Мы беседуем с Дмитрием Викторовичем Родионовым, генеральным директором Государственного центрального театрального музея имени А.А.Бахрушина. Поводом к разговору стал настоящий музейный бум, начавшийся с нескончаемых очередей на выставку Валентина Серова в Третьяковской галерее на Крымском валу. Чуть позже многочисленные зрители начали штурмовать двери здания Бахрушинского музея, где разместилась поистине грандиозная экспозиция “Прорыв. Русское театрально-декорационное искусство. 1870–1930”. Сроки работы обеих выставок были продлены.

– Чем вы объясняете этот взрыв интереса к искусству?

– В течение года московские музеи предлагают множество выставок великолепного профессионального уровня, их экспонаты – безусловные раритеты. Но только отдельные экспозиции становятся событиями. Мы помним замечательные выставки: “Москва – Париж”, “Москва – Берлин”, шедевры из европейских собраний в Музее изобразительных искусств имени Пушкина. Люди не стеснялись стоять в огромных очередях. Я неоднократно наблюдал такие же очереди на Западе, например, на Вермеера в Риме. Выставка – это событие, ограниченное во времени. Продлевать его зачастую просто невозможно, поскольку у музея свои планы, есть обязательства перед партнерами. Срок жестко лимитирован контрактом. Нарушение календаря увеличивает сумму затрат. Даже видя радость публики и радуясь вместе с ней, продлить сроки выставки мы объективно не можем по технологическим и юридическим причинам.

Почему именно Серов или художники “Прорыва” привлекли особый интерес? Вероятно, в их произведениях заложено что-то такое, что именно сегодня находит отклик у большого количества людей и у тех, кто эту выставку придумал, собрал, привез. Конечно, можно попытаться понять этот феномен с помощью социологии, поискать общественно-политическую подоплеку. Все равно останется тайна. Это как рецепт обретения счастья. Конечно, мы должны предугадывать резонанс, но насколько он будет широким – всегда непонятно.

Серов, как мне кажется, совпал с ожиданиями сегодняшнего дня, когда люди устали от нагнетания страстей, агрессивных новостей. Доллар поднимается, нефть не продается. И вдруг ты попадаешь в поле чистого мироощущения, солнца, воздуха. Другое отношение с природой, с самим собой. Люди почувствовали в Серове гармонию.

– Признаться, меня удивляло мнение о том, что очередь – явление массового психоза.

– Тысячи людей стоят на морозе в музей, это плохо?

– Я видела самых разных посетителей. Была старая Москва, то есть люди, знающие, куда идут и что увидят. Но очевидно, что на Серове побывали и те, кто раньше видел картины только на коробках конфет или на шоколадных обертках. Тем лучше, что они встретились с подлинниками. Ведь творчество Серова вобрало лучшее в русской культуре. Не в одних портретах дело. Хотя, к примеру, портрет Н.С.Лескова расскажет о трагической судьбе писателя лучше, чем множество статей о нем. Прекрасны иллюстрации Серова к отечественной классике, пейзажи, исторические сюжеты. Вы говорили о выставке “Москва – Париж”, там Серов располагался рядом с Ренуаром. Но, как ни люби Ренуара, наш Валентин Александрович в любой манере – импрессионистической, мирискуснической или модернистской – всегда был индивидуален, ни на кого не похож и ни в одно направление полностью не укладывался.

– Для меня очевиден повышенный интерес к отечественной культуре. И мы стараемся соответствовать этим пристрастиям.

Ведь не СМИ позвали зрителей на Серова и на “Прорыв”. Мощно сработали социальные сети, они пропагандировали выставки. Это большая коммуникативная сила. Я с огорчением читал раздраженные отклики на “Прорыв”, но большинство писало об энциклопедичности выставки, ее художественной ценности.

– Сети сыграли роль рекламы: “вот вы тут сидите, а тем временем, в Бахрушинском открылась потрясающая экспозиция”.

– Помню пост одной журналистки: “Граждане! В театральном музее прозябает выставка “Прорыв”. Она не хуже серовской и даже разнообразнее”. Публика с самого начала ходила на выставку, но не в таком количестве, как в последний месяц, когда мы принимали по тысяче человек в день, что для нашего небольшого особняка невероятная нагрузка. Позитивно то, что люди, наконец, заинтересовались театральной живописью, поняли, что многие выдающиеся художники работали в театре: Бакст, Головин, Коровин, Шагал, Альтман, Экстер, Рабинович, Татлин, Петров-Водкин, Судейкин. Более ста имен. Возвращаясь к вопросу о востребованности искусства, думаю, что и наша выставка дает необходимую сегодня точку опоры для души, для глаз и для ума.

– Почему вы назвали выставку “Прорыв”?

– Название родилось из понимания особой важности этого периода: за очень короткое историческое время театр испытал колоссальные изменения в своем развитии. Когда мы смотрим на эскизы XIX века и сравниваем их с эскизами 30-х годов ХХ века, нам кажется, что они представляют собой разные планеты – по мироощущению, по решению сценического пространства, по подходу к образности спектакля. Прорыв был связан не только с художественными исканиями во всех видах искусства, но и с огромными сдвигами в мироустройстве.

Выставка “Прорыв” начинается с последней трети XIX века, с театрально-декорационного искусства императорских театров – Вальца, Бочарова, Гельцера, художников Частной оперы Саввы Мамонтова – Васнецова, Поленова. Без этого фундамента вряд ли мог произойти этот художественный прорыв.

– Эта выставка впервые в таком объеме и масштабе показывает фонды. Каждый понимает, какой сокровищницей является Бахрушинский музей. Львиная доля экспонатов принадлежат именно ему.

– На “Прорыве” было представ-лено всего 720 работ, 500 – из коллекции нашего музея, а 220 – из Санкт-Петербургского музея театрального и музыкального искусства, среди них 200 эскизов из бывшей коллекции Никиты и Нины Лобановых-Ростовских, ставшей частью собрания питерского музея.

Мы сейчас думаем о повторении этой выставки в 2017 году в Петербурге, ведем по этому вопросу переговоры с Натальей Ивановной Метелицей, директором Санкт-Петербургского музея.

– Вам нужен Манеж – он идеально подходит.

– Говорим как раз о Манеже. Там петербургская часть выставки может быть увеличена.

– Я вспомнила о питерском Манеже, потому что мне показалось, что эскизам на “Прорыве” тесновато.

– Безусловно, в шпалерной развеске имелась объективная зависимость от камерного пространства. Хотя мы отдали под выставку три зала главного здания. Мы сознательно пытались показать широту и панорамность этого периода, его колоссальную энергетическую силу, поэтому понадобилась такая сверхплотная развеска.

Многие жаловались на свет, казавшийся полумраком. На самом деле, это обычный музейный свет. Для живописи он может быть больше, для графики не может (графику нельзя выставлять больше, чем три месяца, потом она должна отдыхать). Недостаток места создал проблему с этикетажем, чтобы прочесть некоторые из них – нужно было наклоняться. Безусловно, в следующий раз будем изобретать другие варианты.

– Я думаю, что многие были поражены богатством музея. Когда мы говорили с вами три года назад, вы рассказывали о лондонской выставке авангарда в Музее Виктории и Альберта. Часть той выставки мы видим на “Прорыве”.

– В Лондон мы возили около 150 работ. Сейчас в Мехико идет выставка, посвященная русскому авангарду, на которую мы представили 120 экспонатов. Двадцать работ Эйзенштейна уехали в Лондон. Востребованные авторы ездят по миру и участвуют в многочис-ленных проектах. Мы показали отнюдь не все, что у нас есть. Конечно, можно помечтать о том, что когда-нибудь у нас появится возможность сделать постоянную выставку русского авангарда. У нас прекрасная коллекция советской сценографии, думаю, что это будет сенсацией ближайших лет.

– До меня дошли слухи, что в Воронеже на Платоновском фестивале планируется выставка художников Камерного театра.

– Михаил Владимирович Бычков получил в подарок наш альбом “Художники Камерного театра” и предложил нам показать в Воронеже экспозицию.

– Бахрушинский музей уже в третий раз участвует в Платоновском фестивале искусств (“ЭС” об этом писала). Прекрасно, что ваш музей не забывает о провинции. Только недавно закончилась выставка “Храм любви Наума Орлова и челябинские театральные художники”.

– Таких художественных лидеров, как режиссер и педагог Наум Орлов, сейчас очень мало. Может, еще и поэтому наша выставка актуальна. Проблема сегодняшнего дня – проблема управления художественным процессом. Молодые режиссеры и молодые художники не очень склонны возлагать на себя полномочия главного режиссера и главного художника, потому что это колоссальная ответственность. Мы считаем важнейшей задачей музея рассказывать о российской провинции в лучших ее традициях, без которых мы не можем говорить о едином культурном пространстве. И выставка к столетию театрально-декорационного искусства Саратова и “Храм любви Наума Орлова и челябинские театральные художники” – тому доказательство. До этого у нас была экспозиция, посвященная театру “Олонхо” и его богатым национальным традициям, которые режиссер Андрей Борисов, воспитанник русской школы, бережно сохраняет.

– И лучшие свои спектакли сделал с петербургским художником Геннадием Сотниковым.

– Мы стремимся сохранять кис-лород единого пространства, рассказывать о людях, делающих сегодняшний день интеллектуально и художественно насыщенным. И обязательно будем продолжать. В Абакане скоро заканчивается строительство музейного центра. Мы провели переговоры с правительством Хакасии о том, что для нас в этом центре будет выделено определенное пространство для постоянной экспозиции, рассказывающей о русском театре, его истоках и традициях. Идея единого культурного пространства определяется не нашими намерениями, а нашими делами. То же касается гастрольного обмена. Если деятели театра не будут предпринимать героических усилий, чтобы этот обмен происходил, необходимых коммуникаций не будет. Плохо, что многое делается вопреки, но, с другой стороны, во все времена многое удавалось вопреки.

– Как известно, в конце позапрошлого века московская Городская дума не поддержала идею создания Художественного театра. Так же, как и идею создания в Москве театрального музея.

– Когда Алексей Александрович Бахрушин со своей идеей подарка Москве появился в Городской думе, от него стали отмахиваться, как от сумасшедшего: “Мы с Третьяковым так намучались, а тут Бахрушин со своим музеем”. Тогда Алексей Александрович получил поддержку от К.Р., который взял музей в лоно Академии наук.

– На открытии “Прорыва” Никита Дмитриевич Лобанов-Ростовский много говорил о меценатстве. Как вы считаете, есть ли перспективы меценатства в нашей стране?

– Мы знаем имена известных меценатов, таких как Прохоров, Усманов. То, что их не достаточно для такой страны, как Россия – очевидно. Меценатство должно существовать не только на федеральном уровне, но и на региональном. В провинции есть замечательные патриоты и успешные бизнесмены. Яркий пример – судьба села Вятское в Ярославской области.

– Да, я слышала об этом селе с целым рядом музеев – Музее русской предприимчивости, Музее ангелов.

– Олег Жаров заработанные на своих патентах средства вложил в село-музей, за что стал лауреатом Государственной премии. Он отреставрировал все исторические постройки в этом селе, построил отели. Туда поехали туристы, не только из России, но и иностранцы. Жители получили работу, село преобразилось. Когда таких людей будет больше, то и жизнь изменится. Но ведь первая мысль у чиновников, как правило: “зачем он это делает, наверное, отмывает деньги”. Когда наши соотечественники во властных структурах преодолеют постоянное недоверие к своим гражданам, то, может быть, что-то изменится. Пока все попытки закона о меценатстве спотыкались на этом: давать льготы рука не поднимается. Пока все региональные меценаты – подвижники. И главное, чтобы им не мешали. Хотя во всем мире меценатов освобождают от налогов на сумму, потраченную на общественную пользу. У нас синдром недоверия не исчезает, не истаивает, а крепко сидит в сознании.

– Давайте вернемся к музею. Когда мы беседовали три года назад, речь шла о том, как музей задыхается от отсутствия выставочных помещений. За прошедшее время возник Каретный сарай. Само пространство с его стропилами, окнами, дизайном дало новый импульс созданию интересных идей. Оно создает особую атмосферу, и можно говорить о целом ряде достижений. Например, выставка, посвященная А.В.Эфросу, превратившаяся в важную культурную акцию, благодаря небольшому “университету”, в котором выступили замечательные теоретики-историки и практики.

– Хочется сказать: какие имена! Инна Соловьева, Алексей Бартошевич, Алексей Бородин, Римас Туминас, Сергей Женовач, Юрий Бутусов, Дмитрий Крымов. Пришла молодежь, которой было интересно их послушать. Подобного общения не хватает. Мы хотим это начинание продолжить, потому что оно показало свою необходимость.

– Ведь это была школа не только будущих профессионалов, но и будущих зрителей.

– Конечно. Заинтересовались не только студенты театральных вузов, люди звонили, записывались и приходили. Шел серьезный и увлекательный разговор, задавались интересные вопросы. У меня осталось очень радостное впечатление. Имя Эфроса оказалось живым и собрало в новом помещении и режиссеров, и тех, кто мечтает о театре.

– В этом помещении прошли персональные выставки. Можно вспомнить экспозицию “Беззаконная комета Майи Плисецкой”. Я слышала, что после нее музей получил в дар костюмы великой балерины.

– Родион Константинович Щед-рин сделал нам царский подарок: несколько костюмов Майи Михайловны. И на прошлой неделе сообщил, что хочет подарить еще три платья от Кардена. Конечно, для музея важно, что выставка имеет и такой эффект. Артефакты важны для истории, для потомков.

– Мне показалась удачной выставка памяти Е.В.Колобова. Вы доверили право стать куратором дочери Евгения Владимировича. Для вас лично встреча с дирижером стала фактом биографии, вы стояли у истоков “Новой оперы” и проработали там пять лет.

– Евгений Владимирович был человеком, остро воспринимающим окружающую действительность, и при этом он болезненно чувствовал несправедливость. Он был невысокого роста, субтильный. Удивительно, как в хрупком теле существовало такое количество энергии, которое он отдавал в окружающее пространство. Управ-ление оркестром, тем более, оперным спектаклем – сложнейшая творческая и физическая задача. Многолетнее существование в таком напряжении не могло не сказаться на здоровье при его повышенной чувствительности. Поэтому, вероятно, он так рано и ушел. Он не берег себя. Марфа Евгеньевна, дочь Евгения Владимировича, замечательная умница, сделала серьезную концепцию выставки. Теплый домашний взгляд изнутри помог высветить личность Колобова, его эмоциональность и ранимость. Биографический материал разложен на большом столе в центре зала, а слева и справа фотографии Евгения Владимировича, цитаты из его высказываний о жизни, о людях. Дополнил впечатление кабинет маэстро: рабочий стол, на котором лежит дирижерская палочка, фрак, личные вещи. Очень человечная выставка о личности уникальной, подвижнической, много сделавшей для музыкального театра. Личности, как мне кажется, недооцененной.

Колобов учился в Екатеринбургской консерватории у Марка Павермана, затем работал в Мариинке с Юрием Темиркановым, и, наконец, в Москве, в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко и в “Новой опере”. Такой географический треугольник Колобову достался.

– До 13 марта можно пригласить наших читателей в главное здание на выставку “Анна Павлова. Бессмертный лебедь”. Особый интерес представляют редкие фотографии юной Павловой, личные вещи балерины, документы и письма, в частности, адресованные Бахрушину. А какие новые выставки нас ожидают?

– Мы затеяли большой проект: “Кровная связь. Армяне и русский театр”. Армянский след в русском театре очень велик. Он сегодня присутствует во множестве аспектов. Созвездие имен достойно горы Олимп. И мы хотели более чем столетние театральные узлы выявить, показать двухстороннюю связь (русские в Армении, армяне в России). Материал огромен. Наших площадей явно не будет хватать. Как предстоит выходить из этого положения, пока не знаю. Наши коллеги из Ереванского музея литературы, музыки и театра откликнулись на нашу идею с неподдельным интересом и готовностью делать этот проект. В ближайшее время мы туда полетим, будем вместе заниматься отбором материалов, формировать разделы. Концепция выставки готова (ее куратор Марина Багдасарян). Идея выставки родилась во время поездки российских музейщиков в Ереван, где мы перезнакомились, каждый рассказывал о своих проектах. Двадцать лет существуют независимая Россия и независимая Армения, за это время связи заметно распылились, ослабли. Тех былых мощных контактов, которые существовали в советское время, конечно, нет. И поэтому нам особенно важен этот проект. Чтобы какая-то часть наших посетителей вспомнила об этих связях, а другая часть, я имею в виду молодежь, открыла их для себя.

Будет выставка Карла Вальца. Его 170-летие мы отмечали в январе, но экспозицию откроем в марте. Он никогда не был удостоен персональной экспозиции. Карл Вальц – друг и сподвижник Алексея Александровича Бахрушина, машинист и декоратор, которого современники называли волшебником сцены. Он сохранил не только свой архив, но и архив своего отца, и подарил все это Бахрушину. Благодаря этим архивам мы владеем уникальными материалами о жизни и деятельности императорских театров. Можем реконструировать процесс подготовки спектакля, понять, из каких кирпичиков он строился, кто и чем занимался. Такого нет нигде.

В марте также откроется выставка Кирилла Данелия “Новая археология”, где мы увидим не только художника, но и коллекционера удивительных редкостей. Будет выставка болгарского театрального плаката, который имеет яркие традиции и имена, известные всему миру. Выставки к юбилеям Андрея Миронова, Руфины Нифонтовой. В марте также в Каретном сарае состоится вернисаж выставки “Театр русской эстрады”. Мы начинаем эту важную для нас тему как часть большой работы по разработке концепции Музея российской эстрады, которую нам поручило подготовить Министерство культуры РФ. 1 апреля откроется выставка к 115-летию Николая Павловича Акимова, которую делает его ученица, наш знаменитый петербургский художник Марина Азизян. В мае мы осуществим совместный проект с Хакасией. Покажем античные погребальные маски. У нас есть несколько подобных масок в Музее Востока, несколько масок в Историческом музее, но основные маски хранятся в Хакасии. Здесь их никто никогда не показывал, для подавляющего числа посетителей, даже для знатоков, это будет открытием. В мае также будет выставка художника Ирины Павловны Уваровой. Летом будут выставки даров Мэй Ланьфана, к 95-летию Молодежного театра, к 90-летию режиссера Зиновия Корогодского, 125-летию Михаила Чехова, осенью – выставки, посвященные Ольге Лепешинской, Александре Яблочкиной, Виталию Соломину, “Сто костюмов” Марины Соколовой и ближе к новому году – “Театр Петрушки и Пьеро” Алены Сидориной. В течение года мы покажем некоторое количество выставок в России и за рубежом.