зрителями. Но не каждый, разумеется, готов узнать о себе правду. Впрочем, авторы на каждого и не рассчитывали. Умные авторы.

Ильдар ЖАНДАРЕВ

“Чирак” (США), режиссер Спайк Ли.

В фестивальной программе Берлина каждый любитель кино всегда сможет отыскать фильм на свой вкус. Я люблю кино яркое и эмоциональное. Моей берлинской находкой стала новая работа темнокожего скандалиста Спайка Ли. “Чирак” был показан в главной программе, но не участвовал в конкурсе. Это новая версия сюжета знаменитой “Лисистраты” Аристофана, перенесенного на улицы современного Чикаго. Чтобы остановить взаимное истребление двух уличных банд, местные женщины объявляют сексуальную забастовку. Они отказывают своим мужчинам в любви, пока те не сложат оружие. Как по сюжету мечи и копья оказались заменены на пистолеты и автоматы, так и в речи героев надменный античный стих сменился на упругий и бодрый рэп.

“Чирак” радует и энергичным ритмом своего киноязыка, и яркими актерскими работами. Сэмюэл Л.Джексон в единственном числе легко справляется с ролью хора, без которого не бывает античной ни комедии, ни трагедии. В роли предводителя одной из банд совершенно неожиданно гротескно напоминает о себе былой герой боевиков Уэсли Снайпс, а энергичного проповедника сыграл Джон Кьюсак, проявив недюжинные вокальные способности. Уж не знаю, станет ли это яростное высказывание против криминального насилия лекарством от него, но за то, что фильм Спайка Ли “Чирак” – очень действенное средство от хандры и скуки, я ручаюсь.

ПОПЫТКА ОБОБЩЕНИЯ

Известно, что у Берлинале репутация фестиваля политизированного и открытого самым актуальным тенденциям общественной жизни. Да, так было и на сей раз, но не это, на наш взгляд, задавало тон. В лучших картинах Берлинале-2016 в центре внимания оказалась судьба обычного человека. Ветры, вызванные судьбоносными политическими потрясениями, носились над головами героев разных картин, но все же, если вглядеться, это был только фон для событий частной жизни персонажей. И порой в судьбе такого маленького человека в довольно, казалось бы, банальной жизненной ситуации проявлялась трагедия поистине античного масштаба.

Берлинале этого года приглашал зрителей заглянуть внутрь себя и пытался дать силы справиться с тем, что можно там увидеть. Кино говорит нам: мы не одиноки.

Берлин – Москва